Неточные совпадения
В пятидесятые и шестидесятые годы, когда по Амуру, не щадя солдат, арестантов и переселенцев, насаждали культуру, в Николаевске имели свое пребывание чиновники, управлявшие краем, наезжало сюда много всяких
русских и иностранных авантюристов, селились поселенцы, прельщаемые необычайным изобилием рыбы и зверя, и, по-видимому, город не
был чужд человеческих интересов, так как
был даже случай, что один заезжий ученый нашел нужным и возможным прочесть здесь в клубе публичную лекцию.
Пока я плыл по Амуру, у меня
было такое чувство, как будто я не в России, а где-то в Патагонии или Техасе; не говоря уже об оригинальной, не
русской природе, мне всё время казалось, что склад нашей
русской жизни совершенно чужд коренным амурцам, что Пушкин и Гоголь тут непонятны и потому не нужны, наша история скучна и мы, приезжие из России, кажемся иностранцами.
Про него рассказывают, что когда он, идучи морем на Сахалин, захотел в Сингапуре купить своей жене шёлковый платок и ему предложили разменять
русские деньги на доллары, то он будто бы обиделся и сказал: «Вот еще, стану я менять наши православные деньги на какие-то эфиопские!» И платок не
был куплен.
За обедом же
была рассказана такая легенда: когда
русские заняли остров и затем стали обижать гиляков, то гиляцкий шаман проклял Сахалин и предсказал, что из него не выйдет никакого толку.
Один корреспондент пишет, что вначале он трусил чуть не каждого куста, а при встречах на дороге и тропинках с арестантом ощупывал под пальто револьвер, потом успокоился, придя к заключению, что «каторга в общем — стадо баранов, трусливых, ленивых, полуголодных и заискивающих». Чтобы думать, что
русские арестанты не убивают и не грабят встречного только из трусости и лени, надо
быть очень плохого мнения о человеке вообще или не знать человека.
Внешностью своею Корсаковка до обмана похожа на хорошую
русскую деревушку, и притом глухую, которой еще не коснулась цивилизация, Я тут
был в первый раз в воскресенье после обеда.
Если мерить на наш
русский аршин, то, при здешней довольно скромной гоньбе, достаточно
было бы на Станке двух-трех работников при одном надзирателе.
Василий и Никита очень боялись
русского царя, из чего видно
было, что они принадлежали к числу беглых.
За неимением надежных цифровых данных и наши толки о губительном влиянии
русского нашествия основаны на одних лишь аналогиях, и очень возможно, что влияние это до сих пор
было ничтожно, равно почти нолю, так как сахалинские гиляки живут преимущественно по Тыми и восточному побережью, где
русских еще нет.
Но хлеб, с которым их познакомили
русские,
едят они с удовольствием, как лакомство, и теперь не редкость встретить в Александровске или в Рыковском гиляка, несущего под мышкой ковригу хлеба.
Первые попытки
были не совсем удачны:
русские мало
были знакомы с чисто техническою стороной дела; теперь же они попривыкли, и хотя Демби не так доволен ими, как китайцами, но все-таки уже можно серьезно рассчитывать, что со временем
будут находить себе здесь кусок хлеба сотни поселенцев.
Замечу кстати, что это
было время, когда по западному побережью между
русскими и японцами происходили маленькие недоразумения.
Тут идет речь о том, что Маука
есть главное местопребывание компании, получившей от
русского правительства право в течение 10 лет собирать морские водоросли, и что население его состоит из 3 европейцев, 7
русских солдат и 700 рабочих — корейцев, айно и китайцев.
[Берег Анивы
был впервые исследован и описан
русским офицером Н. В. Рудановским, одним из сподвижников Г. И. Невельского.
Годом основания Корсаковского считается 1869 год, но это справедливо лишь по отношению к нему как к пункту ссыльной колонии; на самом же деле первый
русский пост на берегу бухты Лососей
был основан в 1853-54 гг.
Целью основания поста
было упрочение
русского влияния на Южном Сахалине; после же трактата 1875 г. он
был упразднен за ненадобностью и покинутые избы, как говорят, сожжены
были беглыми.
Правда, природа там печальна и сурова, но сурова она по-русски, здесь же она улыбается и грустит, должно
быть, по-аински, и вызывает в
русской душе неопределенное настроение.
Рус<ского> геогр. общества», 1870 г., т. I, №№ 2 и 3, и «Аинско-русский словарь».] говорит, что
было время, когда около одной лишь бухты Буссе
было 8 больших аинских селений и число жителей в одном из них доходило до 200; около Найбы он видел следы многих селений.
До занятия Южного Сахалина
русскими айно находились у японцев почти в крепостной зависимости, и поработить их
было тем легче, что они кротки, безответны, а главное,
были голодны и не могли обходиться без рису.
То, что
было сказано о пище и одежде у гиляков, относится и к айно, с тою лишь прибавкой, что недостаток риса, любовь к которому айно унаследовали от прадедов, живших когда-то на южных островах, составляет для них серьезное лишение;
русского хлеба они не любят.
Многие, в том числе Невельской, сомневались, что Южный Сахалин принадлежит Японии, да и сами японцы, по-видимому, не
были уверены в этом до тех пор, пока
русские странным поведением не внушили им, что Южный Сахалин в самом деле японская земля.
Вообще во всей этой сахалинской истории японцы, люди ловкие, подвижные и хитрые, вели себя как-то нерешительно и вяло, что можно объяснить только тем, что у них
было так же мало уверенности в своем праве, как и у
русских.
В 1867 г. заключен
был договор, по которому Сахалин стал принадлежать обоим государствам на праве общего владения;
русские и японцы признали друг за другом одинаковое право распоряжаться на острове, — значит, ни те, ни другие не считали остров своим.
Старики презирают эту пестроту и со смехом говорят, что какое может
быть общество, если в одном и том же селении живут
русские, хохлы, татары, поляки, евреи, чухонцы, киргизы, грузины, цыгане?..
В старосты попадают обыкновенно люди степенные, смышленые и грамотные; должность их еще не определилась вполне, но они стараются походить на
русских старост; решают разные мелкие дела, назначают подводы по наряду, вступаются за своих, когда нужно, и проч., а у рыковского старосты
есть даже своя печать.
[По 10-й ревизии в
русских губерниях (1857-60 гг.) в среднем на 100 мужчин
было 104,8 женщины.]
Они, пока живут в тюрьмах или казармах, смотрят на колонию лишь с точки зрения потребностей; их визиты в колонию играют роль вредного внешнего влияния, понижающего рождаемость и повышающего болезненность, и притом случайного, которое может
быть больше или меньше, смотря по тому, на каком расстоянии от селения находится тюрьма или казарма; это то же, что в жизни
русской деревни золоторотцы, работающие по соседству на железной дороге.
Среди жен, добровольно пришедших за мужьями, кроме
русских,
есть также татарки, еврейки, цыганки, польки и немки.
Плодовитость сахалинских женщин и невысокая детская смертность, как увидит ниже читатель, скоро поднимут процент детей еще выше,
быть может, даже до
русской нормы.
Он работал в те еще «доисторические» времена, когда в Южном Сахалине не
было дорог и
русское население, особенно военное,
было разбросано небольшими группами по всему югу.
О Сахалине, о здешней земле, людях, деревьях, о климате говорят с презрительным смехом, отвращением и досадой, а в России всё прекрасно и упоительно; самая смелая мысль не может допустить, чтобы в России могли
быть несчастные люди, так как жить где-нибудь в Тульской или Курской губернии, видеть каждый день избы, дышать
русским воздухом само по себе
есть уже высшее счастье.