Неточные совпадения
Два рода людей знают бога: люди с смиренным сердцем, — всё равно, умные
ли они
или глупые, — и люди истинно разумные. Только люди гордые и среднего разума не знают бога.
Лучший из людей тот, кто любит всех и делает всем добро без разбора, хороши
ли они
или дурны.
Правы
ли те
или другие вероучители, я не знаю и не могу верно знать, но то, что лучшее, что я могу сделать, это то, чтобы увеличивать в себе любовь, — это я знаю наверное и никак не могу в этом сомневаться. Не могу сомневаться потому, что увеличение любви тотчас же увеличивает мое благо.
Ты хочешь доставить как можно большее удовольствие твоему телу. Но долго
ли будет жить твое тело? Заботиться о благе тела — это всё равно, что строить себе дом на льду. Какая радость может быть в такой жизни, какое спокойствие? Не опасаешься
ли ты постоянно, что рано
или поздно лед растает — рано
или поздно придется тебе оставить смертное твое тело.
Всё равно как пьяница, будет
ли он
или не будет наказан за свое пьянство от людей, он уже всегда наверное наказан, кроме головной боли и похмелья, уже тем, что чем чаще он напивается, тем телу и душе его становится всё хуже и хуже.
Жизнь человека, хочет
ли он этого
или не хочет, ведет к всё большему и большему освобождению его от грехов. Человек, понимающий это, помогает своими усилиями тому, что делается его жизнью, и жизнь такого человека легка, потому что согласна с тем, что делается с ним.
Кому из двух людей лучше: тому
ли, кто сам своим трудом себя кормит так, чтобы только не быть голодным, одевать себя так, чтобы не быть голым, обстраивать себя так, чтобы не быть мокрым и холодным,
или тому, кто
или попрошайничеством,
или прислуживанием,
или, что самое обыкновенное, мошенничеством,
или насилием добывает себе и сладкую пищу, и богатую одежду, и богатое помещение?
Несправедливо брать от людей больше того труда, какой даешь им. Но так как никак нельзя взвесить, больше
ли ты даешь людям
или берешь от них, и, кроме того, всякий час ты можешь обессилеть, заболеть, и придется брать, а не давать, то, пока есть силы, старайся работать на людей как можно больше, а брать от них работы как можно меньше.
Учение о непротивлении злу насилием не есть какой-либо новый закон, а есть только указание на неправильно допускаемое людьми отступление от закона любви, есть только указание на то, что всякое допущение насилия против ближнего, во имя
ли возмездия и предполагаемого избавления себя
или ближнего от зла, несовместимо с любовью.
Понимать
ли слова Христа о любви к ненавидящим, к врагам, не допускающей никакого насилия, так, как они сказаны и выражены, как учение кротости, смирения и любви,
или как-нибудь иначе?
Кто бы ни сделал насилие и для чего бы оно ни было сделано, всё равно — насилие зло, такое же зло, как зло убийства, блуда, — всё равно, для чего бы оно ни было сделано, и кто бы ни сделал его, и один
ли человек
или миллионы людей; зло всё зло, потому что перед богом люди равны.
Учение о непротивлении злу насилием не есть какой-либо новый закон, а есть только указание на неправильно допускаемое людьми отступление от закона любви, есть только указание на то, что всякое допущение насилия против ближнего, во имя
ли возмездия
или предполагаемого избавления себя
или ближнего от зла, несовместимо с любовью.
А корень всех вопросов в том, чтò люди считают пустой болтовней, потому что все эти вопросы, от вопроса борьбы капитала и труда до вопроса народностей и отношений церкви и государства, всё это вопросы о том, есть
ли случаи, когда человек может и должен делать зло ближнему,
или случаев таких нет и не может быть для разумного человека.
Трудно различить, служишь
ли ты людям для души, для бога
или для похвалы от них. Поверка одна: если делаешь дело которое считаешь добрым, спроси себя, будешь
ли делать то же, если знаешь вперед, что никто никогда не узнает о том, что ты делаешь. Если ответишь себе, что все-таки будешь делать, тогда наверное можешь знать: то, что делаешь, — делаешь для души, для бога.
