Неточные совпадения
Индийский мудрец говорил: «В тебе, во мне, во всех существах живет один и
тот же дух жизни, а ты
сердишься на меня, не любишь меня. Помни, что мы с тобой одно. Кто бы ты ни был, ты и я — одно».
Буддисты говорят, что всякий грех от глупости. Это справедливо обо всех грехах, особенно же о недоброжелательстве. Рыбак или птицелов
сердится на рыбу или птицу за
то, что он не поймал ее, а я на человека за
то, что он делает для себя
то, что ему нужно, а не
то, что я хотел бы от него. Разве это не одинаково глупо?
Человек обидел тебя, ты
рассердился на него. Дело прошло. Но в сердце у тебя засела злоба на этого человека, и когда ты думаешь о нем, ты злишься. Как будто дьявол, который стоит всегда у двери твоего сердца, воспользовался
тем часом, когда ты почувствовал к человеку злобу, и открыл эту дверь, вскочил в твое сердце и сидит в нем хозяином. Выгони его. И вперед будь осторожнее, не отворяй
той двери, через которую он входит.
Была одна дурочка; она ослепла от болезни и никак не могла понять, что она слепа, и
сердилась на
то, что, куда она ни пойдет, всё на дороге ей мешает, толкает ее. Она думала, что не она толкается о вещи, a вещи толкают ее.
То же бывает и с людьми, когда они слепнут для духовной жизни. Им кажется, что всё, что с ними случается, делается им назло, и они
сердятся на людей, а не понимают
того, что им, как
той дурочке, нехорошо не от других людей, а оттого, что они слепы для духовной жизни и живут для тела.
Чем выше считает себя человек,
тем он легче держит зло на людей. Чем человек смиреннее,
тем он добрее и меньше
сердится.
Правда, что ты, может быть, не в силах не
рассердиться на
того, кто оскорбил, обидел тебя. Но ты всегда можешь сдержаться от
того, чтобы ни словом, ни делом не показать своего сердца.
Если же я помню еще и
то, что всякий человек не по плоти и крови, а по духу близок мне, что в каждом из нас живет один и
тот же дух божий,
то я не могу
сердиться на такое близкое мне существо.
Если ты
рассердился на человека,
то это значит, что ты жил не божеской, а телесной жизнью. Если бы ты жил божеской жизнью, никто бы не мог обидеть тебя, потому что бога нельзя обидеть, и бог,
тот бог, который в тебе, не может
сердиться.
Говорят, что хорошему человеку нельзя не
сердиться на дурных. Но если так,
то чем человек лучше против других людей,
тем сердитее ему надо быть, а бывает напротив: хороший человек, чем он лучше,
тем он мягче и добрее ко всем людям. Бывает это оттого, что хороший человек помнит, как часто он сам погрешал, и что если ему
сердиться на дурных,
то ему прежде всего надо
сердиться на самого себя.
— А что такое вор и мошенник? Ведь это человек заблудший. А такого человека жалеть надо, а не
сердиться на него. Если ты можешь,
то убеди его в
том, что для него самого нехорошо так жить, как он живет, и он перестанет делать зло. А если он еще не понимает этого,
то не удивительно, что он дурно живет.
Если у человека глаза заболели и он ослеп,
то ведь ты не скажешь, что его надо за это наказывать. Так почему же ты хочешь наказать такого человека, который лишен
того, что дороже глаз, лишен самого большого блага — умения жить разумно? Не
сердиться нужно на таких людей, а только жалеть их.
Пожалей же этих несчастных и старайся, чтобы их заблуждения не обозляли тебя. Вспомни, как часто ты сам заблуждался и согрешал, и
сердись лучше на себя за
то, что в душе твоей так много недоброты и злости.
Когда
сердишься на кого-нибудь,
то обыкновенно ищешь оправданий своему сердцу и стараешься видеть только дурное в
том, на кого
сердишься. И этим усиливаешь свое недоброжелательство. А надо совсем напротив: чем больше
сердишься,
тем внимательнее искать всего
того хорошего, что есть в
том, на кого
сердишься, и если удастся найти хорошее в человеке и полюбить его,
то не только ослабишь свое сердце, но и почувствуешь особенную радость.
Когда видишь людей, всегда всем недовольных, всех и всё осуждающих, хочется сказать им: «Ведь вы не затем живете, чтобы понять нелепость жизни, осудить ее, посердиться и умереть. Не может этого быть. Подумайте: не
сердиться вам надо, не осуждать, а трудиться, чтобы исправить
то дурное, которое вы видите.
Можешь ли ты
сердиться на человека за
то, что у него гнойные раны? Он не виноват, что вид его ран тебе неприятен. Точно так же относись и к чужим порокам.
