Неточные совпадения
Он не
мог теперь раскаиваться в том, что он, тридцати-четырехлетний, красивый, влюбчивый
человек, не был влюблен в жену, мать пяти живых и двух умерших детей, бывшую только годом моложе его.
Одна треть государственных
людей, стариков, были приятелями его отца и знали его в рубашечке; другая треть были с ним на «ты», а третья — были хорошие знакомые; следовательно, раздаватели земных благ в виде мест, аренд, концессий и тому подобного были все ему приятели и не
могли обойти своего; и Облонскому не нужно было особенно стараться, чтобы получить выгодное место; нужно было только не отказываться, не завидовать, не ссориться, не обижаться, чего он, по свойственной ему доброте, никогда и не делал.
—
Может быть, и да, — сказал Левин. — Но всё-таки я любуюсь на твое величие и горжусь, что у меня друг такой великий
человек. Однако ты мне не ответил на мой вопрос, — прибавил он, с отчаянным усилием прямо глядя в глаза Облонскому.
Казалось бы, ничего не
могло быть проще того, чтобы ему, хорошей породы, скорее богатому, чем бедному
человеку, тридцати двух лет, сделать предложение княжне Щербацкой; по всем вероятностям, его тотчас признали бы хорошею партией. Но Левин был влюблен, и поэтому ему казалось, что Кити была такое совершенство во всех отношениях, такое существо превыше всего земного, а он такое земное низменное существо, что не
могло быть и мысли о том, чтобы другие и она сама признали его достойным ее.
Сама же таинственная прелестная Кити не
могла любить такого некрасивого, каким он считал себя,
человека и, главное, такого простого, ничем не выдающегося
человека.
Слыхал он, что женщины часто любят некрасивых, простых
людей, но не верил этому, потому что судил по себе, так как сам он
мог любить только красивых, таинственных и особенных женщин.
Ему нужно было сделать усилие над собой и рассудить, что около нее ходят всякого рода
люди, что и сам он
мог прийти туда кататься на коньках.
— Не
могу, — отвечал Левин. — Ты постарайся, войди в в меня, стань на точку зрения деревенского жителя. Мы в деревне стараемся привести свои руки в такое положение, чтоб удобно было ими работать; для этого обстригаем ногти, засучиваем иногда рукава. А тут
люди нарочно отпускают ногти, насколько они
могут держаться, и прицепляют в виде запонок блюдечки, чтоб уж ничего нельзя было делать руками.
И сколько бы ни внушали княгине, что в наше время молодые
люди сами должны устраивать свою судьбу, он не
могла верить этому, как не
могла бы верить тому, что в какое бы то ни было время для пятилетних детей самыми лучшими игрушками должны быть заряженные пистолеты.
Между Нордстон и Левиным установилось то нередко встречающееся в свете отношение, что два
человека, оставаясь по внешности в дружелюбных отношениях, презирают друг друга до такой степени, что не
могут даже серьезно обращаться друг с другом и не
могут даже быть оскорблены один другим.
Теперь, — хорошо ли это, дурно ли, — Левин не
мог не остаться; ему нужно было узнать, что за
человек был тот, кого она любила.
Никто, кроме ее самой, не понимал ее положения, никто не знал того, что она вчера отказала
человеку, которого она,
может быть, любила, и отказала потому, что верила в другого.
— Я нездоров, я раздражителен стал, — проговорил, успокоиваясь и тяжело дыша, Николай Левин, — и потом ты мне говоришь о Сергей Иваныче и его статье. Это такой вздор, такое вранье, такое самообманыванье. Что
может писать о справедливости
человек, который ее не знает? Вы читали его статью? — обратился он к Крицкому, опять садясь к столу и сдвигая с него до половины насыпанные папиросы, чтоб опростать место.
— Не говори этого, Долли. Я ничего не сделала и не
могла сделать. Я часто удивляюсь, зачем
люди сговорились портить меня. Что я сделала и что
могла сделать? У тебя в сердце нашлось столько любви, чтобы простить…
— К чему тут еще Левин? Не понимаю, зачем тебе нужно мучать меня? Я сказала и повторяю, что я горда и никогда, никогда я не сделаю того, что ты делаешь, — чтобы вернуться к
человеку, который тебе изменил, который полюбил другую женщину. Я не понимаю, не понимаю этого! Ты
можешь, а я не
могу!
Он знал очень хорошо, что в глазах этих лиц роль несчастного любовника девушки и вообще свободной женщины
может быть смешна; но роль
человека, приставшего к замужней женщине и во что бы то ни стало положившего свою жизнь на то, чтобы вовлечь ее в прелюбодеянье, что роль эта имеет что-то красивое, величественное и никогда не
может быть смешна, и поэтому он с гордою и веселою, игравшею под его усами улыбкой, опустил бинокль и посмотрел на кузину.
