Неточные совпадения
Напрасно
вы будете искать хоть
на одном лице следов суетливости, растерянности или даже энтузиазма, готовности к смерти, решимости; — ничего этого нет:
вы видите будничных людей, спокойно занятых будничным делом, так что, может
быть,
вы упрекнете себя в излишней восторженности, усомнитесь немного в справедливости понятия о геройстве защитников Севастополя, которое составилось в
вас по рассказам, описаниям и вида, и звуков с Северной стороны.
В это время к
вам подходит женщина в сереньком полосатом платье, повязанная черным платком; она вмешивается в ваш разговор с матросом и начинает рассказывать про него, про его страдания, про отчаянное положение, в котором он
был четыре недели, про то, как,
бывши ранен, остановил носилки, с тем чтобы посмотреть
на залп нашей батареи, как великие князья говорили с ним и пожаловали ему 25 рублей, и как он сказал им, что он опять хочет
на бастион, с тем, чтобы учить молодых, ежели уже сам работать не может.
Навстречу попадутся
вам, может
быть, из церкви похороны какого-нибудь офицера, с розовым гробом и музыкой и развевающимися хоругвями; до слуха вашего долетят, может
быть, звуки стрельбы с бастионов, но это не наведет
вас на прежние мысли; похороны покажутся
вам весьма красивым воинственным зрелищем, звуки — весьма красивыми воинственными звуками, и
вы не соедините ни с этим зрелищем, ни с этими звуками мысли ясной, перенесенной
на себя, о страданиях и смерти, как
вы это сделали
на перевязочном пункте.
Но
вам не до этих рассказов, которые
вы долго еще
будете слушать во всех углах России:
вы хотите скорее итти
на бастионы, именно
на 4-й, про который
вам так много и так различно рассказывали.
Вообще же существуют два совершенно различные мнения про этот страшный бастион: тех, которые никогда
на нем не
были, и которые убеждены, что 4-й бастион
есть верная могила для каждого, кто пойдет
на него, и тех, которые живут
на нем, как белобрысенький мичман, и которые, говоря про 4-й бастион, скажут
вам, сухо или грязно там, тепло или холодно в землянке и т.д.
Проходя дальше по улице и спустившись под маленький изволок,
вы замечаете вокруг себя уже не дома, а какие-то странные груды развалин-камней, досок, глины, бревен; впереди себя
на крутой горе видите какое-то черное, грязное пространство, изрытое канавами, и это-то впереди и
есть 4-й бастион…
Только что
вы немного взобрались
на гору, справа и слева начинают жужжать штуцерные пули, и
вы, может
быть, призадумаетесь, не итти ли
вам по траншее, которая ведет параллельно с дорогой; но траншея эта наполнена такой жидкой, желтой, вонючей грязью выше колена, что
вы непременно выберете дорогу по горе, тем более, что
вы видите, все идут по дороге.
Одного я боюсь, что под влиянием жужжания пуль, высовываясь из амбразуры, чтобы посмотреть неприятеля,
вы ничего не увидите, а ежели увидите, то очень удивитесь, что этот белый каменистый вал, который так близко от
вас и
на котором вспыхивают белые дымки, этот-то белый вал и
есть неприятель — он, как говорят солдаты и матросы.
Главное, отрадное убеждение, которое
вы вынесли, это — убеждение в невозможности взять Севастополь и не только взять Севастополь, но поколебать где бы то ни
было силу русского народа, — и эту невозможность видели
вы не в этом множестве траверсов, брустверов, хитро сплетенных траншей, мин и орудий, одних
на других, из которых
вы ничего не поняли, но видели ее в глазах, речах, приемах, в том, что называется духом защитников Севастополя.
— Что, капитан, — сказал Калугин, — когда опять
на баксиончик? Помните, как мы с
вами встретились
на Шварцовском редуте — жарко
было? а?
— А вот я рад, что и
вы здесь, капитан, — сказал он морскому офицеру, в штаб-офицерской шинели, с большими усами и Георгием, который вошел в это время в блиндаж и просил генерала дать ему рабочих, чтобы исправить
на его батарее две амбразуры, которые
были засыпаны. — Мне генерал приказал узнать, — продолжал Калугин, когда командир батареи перестал говорить с генералом, — могут ли ваши орудия стрелять по траншее картечью?
