Неточные совпадения
Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще
были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на
русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправлял редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать.
— Совершенно с вами согласен, — отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, — я убежден, что
русские должны умирать или побеждать, — сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже
было сказано, что оно
было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
Он рассказал, как девяностотысячная армия должна
была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна
была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами
русских, должны
были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч
русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна
была с разных сторон сделать нападение на французов.
Немца Палена в Новый-Йорк, в Америку, за французом Моро послали, — сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году
было сделано Моро вступить в
русскую службу.
В октябре 1805 года
русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау
была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
— А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк
был, всё
русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям
были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и
русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны
будут встретиться с неприятелем.
Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения
русских войск и живо вообразил себе то, что́ ожидает армию, и ту роль, которую он должен
будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может
быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении
русских с французами, впервые после Суворова.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием
русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору
было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил...
Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно-расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны,
русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это
было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей.
Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались
русские, последствием этих дел
было только еще быстрейшее отступление.
Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от
русской армии, и Кутузов
был предоставлен только своим слабым, истощенным силам.
То ему начинало представляться, что
русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не
было, и что, напротив, французы бежали.
На одной из станций он обогнал обоз
русских раненых.
Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что-то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал
русский говор), другие
ели хлеб, самые тяжелые, молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно
было это дать почувствовать
русскому курьеру.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он
был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему
было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по-русски (они говорили по-французски), но с
русским человеком, который, он предполагал, разделял общее
русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
— Я знаю, — перебил Билибин, — вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё-таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не
будут очень осчастливлены вашею победой; да и я, несчастный секретарь
русского посольства, не чувствую никакой особенной радости…
— Вы не знаете, Болконский, — обратился Билибин к князю Андрею, — что все ужасы французской армии (я чуть
было не сказал —
русской армии) — ничто в сравнении с тем, что̀ наделал между женщинами этот человек.
Дорога французов от Вены до Цнайма
была короче и лучше, чем дорога
русских от Кремса до Цнайма.
— Глянь-ка, глянь, — говорил один солдат товарищу, указывая на
русского мушкатера-солдата, который с офицером подошел к цепи и что-то часто и горячо говорил с французским гренадером. — Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз-то за ним не
поспевает. Ну-ка ты, Сидоров!
Долохов не отвечал ротному; он
был вовлечен в горячий спор с французским гренадером. Они говорили, как и должно
было быть, о кампании. Француз доказывал, смешивая австрийцев с
русскими, что
русские сдались и бежали от самого Ульма; Долохов доказывал, что
русские не сдавались, a били французов.
В кустах
были русские стрелки.
Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы
русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза
был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Ростовы предполагали, что
русская гвардия за границей,
есть совершенно-определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтоб оно не дошло до Павлоградского полка, который должен
быть там же поблизости; и потому решено
было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен
был доставить их к Николушке.
На другой день свидания Бориса с Ростовым
был смотр австрийских и
русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора,
русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80-ти-тысячной армии.
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое
было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно
был влюблен и в царя, и в славу
русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей
русской армии в то время
были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу
русского оружия.
На заре 17-го числа в Вишау
был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с
русским императором. Офицер этот
был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен
был дожидаться. В полдень он
был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков
есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 160 000
русских и французов — всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей —
был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно-исторической стрелки на циферблате истории человечества.
—
Будет ли завтра победа или поражение, слава
русского оружия застрахована.
— Taisez vous, mauvaise langue, [ — Замолчите, злой язык,] — сказал Долгоруков. — Неправда, теперь уже два
русских: Милорадович и Дохтуров, и
был бы 3-й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
Вейротер в этот вечер
был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей,
русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от
русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо
был уверен, но в чем уверены
были им государи-императоры.
Ежели бы
русское войско
было одно, без союзников, то, может
быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
Русский генерал кричал, требуя, чтоб остановлена
была конница; австриец доказывал, что виноват
был не он, а высшее начальство.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша сло́ва одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что
было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя,
русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во́-время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск.
Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен
был атаковать и считал ключом позиции.
В свите императоров
были отобранные молодцы-ординарцы,
русские и австрийские, гвардейских и армейских полков.
Французы еще не занимали этого места, а
русские, те, которые
были живы или ранены, давно оставили его.
В деревне Гостиерадеке
были хотя и спутанные, но в бóльшем порядке
русские войска, шедшие прочь с поля сражения.
Но войска,
русские войска, говорили все,
были необыкновенны и делали чудеса храбрости.
Он
был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с
русскими и иностранными орденами и с Георгиевскою звездой на левой стороне груди.
«Славь тако Александра век
И охраняй нам Тита на престоле.
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве, а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов
русских боле...
В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении,
было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что
русские после блестящих баталий должны
были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке.
— После Аустерлица! — мрачно сказал князь Андрей. — Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей
русской армии я не
буду. И не
буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в
русской армии. Ну, так я тебе говорил, — успокоиваясь продолжал князь Андрей. — Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3-го округа, и единственное средство мне избавиться от службы —
быть при нем.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном
русскими и французскими войсками. Именно потому, что это
было летом, когда в поле
было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
13-го июня, французский и
русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы
быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человека, с белыми руками, который что-то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может
быть еще что-нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание
русского общества с особенною живостью обращено
было на внутренние преобразования, которые
были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своею деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано
было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что
русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.