Неточные совпадения
Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы, но
уж надоели ему
так, что
и смотреть на них
и слушать их ему было очень скучно.
И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова —
такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что-нибудь
такое необыкновенное, что не будет
уже ни честного, ни бесчестного.
— С тобой я буду совершенно откровенна, — сказала Анна Михайловна. —
Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я
так и дорожу твоею дружбой.
Хотя он
и предполагал, что история его
уже известна в Москве,
и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё-таки в день приезда пошел на половину отца.
Анна Михайловна
уж обнимала ее
и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны;
и о том, что они добры;
и о том, что подруги молодости, заняты
таким низким предметом — деньгами;
и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском, всё громче
и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который
так много ел
и пил, всё более
и более краснея, что граф
уже ставил его в пример другим гостям.
— Совершенно с вами согласен, — отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку
и переставляя стаканы с
таким решительным
и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, — я убежден, что русские должны умирать или побеждать, — сказал он, сам чувствуя
так же, как
и другие, после того как слово
уже было сказано, что оно было слишком восторженно
и напыщенно для настоящего случая
и потому неловко.
— Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты
так умна: как ты не понимаешь, — ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер
уж будет не Пьер, а граф Безухов,
и тогда он по завещанию получит всё?
И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s’en suit, [
и всего, что отсюда вытекает.] ничего не останется. Это верно.
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это
так должно быть,
и он покорно последовал за Анною Михайловной,
уже отворявшею дверь.
Больного
так обступили доктора, княжны
и слуги, что Пьер
уже не видал той красно-желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел
и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали
и переносили.
— Но, милая княжна, — кротко
и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни
и не пуская княжну, — не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в
такие минуты, когда ему нужен отдых? В
такие минуты разговор о мирском, когда его душа
уже приготовлена…
Он
так чист
и полон поэзии, что мои отношения к нему, при всей мимолетности своей, были одною из самых сладостных отрад моего бедного сердца, которое
уже так много страдало.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб
и волосы, не глядя в глаза,
так презрительно, что француженка покраснела
и ушла, ничего не сказав. Когда он подошел к комнате сестры, княгиня
уже проснулась,
и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
— А я
так убежден
и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь
уже одержали решительную победу
и не нуждаются более в нашей помощи, — сказал Кутузов.
Так как мы
уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай
и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн
и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов
и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами
и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда
так привлекательна для военного человека после лагеря.
Он был еще молодой человек, но
уже немолодой дипломат,
так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене
и теперь в Вене занимал довольно значительное место.
— Ну, что́ ж это, господа! — сказал штаб-офицер тоном упрека, как человек,
уже несколько раз повторявший одно
и то же. — Ведь нельзя же отлучаться
так. Князь приказал, чтобы никого не было. Ну, вот вы, г. штабс-капитан, — обратился он к маленькому, грязному, худому артиллерийскому офицеру, который без сапог (он отдал их сушить маркитанту), в одних чулках, встал перед вошедшими, улыбаясь не совсем естественно.
Князь Багратион наклонил голову, в знак согласия на слова князя Андрея,
и сказал: «Хорошо», с
таким выражением, как будто всё то, что́ происходило
и что́ ему сообщали, было именно то, что́ он
уже предвидел.
Стало
уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат,
и перестрелка стала стихать.
Пьер опустил глаза, опять поднял их
и снова хотел увидеть ее
такою дальнею, чужою для себя красавицею, какою он видал ее каждый день прежде; но он не мог
уже этого сделать. Не мог, как не может человек, прежде смотревший в тумане на былинку бурьяна
и видевший в ней дерево, увидав былинку, снова увидеть в ней дерево. Она была страшно близка ему. Она имела
уже власть над ним.
И между ним
и ею не было
уже никаких преград, кроме преград его собственной воли.
Он вспомнил слова
и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил тысячи
таких намеков со стороны князя Василья
и других,
и на него нашел ужас, не связал ли он
уж себя чем-нибудь в исполнении
такого дела, которое, очевидно, нехорошо
и которое он не должен делать.
— Да, да, ни на волос, — отвечал смеясь князь Василий. — «Сергей Кузьмич… со всех сторон. Со всех сторон, Сергей Кузьмич…» Бедный Вязмитинов никак не мог пойти далее. Несколько раз он принимался снова за письмо, но только что скажет Сергей… всхлипывания… Ку…зьми…ч — слезы…
и со всех сторон заглушаются рыданиями,
и дальше он не мог.
И опять платок,
и опять «Сергей Кузьмич, со всех сторон»,
и слезы…
так что
уже попросили прочесть другого.
