Неточные совпадения
Что же может понять человек? А одно
то, для чего не нужно ни
места, ни времени, — свою душу.
Ничто-то ничто, да только ничто это понимает себя и свое
место в мире. А если оно понимает,
то понимание-то это не ничто, а что-то такое, что важнее всего этого бесконечного мира, потому что без этого понимания во мне и других подобных мне существах не было бы и всего
того, что я называю этим бесконечным миром.
Зрячую, духовную часть человека называют совестью. Эта духовная часть человека, совесть, действует так же, как стрелка компаса. Стрелка компаса двигается с
места только тогда, когда
тот, кто несет ее, сходит с
того пути, который она показывает.
То же и с совестью: она молчит, пока человек делает
то, что должно. Но стоит человеку сойти с настоящего пути, и совесть показывает человеку, куда и насколько он сбился.
Тогда одна умная рыба сказала: «Говорят, в море живет старая мудрая рыба, она всё знает; поплывем к ней и спросим у нее, что такое вода?» И вот поплыли рыбы в море к
тому месту, где жила мудрая рыба, и спросили ее, что такое вода?
Но как только человек подумает об этом поглубже или узнает о
том, что думали об этом мудрые люди мира, он узнает, что это что-то, от чего люди чувствуют себя отделенными, не есть
тот вещественный мир, который тянется во все стороны без конца по
месту, а также и без конца по времени, а есть что-то другое.
Все люди только одного хотят и об одном хлопочут: о
том, чтобы жить хорошо. И потому с самых старинных времен всегда и везде святые и мудрые люди думали и поучали людей о
том, как им надо жить, чтобы жизнь их была не дурная, а хорошая. И все эти мудрые и святые люди в разных
местах и в разное время учили людей одному и
тому же учению.
Если два человека идут из Москвы в Киев,
то как бы далеко они ни были друг от друга, — пускай один подходит к Киеву, а другой только вышел из Москвы, — они всё же идут в одно
место и рано или поздно сойдутся. Но как бы близко ни были люди, но если один идет в Киев, а другой в Москву, они всегда будут врозь.
— Теперь вот что сделайте: снесите вы назад камни и положите на
те самые
места, где взяли, и когда положите, приходите ко мне.
И женщины пошли исполнять приказание старца. Первая легко нашла
то место, с которого взяла камень, и положила его, как он был; но другая никак не могла вспомнить, с какого
места брала какой камень, и так, не исполнив приказания, с
тем же мешком вернулась к старцу.
— Так вот, — сказал старец, —
то же бывает и с грехами. Ты легко положила большой и тяжелый камень на прежнее
место, потому что помнила, откуда взяла его.
Если человек живет не для души, а для тела,
то он делает
то же, что делала бы птица, если бы она передвигалась с
места на
место пешком своими слабыми ногами, а не летала бы на своих крыльях туда, куда ей надо.
Человек в нашем обществе не может спать, не платя за
то место, на котором он спит. Воздух, вода, солнечный свет принадлежат ему только на большой дороге. Единственное право, признанное за ним законом, это ходить по этой большой дороге до
тех пор, пока он не зашатается от усталости, потому что он не может остановиться, а должен ходить.
Если предположим, что вся обитаемая земля может быть собственностью богатых землевладельцев и что они имеют право на ее поверхность,
то все не землевладельцы не имеют на нее права. Так что не землевладельцы могут существовать на земле только под условием согласия на
то землевладельцев. Мало
того, они получают право на
место, занимаемое их ногами только под условием согласия на
то богатых землевладельцев. Так что если бы эти не пожелали бы дать им
место отдыха, они должны бы быть свержены с земного шара.
Жизнь людей богатых, свободных от необходимого для жизни труда, не может не быть безумна. Люди, не работая,
то есть не исполняя один из законов жизни всех людей, не могут не шалеть. С ними делается
то же, что с перекормленными домашними животными: лошадьми, собаками, свиньями. Они прыгают, дерутся, носятся с
места на
место, сами не зная зачем.
Ни на небе, ни на море, ни в глубине гор, нет во всем мире
места, в котором человек мог бы освободиться от
того зла, которое в его сердце.
Чем легче и менее плотно вещество,
тем более оно занимает
места. Так же и гордость.
Говорят: «рабочие неправы
тем, что они хотят сесть на
место капиталистов, бедные — на
место богатых».
