Неточные совпадения
16) И соблазны тщеславия, т. е. ложного представления о том, что руководством поступков
человека могут и должны быть не разум и совесть, а людские мнения и людские законы.
20) Грехи, соблазны и суеверия, препятствуя соединению души с другими существами и богом, лишают
человека свойственного ему блага, и потому для того, чтобы
человек мог пользоваться этим благом, он должен бороться с грехами, соблазнами и суевериями. Для борьбы этой
человек должен делать усилия.
29) Точно так же и то, что представляется
человеку смертью, есть только для тех
людей, которые полагают свою жизнь во времени. Для
людей же, понимающих жизнь в том, в чем она действительно заключается, в усилии, совершаемом
человеком в настоящем для освобождения себя от всего того, что препятствует его соединению с богом и другими существами, нет и не
может быть смерти.
30) Для
человека, понимающего свою жизнь так, как она только и
может быть понимаема, всё большим и большим соединением своей души со всем живым любовью и сознанием своей божественности — с богом, достигаемым только усилием в настоящем, не
может быть вопроса о том, что будет с его душою после смерти тела. Душа не была и не будет, а всегда естьв настоящем. О том же, как будет сознавать себя душа после смерти тела, не дано знать
человеку, да и не нужно ему.
Не нужно же знать
человеку того, что будет с его душою, потому, что если он понимает жизнь свою, как она и должна быть понимаема, как непрестанное всё большее и большее соединение своей души с душами других существ и богом, то жизнь его не
может быть ничем иным, как только тем самым, к чему он стремится, т. е. ничем не нарушимым благом.
«Любите друг друга, как я полюбил вас, и по тому все узнают, что вы мои ученики, если вы будете иметь любовь друг к другу», — сказал Христос. Он не говорит: если вы веритев то или это, но если вы любите. — Вера у разных
людей и в разные времена
может быть разная, но любовь у всех и всегда одна и та же.
Для того, чтобы
людям выйти из той грязи греха, разврата и бедственной жизни, в которой они живут теперь, нужно одно: нужна такая вера, в которой
люди не жили бы, как теперь, каждый для себя, а жили бы все общей жизнью, признавали бы все один закон и одну цель. Только тогда
могли бы
люди, повторяя слова молитвы господней: «Да приидет царство твое на земле, как на небе», надеяться на то, что царство божие точно придет на землю.
Всё это неправда. Закон божий открывается не одним каким-нибудь
людям, а равно всякому
человеку, если он хочет узнать его. Чудес же никогда не было и не бывает, и все рассказы о чудесах пустые выдумки. Неправда и то, что есть такие книги, в которых всякое слово истинно и внушено богом. Все книги дело рук человеческих, и во всех
может быть и полезное, и вредное, и истинное, и ложное.
Мне же не нужно ни заступничества за тебя других
людей, ни подарки твои, ни похвалы твои о том, кого ты не
можешь знать — мне нужна от тебя только твоя работа».
Учение Христа в том, что между богом и
людьми не
может быть посредников и что нужны для жизни не дары богу, а наши добрые дела.
Когда
человек держится веры только потому, что за исполнение дел веры ожидает в будущем всяких внешних благ, то это не вера, а расчет, и расчет всегда неверный. Расчет неверный потому, что истинная вера дает благо только в настоящем, а не дает и не
может дать никаких внешних благ в будущем.
Очень удивительно то, что большинство
людей тверже всего верят самым старинным учениям о вере, таким, какие уже не подходят к нашему времени, а откидывают и считают ненужными и вредными все новые учения. Такие
люди забывают то, что если бог открывал истину древним
людям, то он всё тот же и точно так же
мог открыть ее и недавно жившим и теперь живущим
людям.
Самый закон жизни не
может изменяться, но
люди могут всё яснее и яснее и понимать его, и научаться тому, как в жизни исполнять его.
Христос великий учитель. Он проповедовал истинную всеобщую религию любви к богу и
человеку. Но не надо думать, что у бога не
могут быть такие же и даже еще более великие учителя. Если мы будем думать так, мы этим не уменьшим величия Христа, а только признаем величие бога. Если же мы будем думать, что после Христа бог уже не будет больше прямо открываться
людям, то с новыми великими учителями, когда они придут, случится то же, что было с Христом: побьют живого пророка для того, чтобы боготворить умершего.
Что, если бы он, как другие, сказал: никто не
может вернее Моисея объяснить закон бога, он бы был ничто, и дух божий покинул бы его душу. Но он общался не с
людьми, а с богом, слушался его голоса, а не своего страха перед
людьми. Он не побоялся ни церкви, ни государства и не смутился, хотя Пилат и Ирод подружились только затем, чтобы распять его.