«
Так уж всё кончено! — думал он. —
И как это всё сделалось?
Так быстро! Теперь я знаю, что не для нее одной, не для себя одного, но
и для всех это должно неизбежно свершиться. Они все
так ждут этого,
так уверены, что это будет, что я не могу, не могу обмануть их. Но как это будет? Не знаю; а будет, непременно будет!» думал Пьер, взглядывая на эти плечи, блестевшие подле самых глаз его.
Кое-кто из ближайших родных еще оставались. Они сидели в большой гостиной. Князь Василий ленивыми шагами подошел к Пьеру. Пьер встал
и сказал, что
уже поздно. Князь Василий строго-вопросительно посмотрел на него, как будто то, что́ он сказал, было
так странно, что нельзя было
и расслышать. Но вслед за тем выражение строгости изменилось,
и князь Василий дернул Пьера вниз за руку, посадил его
и ласково улыбнулся.
А
уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (
и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но
такой у него был вид
и такая манера.
—
Так уж из Потсдама пишут? — повторил он последние слова князя Василья
и вдруг, встав, подошел к дочери.
Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как
и он сам, слышали
уже множество раз рассказы об атаках
и составили себе определенное понятие о том, что̀
такое была атака,
и ожидали точно
такого же рассказа, — или бы они не поверили ему, или, что̀ еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что̀ случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак.
В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты
и даже денщики смотрели на него
так, как будто желали внушить ему, что
таких, как он, офицеров очень много сюда шляется
и что они все
уже очень надоели.
Но вот что́ мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал-адъютант
и прекрасный человек, князь Долгоруков;
и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом
и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя;
так вот мы пойдемте-ка к Долгорукову, мне
и надо сходить к нему, я
уж ему говорил про вас;
так мы
и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где-нибудь там, поближе к солнцу.
Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего-то не наступая,
так единодушно были заглушены
и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение
и, без сомнения, победа, казались
уже не будущим, а прошедшим.
Теперь,
уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности
и делал новые соображения,
такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения
и решительность.
— Хорошо, хорошо, — сказал он князю Андрею
и обратился к генералу, который с часами в руках говорил, что пора бы двигаться,
так как все колонны с левого фланга
уже спустились.
В свежем, утреннем воздухе раздавались
уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела
и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой
такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов
уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов,
и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода,
так что некоторые лошади
уже скакали.
Кавалергарды скакали, но еще удерживая лошадей. Ростов
уже видел их лица
и услышал команду: «марш, марш!» произнесенную офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь. Ростов, опасаясь быть раздавленным или завлеченным в атаку на французов, скакал вдоль фронта, что было мочи у его лошади,
и всё-таки не успел миновать их.
На
узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок-мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках
и синих куртках моравы
и уезжали по той же плотине, запыленные мукой, с белыми возами — на этой
узкой плотине теперь между фурами
и пушками, под лошадьми
и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих
и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно
так же убитыми.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку
и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло
уже 16 лет,
и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь
и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал
и искал кого-то. Старая графиня еще не выходила.
И вот послышались шаги в дверях. Шаги
такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
— Нет, нет, — закричала Наташа. — Мы про это
уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты
так говоришь — считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё-таки насильно на ней женишься,
и выходит совсем не то.
Минуты три всё было
уже готово,
и всё-таки медлили начинать.
Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся
так легко,
уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою,
уже независимо от воли людей,
и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера
и провозгласил...
Давно
уже Ростов не испытывал
такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел
и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый
и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта.
Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но
уже и того находили мало.
Выражение досады
уже исчезло на лице Бориса; видимо обдумав
и решив, что́ ему делать, он с особенным спокойствием взял его за обе руки
и повел в соседнюю комнату. Глаза Бориса, спокойно
и твердо глядевшие на Ростова, были как будто застланы чем-то, как будто какая-то заслонка — синие очки общежития — были надеты на них.
Так казалось Ростову.
Был
уже жаркий период весны. Лес
уже весь оделся, была пыль
и было
так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб
так странно
и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто
и густо;
и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты
и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была
уж продана, а другая заложена
и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно.
— Полноте смеяться, перестаньте, — закричала Наташа, — всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи,
такая же хохотунья… Постойте… — Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца — июнь,
и продолжала целовать июль, август на другой руке. — Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были
так влюблены?
И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе — он
узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…
Узкий, знаете, серый, светлый…
Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку,
и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она
уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было
так же легко
и прекрасно, как
и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.
Перонская была
уже готова. Несмотря на ее старость
и некрасивость, у нее происходило точно то же, что́ у Ростовых, хотя не с
такою торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами,
и даже,
так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.