— Как не
будет? напротив, генерал сейчас опять пошел
на вышку. Еще полк пришел. Да вот она, слышите? опять пошла ружейная.
Вы не ходите. Зачем
вам? — прибавил офицер, заметив движение, которое сделал Калугин.
Барон Пест тоже пришел
на бульвар. Он рассказывал, что
был на перемирьи и говорил с французскими офицерами, как-будто бы один французский офицер сказал ему: «S’il n’avait pas fait clair encore pendant une demi heure, les embuscades auraient été reprises», [Если бы еще полчаса
было темно, ложементы
были бы вторично взяты,] и как он отвечал ему: «Monsieur! Je ne dit pas non, pour ne pas vous donner un dementi», [Я не говорю нет, только чтобы
вам не противоречить,] и как это хорошо он сказал и т. д.
Можешь себе представить, — перед самым выпуском мы пошли втроем курить, — знаешь эту комнатку, что за швейцарской, ведь и при
вас, верно, так же
было, — только можешь вообразить, этот каналья сторож увидал и побежал сказать дежурному офицеру (и ведь мы несколько раз давали
на водку сторожу), он и подкрался; только как мы его увидали, те побросали папироски и драло в боковую дверь, — знаешь, а мне уж некуда, он тут мне стал неприятности говорить, разумеется, я не спустил, ну, он сказал инспектору, и пошло.
— Ох, коли бы мои
были… Казенные, батюшка! А это кто с
вами? — сказал он, упрятывая деньги в шкатулку, которая стояла около него, и прямо глядя
на Володю.
— Эта опасность («про какую он говорит опасность, сидя
на Северной», подумал Козельцов), лишения, ничего достать нельзя, — продолжал он, обращаясь всё к Володе. — И что
вам за охота, я решительно
вас не понимаю, господа! Хоть бы выгоды какие-нибудь
были, а то так. Ну, хорошо ли это, в ваши лета вдруг останетесь калекой
на всю жизнь?
— Да,
на место М…цов заступили.
Вы зайдите
на перевязочный пункт: там наши
есть —
вас проводят.
— Ну что, как
вам? — спросила сестра, своими тоненькими, нежными пальцами,
на одном из которых, Володя заметил,
было золотое колечко, поднимая его немного плешивую голову и поправляя подушку. — Вот ваши товарищи пришли
вас проведать.
А теперь! голландская рубашка уж торчит из-под драпового с широкими рукавами сюртука, 10-ти рублевая сигара в руке,
на столе 6-рублевый лафит, — всё это закупленное по невероятным ценам через квартермейстера в Симферополе; — и в глазах это выражение холодной гордости аристократа богатства, которое говорит
вам: хотя я тебе и товарищ, потому что я полковой командир новой школы, но не забывай, что у тебя 60 рублей в треть жалованья, а у меня десятки тысяч проходят через руки, и поверь, что я знаю, как ты готов бы полжизни отдать за то только, чтобы
быть на моем месте.
— Поживем, посмотрим, — сказал штабс-капитан: — и
вы будете брать доход, и они, как
будут батареей командовать, тоже
будут остатки в карман класть, — прибавил он, указывая
на Володю.
— Ну, и с Богом. Вот
вы и обстреляетесь сразу, — сказал батарейный командир, с доброю улыбкой глядя
на смущенное лицо прапорщика: — только поскорей собирайтесь. А чтобы
вам веселей
было, Вланг пойдет с
вами за орудийного фейерверкера.
— А такой у нас, ваше благородие, глупый солдатик
есть. Он ничего как
есть не боится и теперь всё
на дворе ходит.
Вы его извольте посмотреть: он и из себя-то
на ведмедя похож.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что
будет, то
будет, попробовать
на авось. (Вслух.)Если
вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось! А я, признаюсь, шел
было к
вам, Антон Антонович, с тем чтобы попотчевать
вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого
вы знаете. Ведь
вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев
на землях и у того и у другого.
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или
на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо, что у
вас больные такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б их
было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Вы, может
быть, думаете, что я только переписываю; нет, начальник отделения со мной
на дружеской ноге.
Бобчинский (перебивая).Марья Антоновна, имею честь поздравить! Дай бог
вам всякого богатства, червонцев и сынка-с этакого маленького, вон энтакого-с (показывает рукою), чтоб можно
было на ладонку посадить, да-с! Все
будет мальчишка кричать: уа! уа! уа!