Неточные совпадения
«Этот протоиереев сын сейчас станет
мне «
ты» говорить», подумал Нехлюдов и, выразив на своем лице такую печаль, которая была бы естественна только, если бы он сейчас узнал о смерти всех родных, отошел от него и приблизился к группе, образовавшейся около бритого высокого, представительного господина, что-то оживленно рассказывавшего.
— Так
я приду к
тебе ночью, — проговорил Нехлюдов. —
Ты ведь одна?
— То-то
ты так вдруг полюбил тетушек, — сказал ему Шенбок, увидав Катюшу, — что неделю живешь у них. Это и
я на твоем месте не уехал бы. Прелесть!
— Конвойный, и то говорит: «это всё
тебя смотреть ходят». Придет какой-нибудь: где тут бумага какая или еще что, а
я вижу, что ему не бумага нужна, а
меня так глазами и ест, — говорила она, улыбаясь и как бы в недоумении покачивая головой. — Тоже — артисты.
— Только бы не помешали
мне,
я бы
тебе бельма-то повыдрала… — опять заговорила рыжая, и опять не заставил себя ждать такой же ответ Кораблихи.
—
Я хотел видеть… — Нехлюдов не знал, как сказать: «вас» или «
тебя», и решил сказать «вас». Он говорил не громче обыкновенного. —
Я хотел видеть вас…
я…
—
Ты мне зубы-то не заговаривай, — кричал подле него оборванец. — Брала или не брала?
—
Я пришел затем, чтобы просить у
тебя прощения, — прокричал он громким голосом, без интонации, как заученный урок.
— Катюша!
Я пришел к
тебе просить прощения, а
ты не ответила
мне, простила ли
ты меня, простишь ли
ты меня когда-нибудь, — сказал он, вдруг переходя на
ты.
— Катюша, зачем
ты так говоришь?
Я ведь знаю
тебя, помню
тебя тогда, в Панове…
— Анатоль, — проговорила она, отворяя дверь, — пойдем ко
мне. Вот Семен Иванович обещает прочесть свое стихотворение, а
ты должен читать о Гаршине непременно.
— Нечего
мне успокаиваться.
Ты думаешь,
я пьяна?
Я и пьяна, да помню, что говорю, — вдруг быстро заговорила она и вся багрово покраснела: —
я каторжная, б…., а вы барин, князь, и нечего
тебе со
мной мараться. Ступай к своим княжнам, а моя цена — красненькая.
— Как бы жестока
ты ни говорила,
ты не можешь сказать того, что
я чувствую, — весь дрожа, тихо сказал Нехлюдов, — не можешь себе представить, до какой степени
я чувствую свою вину перед
тобою!..
— Знаю, знаю, но что же теперь делать? — сказал Нехлюдов. — Теперь
я решил, что не оставлю
тебя, — повторил он, — и что сказал, то сделаю.
— Уйди от
меня.
Я каторжная, а
ты князь, и нечего
тебе тут быть, — вскрикнула она, вся преображенная гневом, вырывая у него руку. —
Ты мной хочешь спастись, — продолжала она, торопясь высказать всё, что поднялось в ее душе. —
Ты мной в этой жизни услаждался,
мной же хочешь и на том свете спастись! Противен
ты мне, и очки твои, и жирная, поганая вся рожа твоя. Уйди, уйди
ты! — закричала она, энергическим движением вскочив на ноги.
—
Ты не веришь
мне, — сказал он.
—
Я всё-таки буду служить
тебе.
— В остроге есть одно лицо, которым
я очень интересуюсь (при слове острог лицо Масленникова сделалось еще более строго), и
мне хотелось бы иметь свидание не в общей, а в конторе, и не только в определенные дни, но и чаще.
Мне сказали, что это от
тебя зависит.
— Разумеется, mon cher, [дорогой мой,]
я всё готов для
тебя сделать, — дотрагиваясь обеими руками до его колен, сказал Масленников, как бы желая смягчить свое величие, — это можно, но, видишь ли,
я калиф на час.
— Так
ты можешь дать
мне бумагу, чтобы
я мог видеться с нею?
— Да, вот
тебе и правый суд, ils n’en font point d’autres, [иного они не творят,] — сказал он для чего-то по-французски. —
Я знаю,
ты не согласен со
мною, но что же делать, c’est mon opinion bien arrêtée, [это мое твердое убеждение,] — прибавил он, высказывая мнение, которое он в разных видах в продолжение года читал в ретроградной, консервативной газете. —
Я знаю,
ты либерал.
— Ах, Фанарин! — морщась сказал Масленников, вспоминая, как в прошлом году этот Фанарин на суде допрашивал его как свидетеля и с величайшей учтивостью в продолжение получаса поднимал на смех. —
Я бы не посоветовал
тебе иметь с ним дело. Фанарин — est un homme taré. [человек с подорванной репутацией.]
— И еще к
тебе просьба, — не отвечая ему, сказал Нехлюдов. — Давно очень
я знал одну девушку — учительницу. Она очень жалкое существо и теперь тоже в тюрьме, а желает повидаться со
мной. Можешь
ты мне дать и к ней пропуск?
— Вот видишь, свидания с политическими даются только родственникам, но
тебе я дам общий пропуск. Je sais que vous n’abuserez pas… [
Я знаю, что
ты не злоупотребишь…] Как ее зовут, твою protégée?.. Богодуховской? Elle est jolie? [Она хорошенькая?]
— Дело после; что прикажешь — всё сделаю, — говорил Масленников, проходя с Нехлюдовым через залу. — Доложите генеральше, что князь Нехлюдов, — на ходу сказал он лакею. Лакей иноходью, обгоняя их, двинулся вперед. — Vous n’avez qu’à ordonner. [
Тебе стоит только приказать.] Но жену повидай непременно.