Если
человек думает, что всё, что он видит вокруг себя, весь бесконечный мир, точно таков, каким он его видит, то он очень ошибается. Всё телесное
человек знает только потому, что у него такое, а не иное зрение, слух, осязание. Будь эти чувства другие, — и весь мир был бы другой. Так что мы не знаем и не
можем знать, каков тот телесный мир, в котором мы живем. Одно, что мы верно и вполне знаем, это нашу душу.
Как свеча не
может гореть без огня, так
человек не
может жить без духовной силы. Дух живет во всех
людях, но не все
люди знают это.
Миру во все стороны нет конца и не
может быть: как бы ни было что-нибудь далеко, за самым далеким есть еще более далекое. То же и во времени: нет миру ни начала, ни конца. За тем, что было тысячи лет назад, были еще тысячи и тысячи лет без конца. И потому ясно, что
человеку никак нельзя понять, что такое вещественный мир теперь и что такое он был и что будет.
Что же
может понять
человек? А одно то, для чего не нужно ни места, ни времени, — свою душу.
Часто
люди думают, что только то и есть, что они
могут ощупать руками. Напротив того, по-настоящему есть только то, чего нельзя ни видеть, ни слышать, ни ощупать, то, что мы называем своим «я» — своей душою.
Христос научает
человека тому, что в нем есть то, что поднимает его выше этой жизни с ее суетой, страхами и похотями.
Человек, познавший учение Христа, испытывает то, что испытала бы птица, если бы она не знала того, что у нее есть крылья, и вдруг поняла бы, что она
может летать, быть свободной и ничего не бояться.
Голос страстей
может быть громче голоса совести, но голос страстей совсем другой, чем тот спокойный и упорный голос, которым говорит совесть. И как ни громко кричат страсти, они все-таки робеют перед тихим, спокойным и упорным голосом совести. Голосом этим говорит вечное, божественное, живущее в
человеке.
Когда истина высказывается
человеком, то это не значит того, чтобы истина эта исходила из
человека. Всякая истина от бога. Она только проходит через
человека. Если она проходит через этого, а не другого
человека, то это только оттого, что этот
человек сумел сделать себя настолько прозрачным, чтобы истина
могла проходить через него.
Самая большая радость, какую
может узнать
человек, это радость познания в себе свободного, разумного, любящего и потому блаженного существа, познание в себе бога.
Человек как будто всегда слышит за собой голос, но не
может повернуть голову и увидать того, кто говорит.
Когда ослабеваешь и становится тяжело — вспомни, что у тебя есть душа и что ты
можешь жить ею. А мы вместо этого думаем, что такие же
люди, как мы сами,
могут поддержать нас.
Человек может всякую минуту спросить себя, что я такое и что я сейчас делаю, думаю, чувствую, и
может ответить себе: сейчас я делаю, думаю, чувствую то-то и то-то. Но если
человек спросит себя: что же такое то, что во мне сознает то, что я делаю, думаю, чувствую? — то он ничего не
может ответить другого, как только то, что это сознание себя. Вот это-то сознание себя и есть то, что мы называем душою.
Услышали раз рыбы в реке, что
люди говорят, будто рыбы
могут жить только в воде.
Есть только одно средство: средство это в том, чтобы жизнь полагать не в том, что проходит, а в том, что не погибает и не
может погибнуть, в том духе, который живет в
человеке.
Когда подумаешь про те миллионы и миллионы
людей, которые живут такой же, как и я, жизнью, где-то за десятки тысяч верст, про которых я никогда ничего не узнаю и которые ничего не знают про меня, то невольно спрашиваешь себя: неужели между нами нет никакой связи, и мы так и умрем, не узнав друг друга? Не
может этого быть!
И правда, что этого не
может быть. Как ни странно это, я чувствую, знаю, что есть связь между мною и всеми
людьми мира, и живыми, и умершими.
Главное в учении Христа это то, что он всех
людей признавал братьями. Он видел в
человеке брата и потому любил всякого, кто бы он ни был и какой бы он ни был. Он смотрел не на внешнее, а на внутреннее. Он не смотрел на тело, а сквозь наряды богатого и лохмотья нищего видел бессмертную душу. В самом развращенном
человеке он видел то, что
могло этого самого падшего
человека превратить в самого великого и святого
человека, такого же великого и святого, каким был он сам.
Если сказать, что птицы, лошади, собаки, обезьяны совсем чужие нам, то почему же не сказать, что и дикие, черные и желтые
люди чужие нам? А если признать таких
людей чужими, то с таким же правом
могут черные и желтые
люди признать чужими белых. Кто же ближний? На это есть только один ответ: не спрашивай, кто ближний, а делай всему живому то, что хочешь, чтобы тебе делали.