Это неправда: рабочие и бедные были бы неправы, если бы они этого хотели в таком мире, в котором исповедовалось бы и исполнялось учение Христа о любви к ближнему и равенстве всех людей; но они хотят этого в
том мире, в котором исповедуется и исполняется учение о
том, что закон жизни есть закон борьбы всех против всех, так что, желая сесть на
место богатых, бедные следуют только
тому примеру, который подает им деятельность богатых.
И потому говорить, что мы, исповедуя и исполняя учение Христа, считаем, что христианину все-таки можно насиловать людей, всё равно что, имея ключ, засовывать его в замок не до
того места, где он поворачивается, и говорить, что мы употребляем ключ по его назначению.
Законы человеческие уже потому нельзя исполнять так же, как закон божеский, что закон божеский всегда один и
тот же везде для всех людей. Законы же человеческие не только одни в одном
месте, а совсем другие в другом, но даже в одном государстве нынче такие, а завтра совсем другие.
Если я вижу, например, что один человек намерен убить другого,
то лучшее, что я могу сделать, это поставить самого себя на
место убиваемого и защитить, накрыть собою человека и, если можно, спасти, утащить, спрятать его, — всё равно как я стал бы спасать человека из пламени пожара или утопающего: либо самому погибнуть, либо спасти.
Часто люди, не соглашаясь с учением Христа в его настоящем смысле, не соглашаясь с воздаянием добром за зло, говорят, что если принять это учение,
то разрушится весь привычный порядок жизни, и что поэтому учение это нельзя принять. А между
тем учение Христа и есть именно такое учение, которое должно разрушить дурное устройство нашей жизни. Оно затем и проповедано миру, чтобы разрушить старый дурной порядок и установить на его
место новый, хороший.
Если государства и были когда-то на что-то нужны,
то время это уже давно прошло, и государства, особенно теперешние, только вредны. Теперешние государства со своими войсками напоминают
того часового, которого, как рассказывают, еще долго продолжали ставить на
место, где когда-то была скамейка, на которой когда-то имела привычку садиться во время гулянья уже давно умершая императрица.
Должен отдавать также часть своего труда и при всяком переезде с
места на
место, при всяком получении наследства или какой бы
то ни было сделки с ближним.
Когда говорят о небе, как о
месте, где находятся блаженные,
то обыкновенно представляют себе его где-то высоко над собою в необъятных мировых пространствах.
Но при этом забывают о
том, что наша земля, рассматриваемая из
тех мировых пространств, так же представляется одной из небесных звезд и что жители
тех миров с таким же правом могли бы показать на землю и сказать: «Видите вон
ту звезду —
место вечного блаженства, небесный приют, приготовленный для нас, куда мы когда-нибудь попадем».
Церковь, истинная церковь,
то есть соединение людей истинно и потому одинаково верующих, всегда внутренняя. Царство божие внутри вас есть. Люди, не знающие друг друга, отдаленные друг от друга и пространством и временем, неразрывно соединены единой исповедуемой ими истиной. Церковь же внешняя, соединяя людей во времени и в пространстве, нарушает истинное внутреннее единение, подставляя на
место его наружное.
Если великий человек настолько впереди своих собратьев, что они не понимают его, — приходит время, когда они сначала догоняют, потом обгоняют его и уходят так далеко, что в свою очередь становятся непонятными для
тех, которые стоят на
том месте, где стоял прежний великий человек.
Наука в наше время занимает совершенно
то место, которое занимала церковь 200—300 лет
тому назад.
В утешение же
тем, кто посвящает свою жизнь и силы благородной и трудной борьбе с заблуждениями какого бы
то ни было рода, смело можно сказать, что хотя до появления истины заблуждение и будет делать свое дело, как совы и летучие мыши — ночью, но что скорее совы и летучие мыши запугают и загонят солнце туда, откуда оно взошло, чем прежнее заблуждение вытеснит познанную и отчетливо и до конца высказанную истину и займет беспрепятственно ее свободное
место.
Мы возмущаемся на телесные преступления: объелся, подрался, прелюбодействовал, убил, — а легко смотрим на преступления слова: осудил, оскорбил, передал, напечатал, написал вредные, развращающие слова, а между
тем последствия преступлений слова гораздо более тяжелы и значительны, чем преступления тела. Разница только в
том, что зло телесных преступлений тотчас же заметно. Зло же преступления слова мы не замечаем, потому что оно сказывается далеко от нас и по
месту и по времени.
