Неточные совпадения
Ах, если бы всё это остановилось на том чувстве, которое было в эту ночь! «Да, всё это ужасное
дело сделалось уже после этой ночи Светло-Христова Воскресения!»
думал он теперь, сидя у окна в комнате присяжных.
Она молча, вопросительно посмотрела на него, и ему стало совестно. «В самом
деле, приехать к людям для того, чтобы наводить на них скуку»,
подумал он о себе и, стараясь быть любезным, сказал, что с удовольствием пойдет, если княгиня примет.
«Нет, нет, —
думал он, — освободиться надо, освободиться от всех этих фальшивых отношений и с Корчагиными, и с Марьей Васильевной, и с наследством, и со всем остальным… Да, подышать свободно. Уехать за границу — в Рим, заняться своей картиной… — Он вспомнил свои сомнения насчет своего таланта. — Ну, да всё равно, просто подышать свободно. Сначала в Константинополь, потом в Рим, только отделаться поскорее от присяжничества. И устроить это
дело с адвокатом».
— Это мое
дело. А если вы про себя
думаете, то тò, что мама желала…
«Не стоит изменять формы жизни теперь, когда
дело Масловой не решено, —
думал Нехлюдов. — Да и слишком трудно это. Всё равно само собой всё изменится, когда освободят или сошлют ее, и я поеду за ней».
— Известное
дело! — вдруг согласилась Кораблева, разбирая свой мешок и, очевидно,
думая о другом. — Что же, винца выпьем?
«Да, да, —
думал он. —
Дело, которое делается нашей жизнью, всё
дело, весь смысл этого
дела непонятен и не может быть понятен мне: зачем были тетушки, зачем Николенька Иртенев умер, а я живу? Зачем была Катюша? И мое сумасшествие? Зачем была эта война? И вся моя последующая беспутная жизнь? Всё это понять, понять всё
дело Хозяина — не в моей власти. Но делать Его волю, написанную в моей совести, — это в моей власти, и это я знаю несомненно. И когда делаю, несомненно спокоен».
—
Делить — так всем поровну, —
подумавши, ответил он своим густым басом.
«Как бы отделаться от него, не обидев его?»
думал Нехлюдов, глядя на его глянцовитое, налитое лицо с нафиксатуаренными усами и слушая его добродушно-товарищескую болтовню о том, где хорошо кормят, и хвастовство о том, как он устроил
дела опеки.
— Я знаю: графиня Катерина Ивановна
думает, что я имею влияние на мужа в
делах. Она заблуждается. Я ничего не могу и не хочу вступаться. Но, разумеется, для графини и вас я готова отступить от своего правила. В чем же
дело? — говорила она, маленькой рукой в черной перчатке тщетно отыскивая карман.
— Поводы к кассации могут быть недостаточны, — сказал Нехлюдов, — но по
делу, я
думаю, видно, что обвинение произошло от недоразумения.
Старый генерал и не позволял себе
думать о таких
делах, считая своим патриотическим, солдатским долгом не
думать для того, чтобы не ослабеть в исполнении этих, по его мнению, очень важных своих обязанностей.
Но для того, чтобы сделать это кажущееся столь неважным
дело, надо было очень много: надо было, кроме того, что стать в постоянную борьбу со всеми близкими людьми, надо было еще изменить всё свое положение, бросить службу и пожертвовать всей той пользой людям, которую он
думал, что приносит на этой службе уже теперь и надеялся еще больше приносить в будущем.
— Ах, тетя, не мешайте… — и она не переставая тянула себя за прядь волос и всё оглядывалась. — И вдруг, представьте себе, на другой
день узнаю — мне перестукиванием передают — , что Митин взят. Ну,
думаю, я выдала. И так это меня стало мучать, так стало мучать, что я чуть с ума не сошла.
«Милая Наташа, не могу уехать под тяжелым впечатлением вчерашнего разговора с Игнатьем Никифоровичем…» начал он. «Что же дальше? Просить простить за то, чтò я вчера сказал? Но я сказал то, что
думал. И он
подумает, что я отрекаюсь. И потом это его вмешательство в мои
дела… Нет, не могу», и, почувствовав поднявшуюся опять в нем ненависть к этому чуждому, самоуверенному, непонимающему его человеку, Нехлюдов положил неконченное письмо в карман и, расплатившись, вышел на улицу и поехал догонять партию.
«Всё
дело в том, —
думал Нехлюдов, — что люди эти признают законом то, что не есть закон, и не признают законом то, что есть вечный, неизменный, неотложный закон, самим Богом написанный в сердцах людей.
Всё
дело в том, что люди
думают, что есть положения, в которых можно обращаться с человеком без любви, а таких положений нет.
Он знал, что это общее
дело было революционное
дело, которым он тогда совсем не интересовался, но из чувства товарищества и самолюбия, чтобы не
подумали, что он боится, дал деньги.
В религиозном отношении он был также типичным крестьянином: никогда не
думал о метафизических вопросах, о начале всех начал, о загробной жизни. Бог был для него, как и для Араго, гипотезой, в которой он до сих пор не встречал надобности. Ему никакого
дела не было до того, каким образом начался мир, по Моисею или Дарвину, и дарвинизм, который так казался важен его сотоварищам, для него был такой же игрушкой мысли, как и творение в 6
дней.
— Я
думаю, — сказал Новодворов, — что если мы хотим делать свое
дело, то первое для этого условие (Кондратьев оставил книгу, которую он читал у лампы, и внимательно стал слушать своего учителя) то, чтобы не фантазировать, а смотреть на вещи как они есть.
Неточные совпадения
Хлестаков. Ты растолкуй ему сурьезно, что мне нужно есть. Деньги сами собою… Он
думает, что, как ему, мужику, ничего, если не поесть
день, так и другим тоже. Вот новости!
Хлестаков. Нет, вы этого не
думайте: я не беру совсем никаких взяток. Вот если бы вы, например, предложили мне взаймы рублей триста — ну, тогда совсем
дело другое: взаймы я могу взять.
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала я, // За
дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни
думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К кому оно привяжется, // До смерти не избыть!
Батрачка безответная // На каждого, кто чем-нибудь // Помог ей в черный
день, // Всю жизнь о соли
думала, // О соли пела Домнушка — // Стирала ли, косила ли, // Баюкала ли Гришеньку, // Любимого сынка. // Как сжалось сердце мальчика, // Когда крестьянки вспомнили // И спели песню Домнину // (Прозвал ее «Соленою» // Находчивый вахлак).
У вас товар некупленный, // Из вас на солнце топится // Смола, как из сосны!» // Опять упали бедные // На
дно бездонной пропасти, // Притихли, приубожились, // Легли на животы; // Лежали, думу
думали // И вдруг запели.