Неточные совпадения
И он прав: ничего нет глупее, как называться Долгоруким, не будучи князем. Эту глупость я таскаю на себе без вины. Впоследствии, когда я стал уже очень
сердиться,
то на вопрос: ты князь? всегда отвечал...
Но так как о деньгах не заговаривалось,
то я, естественно,
рассердился на мою глупость и, как теперь помню, в досаде на какой-то слишком уж веселый вопрос его, изложил ему мои взгляды на женщин залпом и с чрезвычайным азартом.
— Cher enfant, ты ведь не
сердишься за
то, что я тебе ты говорю, не правда ли? — вырвалось у него вдруг.
Вы плюнули на меня, а я торжествую; если бы вы в самом деле плюнули мне в лицо настоящим плевком,
то, право, я, может быть, не
рассердился, потому что вы — моя жертва, моя, а не его.
Ошибка в
том, что я
рассердился.
Когда мне мать подавала утром, перед
тем как мне идти на службу, простылый кофей, я
сердился и грубил ей, а между
тем я был
тот самый человек, который прожил весь месяц только на хлебе и на воде.
Даже про Крафта вспоминал с горьким и кислым чувством за
то, что
тот меня вывел сам в переднюю, и так было вплоть до другого дня, когда уже все совершенно про Крафта разъяснилось и
сердиться нельзя было.
— Кстати, Софи, отдай немедленно Аркадию его шестьдесят рублей; а ты, мой друг, не
сердись за торопливость расчета. Я по лицу твоему угадываю, что у тебя в голове какое-то предприятие и что ты нуждаешься… в оборотном капитале… или вроде
того.
Так болтая и чуть не захлебываясь от моей радостной болтовни, я вытащил чемодан и отправился с ним на квартиру. Мне, главное, ужасно нравилось
то, что Версилов так несомненно на меня давеча
сердился, говорить и глядеть не хотел. Перевезя чемодан, я тотчас же полетел к моему старику князю. Признаюсь, эти два дня мне было без него даже немножко тяжело. Да и про Версилова он наверно уже слышал.
Только стоит этот мещанин, как они это сговариваются, англичане да Монферан, а это лицо, которому поручено-то, тут же в коляске подъехал, слушает и
сердится: как это так решают и не могут решить; и вдруг замечает в отдалении, этот мещанинишка стоит и фальшиво этак улыбается,
то есть не фальшиво, я не так, а как бы это…
— Не
сердитесь, не гордитесь. Немножко не гордитесь и выслушайте; а потом опять гордитесь. Про Анну Андреевну ведь знаете? Про
то, что князь может жениться… ведь знаете?
Теперь должно все решиться, все объясниться, такое время пришло; но постойте еще немного, не говорите, узнайте, как я смотрю сам на все это, именно сейчас, в теперешнюю минуту; прямо говорю: если это и так было,
то я не
рассержусь…
то есть я хотел сказать — не обижусь, потому что это так естественно, я ведь понимаю.
— Ну и слава Богу! — сказала мама, испугавшись
тому, что он шептал мне на ухо, — а
то я было подумала… Ты, Аркаша, на нас не
сердись; умные-то люди и без нас с тобой будут, а вот кто тебя любить-то станет, коли нас друг у дружки не будет?
— Я как будто измарался душой, что вам все это пересказал. Не
сердитесь, голубчик, но об женщине, я повторяю это, — об женщине нельзя сообщать третьему лицу; конфидент не поймет. Ангел и
тот не поймет. Если женщину уважаешь — не бери конфидента, если себя уважаешь — не бери конфидента! Я теперь не уважаю себя. До свиданья; не прощу себе…
Но она совершенно доверчиво обнимала меня, нисколько не боясь, что я
рассержусь, несмотря на
то что сейчас же пред сим так боязливо и раболепно мне улыбалась.
И не напрасно приснился отрок. Только что Максим Иванович о сем изрек, почти, так сказать, в самую
ту минуту приключилось с новорожденным нечто: вдруг захворал. И болело дитя восемь дней, молились неустанно, и докторов призывали, и выписали из Москвы самого первого доктора по чугунке. Прибыл доктор,
рассердился. «Я, говорит, самый первый доктор, меня вся Москва ожидает». Прописал капель и уехал поспешно. Восемьсот рублей увез. А ребеночек к вечеру помер.
— Нет там никого. Оставь их всех! Ты, духгак, вчера
рассердился; ты был пьян, а я имею тебе говорить важное; я сегодня слышал прелестные вести про
то, что мы вчера говорили…
Неточные совпадения
Осип (выходит и говорит за сценой).Эй, послушай, брат! Отнесешь письмо на почту, и скажи почтмейстеру, чтоб он принял без денег; да скажи, чтоб сейчас привели к барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону, скажи, барин не плотит: прогон, мол, скажи, казенный. Да чтоб все живее, а не
то, мол, барин
сердится. Стой, еще письмо не готово.
«Ну полно, полно, миленький! // Ну, не
сердись! — за валиком // Неподалеку слышится. — // Я ничего… пойдем!» // Такая ночь бедовая! // Направо ли, налево ли // С дороги поглядишь: // Идут дружненько парочки, // Не к
той ли роще правятся? //
Та роща манит всякого, // В
той роще голосистые // Соловушки поют…
Стародум. От двора, мой друг, выживают двумя манерами. Либо на тебя
рассердятся, либо тебя рассердят. Я не стал дожидаться ни
того, ни другого. Рассудил, что лучше вести жизнь у себя дома, нежели в чужой передней.
Скотинин. Это и видно. Вить и давеча был я
тот же Скотинин, а ты
сердился.
Сначала Беневоленский
сердился и даже называл речи Распоповой"дурьими", но так как Марфа Терентьевна не унималась, а все больше и больше приставала к градоначальнику: вынь да положь Бонапарта,
то под конец он изнемог. Он понял, что не исполнить требование"дурьей породы"невозможно, и мало-помалу пришел даже к
тому, что не находил в нем ничего предосудительного.