Переходы нашей жизни из одного состояния в другое определяются не совершаемыми по нашей воле заметными нам поступками: браком, переменою
места жительства или деятельности и т. п., но мыслями, которые приходят во время прогулки, среди ночи, за едою, в особенности
теми мыслями, которые, охватывая всё наше прошедшее, говорят нам: «Ты поступил так, но лучше было бы поступить иначе». И все наши дальнейшие поступки, как рабы, служат этим мыслям, исполняют их волю.
Для
того, чтобы светильник мог дать спокойный свет, нужно, чтобы он был поставлен в защищенное от ветра
место. Если же светильник на ветру,
то свет будет дрожать, и от него будут падать странные, темные тени. Такие же странные и темные тени будут падать на душу человека от непроверенных, ничтожных, разнообразных мыслей.
Как вода не держится на вершинах, так и доброта и мудрость не бывают у гордых. И
то и другое ищут низкого
места.
Прекрасны слова молитвы: «Приди и вселися в ны». В этих словах всё. Человек имеет всё, что ему нужно, если бог вселится в него. Для
того же, чтобы бог вселился в человека, делать нужно только одно: умалить себя, чтобы дать
место богу. Как только человек умалит себя, бог тотчас же вселяется в него. И потому для
того, чтобы иметь всё, что ему нужно, человеку надо прежде всего смириться.
Источник истинного блага — сердце; безумен
тот, кто ищет блага в ином
месте. Он подобен пастуху, который ищет ягненка, который у него за пазухой.
Проваливается от землетрясения именно
то место, на котором стоит Лиссабон или Верный, и зарываются живыми в землю и умирают в страшных страданиях ничем не виноватые люди.
Вспомни, как после крепкого сна просыпаешься поутру, как сначала не узнаешь
места, где ты, не понимаешь, кто стоит подле тебя, кто будит тебя, и тебе не хочется вставать, кажется, что сил нет. Но вот понемногу опоминаешься, начинаешь понимать, кто ты и где ты, разгуливаешься, начинают в голове ходить мысли, встаешь и берешься за дела.
То же самое или совсем похожее на это бывает с человеком, когда он рождается и понемногу вступает в жизнь, входит в силу и разум и начинает работать.
Оттого, что один человек тихо шел от
того места, с которого я вижу, до
того, где мне уж более не видно его, а другой прошел это
место скоро, не стану же я думать, что
тот, кто шел медленно,
тот больше живет, чем
тот, кто шел скоро.
Какое же из двух предположений вероятнее? Разве можно допустить, чтобы нравственные существа — люди — были поставлены в необходимость справедливо проклинать существующий порядок мира, тогда как перед ними выход, разрешающий их противоречие? Они должны проклинать мир и день своего рождения, если нет бога и будущей жизни. Если же, напротив, есть и
то и другое, жизнь сама по себе становится благом и мир —
местом нравственного совершенствования и бесконечного увеличения счастья и святости.
Кажется, не боюсь, но при приближении ее или мысли о ней не могу не испытывать волнения вроде
того, что должен испытывать путешественник, подъезжающий к
тому месту, где его поезд с огромной высоты падает в море или подымается на огромную высоту вверх на баллоне.
Человек, умирая, знает, что с ним ничего не случится особенного, что с ним будет
то, что было с миллионами существ, что он только переменит способ путешествия, но он не может не испытывать волнения, подъезжая к
тому месту, где произойдет эта перемена.
Ты пришел в эту жизнь, сам не зная как, но знаешь, что пришел
тем особенным я, которое ты есть; потом шел, шел, дошел до половины и потом вдруг не
то обрадовался, не
то испугался, и уперся и не хочешь сдвинуться с
места, идти дальше, потому что не видишь
того, что там.
Те, которые утверждают, что здешний мир юдоль плача,
место испытания и т. п., а
тот мир есть мир блаженства, как будто утверждают, что весь бесконечный мир божий прекрасен, или во всем мире божием жизнь прекрасна, кроме как только в одном
месте и времени, а именно в
том, в котором мы живем теперь. Странная была бы случайность. Разве это не очевидное непонимание смысла и назначения своей жизни?