Мне и то досталось за то, что
я тот раз не привел
тебя.
— Так, пожалуйста, можешь
ты меня выслушать?
— У
меня к
тебе два дела.
— Едва ли можно, — сказал он. — Впрочем,
я посоветуюсь и завтра телеграфирую
тебе.
— Катюша, как
я сказал, так и говорю, — произнес он особенно серьезно. —
Я прошу
тебя выйти за
меня замуж. Если же
ты не хочешь, и пока не хочешь,
я, так же как и прежде, буду там, где
ты будешь, и поеду туда, куда
тебя повезут.
— Он сказал: «куда бы
тебя ни послали,
я за
тобой поеду», — сказала Маслова. — Поедет — поедет, не поедет — не поедет.
Я просить не стану. Теперь он в Петербург едет хлопотать. У него там все министры родные, — продолжала она, — только всё-таки не нуждаюсь
я им.
— Нельзя нашему брату, Василий Карлыч, — заговорил остроносый худой старик. —
Ты говоришь, зачем лошадь пустил в хлеб, а кто ее пускал:
я день-деньской, а день — что год, намахался косой, либо что заснул в ночном, а она у
тебя в овсах, а
ты с
меня шкуру дерешь.
— А
ты лесу дай, — сзади вступился маленький, невзрачный мужичок. —
Я хотел летось загородить, так
ты меня на три месяца затурил вшей кормить в зàмок. Вот и загородил.
— Захотелось нашу мужицкую еду посмотреть? Дотошный
ты, барин, посмотрю
я на
тебя. Всё ему знать надо. Сказывала — хлеб с квасом, а еще щи, снытки бабы вчера принесли; вот и щи, апосля того — картошки.
— Я-то думаю: кто пришел? А это сам барин, золотой
ты мой, красавчик ненаглядный! — говорила старуха. — Куда зашел, не побрезговал. Ах
ты, брильянтовый! Сюда садись, ваше сиятельство, вот сюда на коник, — говорила она, вытирая коник занавеской. — А
я думаю, какой чорт лезет, ан это сам ваше сиятельство, барин хороший, благодетель, кормилец наш. Прости
ты меня, старую дуру, — слепа стала.
—
Я вот что пришел спросить: помнишь ли
ты Катюшу Маслову?
— Вот хорошо-то, что поймал
тебя! А то никого в городе нет. Ну, брат, а
ты постарел, — говорил он, выходя из пролетки и расправляя плечи. —
Я только по походке и узнал
тебя. Ну, что ж, обедаем вместе? Где у вас тут кормят порядочно?
— Ну что ж это?
Ты куда теперь? Хочешь,
я довезу.
— А, да ведь
ты что-то в остроге делаешь? Острожным ходатаем стал?
Мне Корчагины говорили, — смеясь, заговорил Шенбок. — Они уже уехали. Что такое? Расскажи!
— Ну, что
я слышу про
тебя? Какие-то чудеса, — говорила ему графиня Катерина Ивановна, поя его кофеем тотчас после его приезда. — Vous posez pour un Howard! [
Ты разыгрываешь из себя Говарда!] Помогаешь преступникам. Ездишь по тюрьмам. Исправляешь.
— Помню, помню, бедная Элен говорила
мне что-то тогда, когда
ты у тех старушек жил: они
тебя, кажется, женить хотели на своей воспитаннице (графиня Катерина Ивановна всегда презирала теток Нехлюдова по отцу)… Так это она? Elle est encore jolie? [Она еще красива?]
— Но как же
мне говорили, что
ты хочешь жениться на ней?
А
ты ему растолкуй, а то он никогда
меня не понимает.
— В крепости? Ну, туда
я могу дать
тебе записку к барону Кригсмуту. C’est un très brave homme. [Это очень достойный человек.] Да
ты сам его знаешь. Он с твоим отцом товарищ. Il donne dans le spiritisme. [Он увлекается спиритизмом.] Ну, да это ничего. Он добрый. Что же
тебе там надо?
— А
ты что ж хочешь, чтобы
я работала и ничего не ела?
— Non, il est impayable, [Нет, он бесподобен,] — обратилась графиня Катерина Ивановна к мужу. — Он
мне велит итти на речку белье полоскать и есть один картофель. Он ужасный дурак, но всё-таки
ты ему сделай, что он
тебя просит. Ужасный оболтус, — поправилась она. — А
ты слышал: Каменская, говорят, в таком отчаянии, что боятся за ее жизнь, — обратилась она к мужу, —
ты бы съездил к ней.
— Так
я оставлю en blanc [пробел] что
тебе нужно о стриженой, а она уж велит своему мужу. И он сделает.
Ты не думай, что
я злая. Они все препротивные, твои protégées, но je ne leur veux pas de mal. [
я им зла не желаю.] Бог с ними! Ну, ступай. А вечером непременно будь дома. Услышишь Кизеветера. И мы помолимся. И если
ты только не будешь противиться, ça vous fera beaucoup de bien. [это
тебе принесет большую пользу.]
Я ведь знаю, и Элен и вы все очень отстали в этом. Так до свиданья.
—
Я знаю, что
ты никогда не понимаешь того, что
я говорю, — заговорила графиня, обращаясь к Нехлюдову. — Все понимают, только не муж.
Я говорю, что
мне жалко мать, и
я не хочу, чтобы он убил и был очень доволен.
— Вот не ожидал
тебя здесь встретить, — сказал он, подходя к Нехлюдову, улыбаясь губами, между тем как глаза его оставались грустными. —
Я и не знал, что
ты в Петербурге.
— А
я не знал, что
ты обер-прокурор…