Человек не потому выше животных, что
может мучить их, а потому, что он способен жалеть их. А жалеет
человек животных потому, что чувствует, что в них живет то же, что живет и в нем.
Жалость ко всему живому нужнее всего для того, чтобы подвигаться в добродетели. Кто жалостлив, тот и не обидит, и не оскорбит, и простит. Добрый
человек не
может быть нежалостлив. А если
человек несправедлив и зол, то такой
человек наверное нежалостлив. Без жалости ко всему живому не
может быть добродетели.
Людям кажется, что они все отделены друг от друга. А между тем, если бы точно каждый
человек жил только своей отделенной от всех жизнью, то жизнь
людей не
могла бы продолжаться. Возможна человеческая жизнь только оттого, что во всех
людях живет один и тот же дух божий и что они знают это.
Всё, что мы познаем, мы познаем или нашими пятью чувствами, то есть тем, что видим, слышим, ощупываем вещи, или тем, что переносимся в другие существа, живем их жизнью. Если бы мы познавали вещи только пятью чувствами, мир был бы нам совсем непонятен. То, что мы знаем о мире, мы знаем только потому, что мы
можем посредством любви переноситься в другие существа и жить их жизнью.
Люди телами своими разделены и не
могут понимать друг друга. Любовью же они все соединены, и в этом великое благо.
Не
может быть и не будет свободы и блага до тех пор, пока не поймут
люди своего единства.
А между тем, признай только
люди эту основную истину христианства — единство в
людях духовного начала — и изменилась бы вся жизнь
людей и установились бы между
людьми такие отношения, которые мы не
можем представить себе теперь.
Любовь вызывает любовь. И это не
может быть иначе оттого, что бог, проснувшись в тебе, пробуждает себя и в другом
человеке.
Нет такого дурного дела, за которое был бы наказан только тот, кто его сделал. Мы не
можем так уединиться, чтобы то зло, которое есть в нас, не переходило на других
людей. Наши дела, и добрые и злые, как и наши дети: живут и действуют уже не по нашей воле, а сами по себе.
Всякий
человек, думая о том, что он такое, не
может не видеть того, что он не всё, а особенная, отдельная часть чего-то.И, поняв это,
человек обыкновенно думает, что это что-то, от чего он отделен, есть тот мир вещественный, который он видит, та земля, на которой он живет и жили его предки, то небо, те звезды, то солнце, какие он видит.
Если
человек поглубже подумает об этом и узнает, что думали об этом же мудрые
люди мира, он поймет, что вещественный мир, который никогда не начался и никогда не кончится и которому нет и не
может быть предела во все стороны, не есть что-либо действительное, а есть только наша мечта, и что поэтому-то что-то, от чего мы чувствуем себя отделенными, есть нечто, не имеющее ни начала, ни конца ни по времени, ни по месту, а есть нечто невещественное, духовное.
Я знаю в себе отделенное от всего духовное существо. Таким же отделенным от всего я знаю такое же духовное существо и в других
людях. Но если я знаю это духовное существо в себе и знаю его в других существах, то оно не
может не быть и само в себе. Вот это-то существо само в себе мы и называем богом.
Человеку так же нельзя не верить в бога, как нельзя не ходить на двух ногах; вера эта
может у
людей меняться,
может и вовсе заглохнуть, но без этой веры
человек не
может понимать самого себя.
Если
человек и не знает, что он дышит воздухом, он знает, что когда он задыхается, у него чего-то нет такого, без чего он жить не
может. То же бывает и с
человеком, когда он потеряет бога, хотя он и не знает, отчего страдает.
Человек не
может не чувствовать, что его жизнью что-то делается, что он чье-то орудие. А если он орудие чье-то, то есть и тот, кто работает этим орудием. Вот этот тот, кто им работает, и есть бог.
Я признаю, что
может случиться, что
люди и хитрые проделки
людей могут на время убедить
людей, что нет бога, но такое безбожие не
может продолжаться.
Когда
люди, живя дурной жизнью, говорят, что нет бога, они правы: бог есть только для тех, кто глядит в его сторону и приближается к нему. Для того же, кто отвернулся от него и идет прочь от него, нет и не
может быть бога.
Бог есть. Нам не нужно этого доказывать. Доказывать бога — кощунство; отрицать его — безумие. Бог живет в нашей совести, в сознании всего человечества, в окружающей нас вселенной. Отрицать бога под сводом звездного неба, у гроба дорогих
людей или при радостной смерти казнимого мученика
может только или очень жалкий, или очень развращенный
человек.