Но ты скажешь, что у человека есть разум для
того, чтобы он мог сознавать и исправлять свои пороки. Это верно. Стало быть, и у тебя есть разум, и ты можешь обсудить
то, что тебе не
сердиться надо на человека за его пороки, а, напротив, постараться разумным и добрым обхождением без гнева, нетерпения и надменности пробудить в человеке его совесть.
Есть такие люди, что любят быть сердитыми. Они всегда чем-нибудь заняты и всегда рады случаю оборвать, обругать
того, кто к ним обратится за каким-нибудь делом. Такие люди бывают очень неприятны. Но надо помнить, что они очень несчастны, не зная радости доброго расположения духа, и потому надо не
сердиться на них, а жалеть их.
Прежде всего смирением: когда знаешь свою слабость, не будешь
сердиться за
то, что другие указывают на нее.
Если немного
рассердился,
то прежде, чем что-нибудь сделать или сказать, сочти десять. Если очень
рассердился, сочти сто.
Если вспомнишь об этом, когда
рассердился,
то и не придется считать.
Чем больше живет человек для души,
тем меньше ему бывает помех во всех делах его и потому
тем меньше он будет
сердиться.
Если ты будешь постоянно помнить это,
то ты ни на кого не станешь
сердиться, никого не будешь ни попрекать, ни бранить, потому что если человеку точно лучше делать
то, что тебе неприятно,
то он прав и не может поступать иначе. Если же он ошибается и делает
то, что для него не лучше, а хуже,
то ему же хуже, и можно о нем сожалеть, но нельзя на него
сердиться.
Ты думаешь, что
тот, на кого ты
сердишься, твой враг; а твой главный враг — это
тот гнев, который запал тебе в сердце. И потому скорее мирись с врагом своим, потуши в себе это мучительное для тебя чувство.
Капля за каплей наполняется ведро; так и человек становится полон зла, хотя бы он собирал его понемногу, если он позволяет себе
сердиться на людей. Зло возвращается на
того, кто его сделал, так же как пыль, брошенная против ветра.
Нехорошо, когда человек, вместо
того, чтобы любить братьев,
сердится на них. Но еще хуже, когда человек уверяет сам себя, что сам он не такой человек, как все, а лучше других людей, и потому может обходиться с другими не так, как хотел бы, чтобы обходились с ним.
Медведя убивают
тем, что над корытом меда вешают на веревке тяжелую колоду. Медведь отталкивает колоду, чтобы есть мед. Колода возвращается и ударяет его. Медведь
сердится и сильнее толкает колоду — она сильнее бьет его. И это продолжается до
тех пор, пока колода не убивает медведя. Люди делают
то же, когда злом платят за зло людям. Неужели люди не могут быть разумнее медведя?
Прощать — значит не
то, что сказать: прощаю, а
то, чтобы вынуть из сердца досаду, недоброе чувство против обидевшего. А для
того, чтобы сделать это, надо помнить свои грехи, а будешь помнить,
то наверное найдешь за собою худшие дела, чем
те, за какие ты
сердишься.
Неточные совпадения
Осип (выходит и говорит за сценой).Эй, послушай, брат! Отнесешь письмо на почту, и скажи почтмейстеру, чтоб он принял без денег; да скажи, чтоб сейчас привели к барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону, скажи, барин не плотит: прогон, мол, скажи, казенный. Да чтоб все живее, а не
то, мол, барин
сердится. Стой, еще письмо не готово.
«Ну полно, полно, миленький! // Ну, не
сердись! — за валиком // Неподалеку слышится. — // Я ничего… пойдем!» // Такая ночь бедовая! // Направо ли, налево ли // С дороги поглядишь: // Идут дружненько парочки, // Не к
той ли роще правятся? //
Та роща манит всякого, // В
той роще голосистые // Соловушки поют…
Стародум. От двора, мой друг, выживают двумя манерами. Либо на тебя
рассердятся, либо тебя рассердят. Я не стал дожидаться ни
того, ни другого. Рассудил, что лучше вести жизнь у себя дома, нежели в чужой передней.
Скотинин. Это и видно. Вить и давеча был я
тот же Скотинин, а ты
сердился.
Сначала Беневоленский
сердился и даже называл речи Распоповой"дурьими", но так как Марфа Терентьевна не унималась, а все больше и больше приставала к градоначальнику: вынь да положь Бонапарта,
то под конец он изнемог. Он понял, что не исполнить требование"дурьей породы"невозможно, и мало-помалу пришел даже к
тому, что не находил в нем ничего предосудительного.