— Да что же? У Гримма есть басня:
человек без тени,
человек лишен тени. И это ему наказанье за что-то. Я никогда не
мог понять, в чем наказанье. Но женщине должно быть неприятно без тени.
— Входить во все подробности твоих чувств я не имею права и вообще считаю это бесполезным и даже вредным, — начал Алексей Александрович. — Копаясь в своей душе, мы часто выкапываем такое, что там лежало бы незаметно. Твои чувства — это дело твоей совести; но я обязан пред тобою, пред собой и пред Богом указать тебе твои обязанности. Жизнь наша связана, и связана не
людьми, а Богом. Разорвать эту связь
может только преступление, и преступление этого рода влечет за собой тяжелую кару.
Он не испытывал того стыда, который обыкновенно мучал его после падения, и он
мог смело смотреть в глаза
людям.
Нет, уж извини, но я считаю аристократом себя и
людей подобных мне, которые в прошедшем
могут указать на три-четыре честные поколения семей, находившихся на высшей степени образования (дарованье и ум — это другое дело), и которые никогда ни перед кем не подличали, никогда ни в ком не нуждались, как жили мой отец, мой дед.
Как будто ребенок чувствовал, что между этим
человеком и его матерью есть какое-то важное отношение, значения которого он понять не
может.
Действительно, мальчик чувствовал, что он не
может понять этого отношения, и силился и не
мог уяснить себе то чувство, которое он должен иметь к этому
человеку. С чуткостью ребенка к проявлению чувства он ясно видел, что отец, гувернантка, няня — все не только не любили, но с отвращением и страхом смотрели на Вронского, хотя и ничего не говорили про него, а что мать смотрела на него как на лучшего друга.
Это не
человек, а машина, и злая машина, когда рассердится, — прибавила она, вспоминая при этом Алексея Александровича со всеми подробностями его фигуры, манеры говорить и его характера и в вину ставя ему всё, что только
могла она найти в нем нехорошего, не прощая ему ничего зa ту страшную вину, которою она была пред ним виновата.
— Я несчастлива? — сказала она, приближаясь к нему и с восторженною улыбкой любви глядя на него, — я — как голодный
человек, которому дали есть.
Может быть, ему холодно, и платье у него разорвано, и стыдно ему, но он не несчастлив. Я несчастлива? Нет, вот мое счастье…
— Браво, Вронский! — послышались ему голоса кучки
людей — он знал, его полка и приятелей, — которые стояли у этого препятствия; он не
мог не узнать голоса Яшвина, но он не видал его.
— Опасность в скачках военных, кавалерийских, есть необходимое условие скачек. Если Англия
может указать в военной истории на самые блестящие кавалерийские дела, то только благодаря тому, что она исторически развивала в себе эту силу и животных и
людей. Спорт, по моему мнению, имеет большое значение, и, как всегда, мы видим только самое поверхностное.
— Да в чем же стыдно? — сказала она. — Ведь вы не
могли сказать
человеку, который равнодушен к вам, что вы его любите?
Но в глубине своей души, чем старше он становился и чем ближе узнавал своего брата, тем чаще и чаще ему приходило в голову, что эта способность деятельности для общего блага, которой он чувствовал себя совершенно лишенным,
может быть и не есть качество, а, напротив, недостаток чего-то — не недостаток добрых, честных, благородных желаний и вкусов, но недостаток силы жизни, того, что называют сердцем, того стремления, которое заставляет
человека из всех бесчисленных представляющихся путей жизни выбрать один и желать этого одного.
— Если ты признаешь это благом, — сказал Сергей Иванович, — то ты, как честный
человек, не
можешь не любить и не сочувствовать такому делу и потому не желать работать для него.
— Я нахожу, что ты прав отчасти. Разногласие наше заключается в том, что ты ставишь двигателем личный интерес, а я полагаю, что интерес общего блага должен быть у всякого
человека, стоящего на известной степени образования.
Может быть, ты и прав, что желательнее была бы заинтересованная материально деятельность. Вообще ты натура слишком ргіmesautière, [импульсивная,] как говорят Французы; ты хочешь страстной, энергической деятельности или ничего.
Притворство в чем бы то ни было
может обмануть самого умного, проницательного
человека; но самый ограниченный ребенок, как бы оно ни было искусно скрываемо, узнает его и отвращается.
Она никогда не испытает свободы любви, а навсегда останется преступною женой, под угрозой ежеминутного обличения, обманывающею мужа для позорной связи с
человеком чужим, независимым, с которым она не
может жить одною жизнью.