Где будет больше зла: там
ли, где нет никаких законов, как было у диких американских индейцев,
или там, где их слишком много?
Самое лучшее для этого то, чему учит Христос: войти одному в клеть и затвориться, то есть молиться в полном уединении, будет
ли оно в клети, в лесу
или в поле.
Говорят, истинно верующие составляют церковь. Есть
ли эти истинно верующие,
или нет их, мы не можем знать. Каждый из нас желал бы быть таким истинно верующим и каждый старается быть им; но никто не должен говорить ни про себя, ни про тех, которые верят так же, как он, что они одни истинно верующие, потому что если они могут сказать про себя, что они истинно верующие, то точно то же могут сказать и другие.
Что же, стали
ли мы лучше
или мудрее от всего этого?
Правда, одна ласточка не делает весны. Но неужели оттого, что одна ласточка не делает весны, не лететь той ласточке, которая уже чувствует весну, а дожидаться? Если так дожидаться каждой почке и травке, то весны никогда не будет. Также и нам для установления царства божия не надо думать о том, первая
ли я
или тысячная ласточка, а сейчас же, хотя бы одному, чувствуя приближение царства божия, делать то, что нужно для его осуществления.
Человек живет только настоящее мгновение. Всё остальное
или прошло уже,
или неизвестно, будет
ли.
Так говорят и дети, и взрослые, и старики, а никто не знает, проживет
ли он до вечера. Про все эти дела мы не можем знать, доведется
или не доведется нам делать их, не помешает
ли смерть.
Предназначенный нам труд мы должны выполнять честно и безукоризненно, всё равно, надеемся
ли мы со временем стать ангелами,
или верим в то, что мы когда-то были слизняками.
Все различия наших положений в мире ничто в сравнении с властью человека над самим собою. Если человек упал в море, то совершенно всё равно, откуда он упал в море и какое это море, — Черное, Средиземное море
или океан, — важно только то, умеет
ли этот человек плавать
или нет. Сила не во внешних условиях, а в умении владеть собой.
С чем сравнить язык в устах человека? Это ключ сокровищницы; когда дверь заперта, никто не может знать, что там: драгоценные
ли камни
или только ненужный хлам?
Человек может научиться читать и писать, но грамота не научит его, нужно
ли написать письмо другу
или жалобу на того, кто обидел,
или не нужно. Человек может научиться музыке, но музыка не научит его, когда можно петь
или играть и когда этого не надо делать. Так и во всех делах. Только разум показывает нам то, что и когда надо делать и чего и когда не надо делать.
Без жертвы нет жизни. Вся жизнь — это, — хочешь
ли ты
или не хочешь этого, — жертва телесного духовному.
Вопрос о том, есть
ли загробная жизнь
или нет ее, есть вопрос о том, есть
ли время произведение нашего ограниченного телом способа мышления
или необходимое условие всего существующего?
И всякому человеку надо прежде всего решить вопрос, сын
ли он хозяина
или поденщик, совсем
или не совсем он умирает со смертью тела. Когда же человек поймет, что есть в нем то, что смертно, есть и то, что бессмертно, то ясно, что и заботиться он будет в этой жизни больше о том, что бессмертно, чем о том, что смертно, — будет жить не как работник, а как хозяйский сын.
Кончается
ли наша жизнь с телесной смертью, это вопрос самой большой важности, и нельзя не думать об этом. Смотря по тому, верим
ли мы
или нет в бессмертие, и поступки наши будут разумны
или бессмысленны.
Дверь неба открыта для тебя ровно настолько, насколько тебе нужно. Освободись от забот и тревог и направь свою душу на духовное. Пусть твои поступки будут руководимы тобою, а не событиями. Не будь из тех, цель поступков которых — награда. Будь внимателен, совершай свой долг, оставь мысль о последствиях, так чтобы тебе было всё равно, кончится
ли дело приятно
или неприятно для тебя.
