Неточные совпадения
Пятнадцати лет мне еще не
было, а я уж говорил и стихи сочинял по-латынски
все равно
как по-русски.
Наступила тишина. Слышно
было только,
как фыркали и жевали лошади да похрапывали спящие; где-то не близко плакал один чибис и изредка раздавался писк трех бекасов, прилетавших поглядеть, не уехали ли непрошеные гости; мягко картавя, журчал ручеек, но
все эти звуки не нарушали тишины, не будили застывшего воздуха, а, напротив, вгоняли природу в дремоту.
— Почему? А потому, что нет такого барина или миллионера, который из-за лишней копейки не стал бы лизать рук у жида пархатого. Я теперь жид пархатый и нищий,
все на меня смотрят,
как на собаку, а если б у меня
были деньги, то Варламов передо мной ломал бы такого дурака,
как Мойсей перед вами.
Егорушка встряхнул головой и поглядел вокруг себя; мельком он увидел лицо Соломона и
как раз в тот момент, когда оно
было обращено к нему в три четверти и когда тень от его длинного носа пересекла
всю левую щеку; презрительная улыбка, смешанная с этою тенью, блестящие, насмешливые глаза, надменное выражение и
вся его ощипанная фигурка, двоясь и мелькая в глазах Егорушки, делали его теперь похожим не на шута, а на что-то такое, что иногда снится, — вероятно, на нечистого духа.
Даль
была видна,
как и днем, но уж ее нежная лиловая окраска, затушеванная вечерней мглой, пропала, и
вся степь пряталась во мгле,
как дети Мойсея Мойсеича под одеялом.
Что-то необыкновенно широкое, размашистое и богатырское тянулось по степи вместо дороги; то
была серая полоса, хорошо выезженная и покрытая пылью,
как все дороги, но шириною в несколько десятков сажен.
— Пятнадцать лет
был в певчих, во
всем Луганском заводе, может, ни у кого такого голоса не
было, а
как, чтоб его шут, выкупался в третьем году в Донце, так с той поры ни одной ноты не могу взять чисто. Глотку застудил. А мне без голосу
все равно, что работнику без руки.
А
какие в то время
были купцы,
какая рыба,
как все было дешево!
Пока разгорался бурьян, Кирюха и Вася ходили за водой куда-то в балочку; они исчезли в потемках, но
все время слышно
было,
как они звякали ведрами и разговаривали; значит, балочка
была недалеко.
— Да, — продолжал он, зевая. —
Все ничего
было, а
как только купцы доехали до этого места, косари и давай чистить их косами. Сын, молодец
был, выхватил у одного косу и тоже давай чистить… Ну, конечно, те одолели, потому их человек восемь
было. Изрезали купцов так, что живого места на теле не осталось; кончили свое дело и стащили с дороги обоих, отца на одну сторону, а сына на другую. Супротив этого креста на той стороне еще другой крест
есть… Цел ли — не знаю… Отсюда не видать.
Купец мой в комнатке, я при лошадях, и
все как следует
быть.
Все ели из котла, Пантелей же сидел в стороне особняком и
ел кашу из деревянной чашечки. Ложка у него
была не такая,
как у
всех, а кипарисовая и с крестиком, Егорушка, глядя на него, вспомнил о лампадном стаканчике и спросил тихо у Степки...
Константин неуклюже высвободил из-под себя ноги, растянулся на земле и подпер голову кулаками, потом поднялся и опять сел.
Все теперь отлично понимали, что это
был влюбленный и счастливый человек, счастливый до тоски; его улыбка, глаза и каждое движение выражали томительное счастье. Он не находил себе места и не знал,
какую принять позу и что делать, чтобы не изнемогать от изобилия приятных мыслей. Излив перед чужими людьми свою душу, он наконец уселся покойно и, глядя на огонь, задумался.
Этот человек сам создавал цены, никого не искал и ни от кого не зависел;
как ни заурядна
была его наружность, но во
всем, даже в манере держать нагайку, чувствовалось сознание силы и привычной власти над степью.
Беседа Варламова с верховым и взмах нагайкой, по-видимому, произвели на
весь обоз удручающее впечатление. У
всех были серьезные лица. Верховой, обескураженный гневом сильного человека, без шапки, опустив поводья, стоял у переднего воза, молчал и
как будто не верил, что для него так худо начался день.
И в следующую за тем ночь подводчики делали привал и варили кашу. На этот раз с самого начала во
всем чувствовалась какая-то неопределенная тоска.
Было душно;
все много
пили и никак не могли утолить жажду. Луна взошла сильно багровая и хмурая, точно больная; звезды тоже хмурились, мгла
была гуще, даль мутнее. Природа
как будто что-то предчувствовала и томилась.
Теперь, по
всей вероятности, вихри, кружась и увлекая с земли пыль, сухую траву и перья, поднимались под самое небо; вероятно, около самой черной тучи летали перекати-поле, и
как, должно
быть, им
было страшно!
Раньше молнии
были только страшны, при таком же громе они представлялись зловещими. Их колдовской свет проникал сквозь закрытые веки и холодом разливался по
всему телу. Что сделать, чтобы не видеть их? Егорушка решил обернуться лицом назад. Осторожно,
как будто бы боясь, что за ним наблюдают, он стал на четвереньки и, скользя ладонями по мокрому тюку, повернулся назад.
Он открыл глаза, чтобы поглядеть, тут ли подводчики. Молния сверкнула в двух местах и осветила дорогу до самой дали,
весь обоз и
всех подводчиков. По дороге текли ручейки и прыгали пузыри. Пантелей шагал около воза, его высокая шляпа и плечи
были покрыты небольшой рогожей; фигура не выражала ни страха, ни беспокойства,
как будто он оглох от грома и ослеп от молнии.
И
как все эти люди
были тяжелы, несносны и надоедливы!
Едешь, едешь, прости господи, взглянешь вперед, а степь
все такая ж протяженно-сложенная,
как и
была: конца-краю не видать!
— Идите
все прямо, прямо, прямо… Вот
как пройдете красненький домичек, так на левой руке
будет переулочек. Так вы идите в этот переулочек и глядите третьи ворота справа…
Егорушка почувствовал, что с этими людьми для него исчезло навсегда,
как дым,
все то, что до сих пор
было пережито; он опустился в изнеможении на лавочку и горькими слезами приветствовал новую, неведомую жизнь, которая теперь начиналась для него…
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему
всё бы только рыбки! Я не иначе хочу, чтоб наш дом
был первый в столице и чтоб у меня в комнате такое
было амбре, чтоб нельзя
было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах,
как хорошо!
Да объяви
всем, чтоб знали: что вот, дискать,
какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете еще не
было, что может
все сделать,
все,
все,
все!
Чудно
все завелось теперь на свете: хоть бы народ-то уж
был видный, а то худенький, тоненький —
как его узнаешь, кто он?
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим,
как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да
есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в
какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену.
Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Аммос Федорович. Но скажите, пожалуйста, Антон Антонович,
каким образом
все это началось, постепенный ход
всего, то
есть, дела.