— Нет, вы не хотите,
может быть, встречаться со Стремовым? Пускай они с Алексеем Александровичем ломают копья в комитете, это нас не касается. Но в свете это самый любезный
человек, какого только я знаю, и страстный игрок в крокет. Вот вы увидите. И, несмотря на смешное его положение старого влюбленного в Лизу, надо видеть, как он выпутывается из этого смешного положения! Он очень мил. Сафо Штольц вы не знаете? Это новый, совсем новый тон.
— Это вы захватываете область княгини Мягкой. Это вопрос ужасного ребенка, — и Бетси, видимо, хотела, но не
могла удержаться и разразилась тем заразительным смехом, каким смеются редко смеющиеся
люди. — Надо у них спросить, — проговорила она сквозь слезы смеха.
—
Можете себе представить, мы чуть было не раздавили двух солдат, — тотчас же начала она рассказывать, подмигивая, улыбаясь и назад отдергивая свой хвост, который она сразу слишком перекинула в одну сторону. — Я ехала с Васькой… Ах, да, вы не знакомы. — И она, назвав его фамилию, представила молодого
человека и, покраснев, звучно засмеялась своей ошибке, то есть тому, что она незнакомой назвала его Васькой.
Для
человека со 100 000 дохода, как определяли все состояние Вронского, такие долги, казалось бы, не
могли быть затруднительны; но дело в том, что у него далеко не было этих 100 000.
Он чувствовал, что это независимое положение
человека, который всё бы
мог, но ничего не хочет, уже начинает сглаживаться, что многие начинают думать, что он ничего бы и не
мог, кроме того, как быть честным и добрым малым.
«Разумеется, я не завидую и не
могу завидовать Серпуховскому; но его возвышение показывает мне, что стоит выждать время, и карьера
человека, как я,
может быть сделана очень скоро.
— Мне нужно, чтоб я не встречал здесь этого
человека и чтобы вы вели себя так, чтобы ни свет, ни прислуга не
могли обвинить вас… чтобы вы не видали его. Кажется, это не много. И за это вы будете пользоваться правами честной жены, не исполняя ее обязанностей. Вот всё, что я имею сказать вам. Теперь мне время ехать. Я не обедаю дома.
Он знал это несомненно, как знают это всегда молодые
люди, так называемые женихи, хотя никогда никому не решился бы сказать этого, и знал тоже и то, что, несмотря на то, что он хотел жениться, несмотря на то, что по всем данным эта весьма привлекательная девушка должна была быть прекрасною женой, он так же мало
мог жениться на ней, даже еслиб он и не был влюблен в Кити Щербацкую, как улететь на небо.
Но он не
мог сказать дурак, потому что Свияжский был несомненно не только очень умный, но очень образованный и необыкновенно просто носящий свое образование
человек.
Еще меньше
мог Левин сказать, что он был дрянь, потому что Свияжский был несомненно честный, добрый, умный
человек, который весело, оживленно, постоянно делал дело, высоко ценимое всеми его окружающими, и уже наверное никогда сознательно не делал и не
мог сделать ничего дурного.
Но всё равно; я не
могу прятаться», сказал он себе, и с теми, усвоенными им с детства, приемами
человека, которому нечего стыдиться, Вронский вышел из саней и подошел к двери.
—
Люди не
могут более жить вместе — вот факт. И если оба в этом согласны, то подробности и формальности становятся безразличны. А с тем вместе это есть простейшее и вернейшее средство.
— Я одно скажу, Алексей Александрович. Я знаю тебя эа отличного, справедливого
человека, знаю Анну — извини меня, я не
могу переменить о ней мнения — за прекрасную, отличную женщину, и потому, извини меня, я не
могу верить этому. Тут есть недоразумение, — сказал он.
Алексей Александрович и прежде не любил графа Аничкина и всегда расходился с ним во мнениях, но теперь не
мог удерживаться от понятной для служащих ненависти
человека, потерпевшего поражение на службе, к
человеку, получившему повышение.
— Простить я не
могу, и не хочу, и считаю несправедливым. Я для этой женщины сделал всё, и она затоптала всё в грязь, которая ей свойственна. Я не злой
человек, я никогда никого не ненавидел, но ее я ненавижу всеми силами души и не
могу даже простить ее, потому что слишком ненавижу за всё то зло, которое она сделала мне! — проговорил он со слезами злобы в голосе.
Свияжский подошел к Левину и звал его к себе чай пить. Левин никак не
мог понять и вспомнить, чем он был недоволен в Свияжском, чего он искал от него. Он был умный и удивительно добрый
человек.
— Да, но вы не
можете не желать проститься с
человеком, который стрелялся из-за вас…
«Никакой надобности, — подумала она, — приезжать
человеку проститься с тою женщиной, которую он любит, для которой хотел погибнуть и погубить себя и которая не
может жить без него. Нет никакой надобности!» Она сжала губы и опустила блестящие глаза на его руки с напухшими жилами, которые медленно потирали одна другую.