Когда мы умираем, то с нами может быть только одно из двух:
или то, что мы считали собой, перейдет в другое отдельное существо,
или мы перестанем быть отдельными существами и сольемся с богом. Будет
ли то
или другое — в обоих случаях нечего бояться.
Люди боятся смерти и желают жить как можно дольше. Но если смерть есть несчастье, то не всё
ли равно умереть через 30
или через 300 лет? Много
ли радости для приговоренного к смерти в том, что товарищей его казнят через три дня, а его через 30 дней?
Мы наверное знаем, что тело оставляется тем, что живило его, и перестает быть отделенным от вещественного мира, соединяется с ним, когда в последние, предсмертные минуты духовное начало оставляет тело. О том же, переходит
ли духовное начало, дававшее жизнь телу, в другую, опять ограниченную, форму жизни
или соединяется с тем безвременным, внепространственным началом, которое давало ему жизнь, мы ничего не знаем и не можем знать.
«Иго мое благо». Люди надевают на себя ярмо, не по ним сделанное, и впрягаются в воз не по их силам. Ярмо не по себе и воз не по силам, — это жизнь для блага своего тела
или для телесного блага других людей. Благо только во всё большем и большем сознании в себе бога. Только это ярмо сделано как раз по силам людей, и ему-то учит Иисус. Попробуйте и узнаете, как ладно и легко. Кто захочет узнать, правду
ли я говорю, пусть попытается делать то, что я говорю, — сказал Иисус.
Воля бога совершится во всяком случае, буду
ли я
или не буду исполнять ее; но от меня зависит быть противником этой воли и лишить себя блага участия в ней,
или быть проводником ее, втянуть ее в себя, насколько она может вместиться во мне в виде любви, и жить ею и испытывать ненарушимое благо.
Неточные совпадения
Городничий. Тем лучше: молодого скорее пронюхаешь. Беда, если старый черт, а молодой весь наверху. Вы, господа, приготовляйтесь по своей части, а я отправлюсь сам
или вот хоть с Петром Ивановичем, приватно, для прогулки, наведаться, не терпят
ли проезжающие неприятностей. Эй, Свистунов!
Послушайте, Иван Кузьмич, нельзя
ли вам, для общей нашей пользы, всякое письмо, которое прибывает к вам в почтовую контору, входящее и исходящее, знаете, этак немножко распечатать и прочитать: не содержится
ли нем какого-нибудь донесения
или просто переписки.
Иной городничий, конечно, радел бы о своих выгодах; но, верите
ли, что, даже когда ложишься спать, все думаешь: «Господи боже ты мой, как бы так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность и было довольно?..» Наградит
ли оно
или нет — конечно, в его воле; по крайней мере, я буду спокоен в сердце.
Стародум. Как! А разве тот счастлив, кто счастлив один? Знай, что, как бы он знатен ни был, душа его прямого удовольствия не вкушает. Вообрази себе человека, который бы всю свою знатность устремил на то только, чтоб ему одному было хорошо, который бы и достиг уже до того, чтоб самому ему ничего желать не оставалось. Ведь тогда вся душа его занялась бы одним чувством, одною боязнию: рано
или поздно сверзиться. Скажи ж, мой друг, счастлив
ли тот, кому нечего желать, а лишь есть чего бояться?
Уподобив себя вечным должникам, находящимся во власти вечных кредиторов, они рассудили, что на свете бывают всякие кредиторы: и разумные и неразумные. Разумный кредитор помогает должнику выйти из стесненных обстоятельств и в вознаграждение за свою разумность получает свой долг. Неразумный кредитор сажает должника в острог
или непрерывно сечет его и в вознаграждение не получает ничего. Рассудив таким образом, глуповцы стали ждать, не сделаются
ли все кредиторы разумными? И ждут до сего дня.