Это грех, это преступление, за которое приходится потом платить горьким разочарованием; кто
идет на сцену только с мечтою стать „известностью“ — тот обыкновенно печально кончает свою карьеру, не достигнув цели.
— Светские барышни! — презрительно щурится им вслед Боб, и все его благодушие большого, длинного ребенка исчезает куда-то. — И к чему
пошли на сцену, спрашивается?! Сидели бы дома — тепло и не дует. Тут есть нечего, последние гроши за учение внести надо, а они в шелках и в бархатах, на собственных пролетках разъезжают!
Неточные совпадения
Алсуфьева
идет неровной, подрыгивающей детской походкой
на средину
сцены. Минута молчания.
На образцовой
сцене идет классическая трагедия «Борис Годунов». Мы должны изображать часть толпы: бояр и боярынь, крестьян и крестьянок.
— Да решайте же! Решайте, наконец, что делать! Ведь это — пытка. Ведь если так продолжится, можно с ума сойти, наконец.
Идем к нему или извиняться, или откровенно сказать, что мы не можем подчиниться его условиям, что власть
сцены сильнее нас, что мы уже отравлены тем ядом, с которым он сравнил наше участие
на внешкольных подмостках.
«Глупая, скверная, бездарная Лидка. Нет у тебя ни
на волос таланта. Гусей тебе пасти, а не
на сцену идти. Совсем испортила монолог».
Сегодня репетируем с одиннадцати до четырех. Дверь театра открыта настежь, и я вижу в театральном саду, в куче накаленного зноем песка моего принценьку. Матреша отпросилась у меня
пойти полоскать белье
на речке, и принца сторожат по очереди те, кто в данную минуту не участвует
на сцене. Сейчас Витина очередь. Вижу, как он размалевывает
на цветочной клумбе красками для грима безносого амура, заставляя поминутно моего мальчика запрокидывать головенку и покатываться со смеху.
На сцене идет приготовление к пьесе «Трильби», которая
пойдет в мой бенефис. Дни стоят солнечные, яркие, совсем не августовские дни. Громов сказал, что судьба заплатит мне хоть отчасти за пережитые муки и что бенефис мой должен быть удачным, как никогда. И мне хочется этого, как хочется ребенку облюбованную им игрушку.
— О, она сама не
пойдет на Образцовую
сцену, — таким же тихим шепотом отвечаю я, — она хочет служить в провинции, она желает играть много хороших и сильных ролей. И она права. Разве это не талант, способный подчинить толпу? А голос?
На сцене идет «Антигона». Стоя совсем готовая у кулисы, с сильно бьющимся сердцем прислушиваюсь к монологам Сани, к ее божественному голосу и, если не вижу, то чувствую ее полное одухотворенной силы и трагического страдания лицо. И Елочку, воздушную, нежную и белую, как настоящий лотос, в ее белоснежных одеждах «чувствую» тоже. А бас Креона, злодея-царя, погубившего родных Антигоны, бас Боба, волною перекатывается по
сцене.
За это время она стала известна и сама как драматург: восемь пьес ее
шли на сцене. К ней приходили люди нуждавшиеся, и никому, пока у нее были средства, отказа не было. В ее гостиной устраивались вечера в пользу политических ссыльных, она много помогала учащейся молодежи.
Я
пошел на сцену и дорогой думал: почему он не спросил моей театральной фамилии? Вероятно, забыл? А может быть, просто догадался, что у меня никакой фамилии нет? Но на всякий случай я тут же по пути изобрел себе фамилию — не особенно громкую, простую и красивую — Осинин.
Он видел, что прежняя Большова умерла. Это уже гулящая бабенка. Скитанье по провинциальным театрам выело в ней все, с чем она
пошла на сцену. Его подмывала в ней смесь распущенности с добродушным юмором. И наружность ее нравилась, но не так, как пять лет назад, — по-другому, на обыкновенный, чувственный лад.
От своей мечты начала 1867 года, которая еще довольно сильно владела мною в Париже, я освободился, —
идти на сцену; но ей я обязан был тем, что я так уходил в изучение театрального искусства во всех смыслах.
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как
пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста
на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею
на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий. Чш! (Поднимается
на цыпочки; вся
сцена вполголоса.)Боже вас сохрани шуметь!
Идите себе! полно уж вам…
Гриша плакал, говоря, что и Николинька свистал, но что вот его не наказали и что он не от пирога плачет, — ему всё равно, — но о том, что с ним несправедливы. Это было слишком уже грустно, и Дарья Александровна решилась, переговорив с Англичанкой, простить Гришу и
пошла к ней. Но тут, проходя чрез залу, она увидала
сцену, наполнившую такою радостью ее сердце, что слезы выступили ей
на глаза, и она сама простила преступника.
Всё хлопает. Онегин входит, //
Идет меж кресел по ногам, // Двойной лорнет скосясь наводит //
На ложи незнакомых дам; // Все ярусы окинул взором, // Всё видел: лицами, убором // Ужасно недоволен он; // С мужчинами со всех сторон // Раскланялся, потом
на сцену // В большом рассеянье взглянул, // Отворотился — и зевнул, // И молвил: «Всех пора
на смену; // Балеты долго я терпел, // Но и Дидло мне надоел».
Самгин окончательно почувствовал себя участником важнейшего исторического события, — именно участником, а не свидетелем, — после
сцены, внезапно разыгравшейся у входа в Дворянскую улицу. Откуда-то сбоку в основную массу толпы влилась небольшая группа, человек сто молодежи, впереди
шел остролицый человек со светлой бородкой и скромно одетая женщина, похожая
на учительницу; человек с бородкой вдруг как-то непонятно разогнулся, вырос и взмахнул красным флагом
на коротенькой палке.