Неточные совпадения
— Нельзя, mon cher, [мой милый,] везде всё говорить, что́ только думаешь. Ну, что ж,
ты решился, наконец,
на что-нибудь? Кавалергард
ты будешь или дипломат? — спросил князь Андрей после минутного молчания.
Пьер с десятилетнего возраста
был послан с гувернером-аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь
ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я
на всё согласен. Вот
тебе письмо к князю Василью, и вот
тебе деньги. Пиши обо всем, я
тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
Ежели
ты ждешь от себя чего-нибудь впереди, то
на каждом шагу
ты будешь чувствовать, что для
тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где
ты будешь стоять
на одной доске с придворным лакеем и идиотом…
— Ma chère, il у a un temps pour tout, [Милая,
на все
есть время,] — сказала графиня, притворяясь строгою. —
Ты ее все балуешь, Еlіе, — прибавила она мужу.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто
есть еще
на свете
Кто думает и о
тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет
тебя!
Еще день — два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
— Наконец, надо подумать и о моем семействе, — сердито отталкивая от себя столик и не глядя
на нее, продолжал князь Василий, —
ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как
тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо
быть ко всему готовым.
Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что́ граф, прямо указывая
на его портрет, требовал его к себе?
— Нельзя, княжна, нельзя, — сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, — математика великое дело, моя сударыня. А чтобы
ты была похожа
на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится-слюбится. — Он потрепал ее рукой по щеке. — Дурь из головы выскочит.
— Ну,
ты, чортова кукла, поворачивайся, ищи, — вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь
на лакея. — Чтоб
был кошелек, а то запорю. Всех запорю!
— Вздор! — закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него
на шее и лбу. — Я
тебе говорю,
ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуру с этого мерзавца, и
будет здесь.
— То-то бы
тебя, Зикин,
на коня посадить, ловок бы
ты был, — шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
— Глянь-ка, глянь, — говорил один солдат товарищу, указывая
на русского мушкатера-солдата, который с офицером подошел к цепи и что-то часто и горячо говорил с французским гренадером. — Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз-то за ним не
поспевает. Ну-ка
ты, Сидоров!
— Нет, право, ma bonne amie, [мой дружок,] это платье нехорошо, — говорила Лиза, издалека боком взглядывая
на княжну: — вели подать, у
тебя там
есть масакà. Право! Чтó ж, ведь это, может
быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
— Князь от имени своего воспитанника… сына,
тебе делает пропозицию. Хочешь ли
ты или нет
быть женою князя Анатоля Курагина?
Ты говори: да или нет! — закричал он, — а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, — прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая
на его умоляющее выражение. — Да или нет?
— Что́ ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка
ты мой, я
было и забыл. Ведь надо еще другую антре
на стол. Ах, отцы мои! — Он схватился за голову. — Да кто же мне цветы привезет? Митинька! А Митинька! Скачи
ты, Митинька, в подмосковную, — обратился он к вошедшему
на его зов управляющему, — скачи
ты в подмосковную и вели
ты сейчас нарядить барщину Максимке-садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда воло́к, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице
были.
«Что ж
было? — спрашивал он сам себя. — Я убил любовника, да, убил любовника своей жены. Да, это
было. Отчего? Как я дошел до этого? — Оттого, что
ты женился
на ней», — отвечал внутренний голос.
У меня
есть обожаемая, неоцененная мать, два-три друга,
ты в том числе, а
на остальных я обращаю внимание только
на столько,
на сколько они полезны или вредны.
«Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным
тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку — приезжай в английскую гостиницу». Ростов в 10-м часу, из театра, где он
был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостиницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостиницы, занятое
на эту ночь Долоховым.
—
Ты говоришь школы, — продолжал он, загибая палец, — поучения и так далее, то
есть ты хочешь вывести его, — сказал он, указывая
на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, — из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье —
есть счастье животное, а
ты его-то хочешь лишить его.
— Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а
ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой
будет ходить десять лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы
ты жалел, что у
тебя лишний работник пропал — как я смотрю
на него, а то
ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом, что́ за воображение, что медицина кого-нибудь и когда-нибудь вылечивала! Убивать — так! — сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера.
— Ах, полно пожалуста, можешь ли
ты быть не во́ время, — сказал Борис. — Борис ввел его в комнату, где
был накрыт ужин, познакомил с гостями, назвав его и объяснив, что он
был не статский, но гусарский офицер, его старый приятель. — Граф Жилинский, le comte N. N., le capitaine S. S., [Граф Н. Н., капитан С. С.] — называл он гостей. Ростов нахмуренно глядел
на французов, неохотно раскланивался и молчал.
Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу
тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит
на всё это и
есть ли надежда
на то, чтоб он согласился сократить срок
на три месяца».
— Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачиха у Николушки
будет! Напиши
ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачиха Николушки
будет — она, а я
на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтобы без мачихи не
быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и
ты к нему переедешь? — обратился он к княжне Марье: — с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
— Я? — сказал Николай вспоминая; — вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож
на дядюшку и что ежели бы он
был человек, то он дядюшку всё бы держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? — Ну, а
ты?
— Соня,
ты поди разбуди его, — сказала Наташа. — Скажи, что я его зову
петь. — Она посидела, подумала о том, что́ это значит, что́ всё это
было и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она
была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел
на нее.
— Я так рада, так рада! Я уж сердилась
на тебя. Я
тебе не говорила, но
ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas, как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно
было быть одной счастливою без Сони, — продолжала Наташа. — Теперь я так рада, ну, беги к ней.
— Mon cher, — сказала Анна Михайловна сыну, — je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils à Moscou pour lui faire épouser Julie. [ — Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает сына затем, чтобы женить его
на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы
было ее. Как
ты думаешь, мой друг? — сказала Анна Михайловна.
—
Ты, Дронушка, слушай! — сказал он. —
Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский
на то приказ
есть. А кто остается, тот царю изменник. Слышишь?
— Что ж, нам всё бросить-то? Несогласны. Несогласны… Нет нашего согласия. Мы
тебя жалеем, и нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… — раздалось в толпе с разных сторон. И опять
на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это
было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
— Очередь
на твоего сына
была, а
ты небось гладуха своего пожалел, — вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая
на Дрона, — а моего Ваньку забрил. Эх, умирать
будем!
Кутузов испуганно-открытыми глазами посмотрел
на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да
будет воля Божия над всеми нами!» Он тяжело, всею грудью вздохнул и помолчал. «Я его любил и уважал и сочувствую
тебе всею душой». Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали, и
на глазах
были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно
петь: «спаси от бед рабы твоя, Богородице», и священник и дьякон подхватывали: «яко вси по Бозе к
Тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству» —
на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками
на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса, и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
— В такую минуту, — повторил князь Андрей, — для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня
на завтра вот чтó: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти 200 тысяч дерутся, и кто
будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я
тебе скажу, что, чтò бы там ни
было, чтò бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, чтó бы там ни
было, мы выиграем сражение!
Вот оно то, чтò я
тебе говорил — эти господа-немцы завтра не выиграют сражения, а только нагадят, сколько их сил
будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, чтò одно только и нужно
на завтра, то, чтò
есть в Тимохине.
— Послушай, граф,
ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и всё наше — детское состояние погубить хочешь. Ведь
ты сам говоришь, что в доме
на 100 тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя!
На раненых
есть правительство. Они знают. Посмотри; вон напротив, у Лопухиных еще третьего дня всё до чиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
— Ах, да, — очнувшись сказал Пьер, поспешно вставая. — Послушай, — сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными, восторженными глазами глядя
на старичка. — Послушай,
ты знаешь, что завтра
будет сражение?..
— Ну скажи
ты этому болвану, — отвечал он
на запрос от Вотчинного Департамента, — чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что
ты спрашиваешь вздор о пожарной команде?
Есть лошади, пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
— О-о-ох! — завыла девка, указывая
на флигель. — Он самый, она самая наша фатера
была. Сгорела
ты, наше сокровище, Катечка, барышня моя ненаглядная, о-ох! — завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Николай в два слова купил за 6 тысяч 17 жеребцов
на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и
выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся
на «
ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы
поспеть на вечер к губернатору.
— Да разве
ты думаешь, что я
тебя сейчас и женю. Il y a manière et manière, [
На все
есть манера,] — сказала губернаторша.
— Соня, — сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. — Соня,
ты не напишешь Николиньке? — сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз, Соня прочла всё, чтò разумела графиня под этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо
было просить, и готовность
на непримиримую ненависть в случае отказа.
— Она еще ладнее
будет, как
ты на тело-то наденешь, — говорил Каратаев, продолжая радоваться
на свое произведение. — Вот и хорошо и приятно
будет…
— Вот поди
ты, — сказал Каратаев, покачивая головой. Говорят нехристи, а тоже душа
есть. — То-то старички говаривали: потная рука таровата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. — Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя
на обрезки, помолчал несколько времени. — А подверточки, дружок, важнеющие выдут, — сказал он и вернулся в балаган.
— Nicolas, когда
ты разбил камэ? — чтобы переменить разговор, сказала она разглядывая его руку,
на которой
был перстень с головой Лаокоона.
— Нынче; всё то же. Ах, Мари, не напоминай мне об этом. — Он опять вспыхнул. — Даю
тебе честное слово, что этого больше не
будет. И пусть это
будет мне память навсегда, — сказал он, указывая
на разбитый перстень.
— Я не знаю, отчего
ты думаешь, что я не в духе, — сказал Николай, отвечая
на вопрос, который, он знал,
был в душе его жены.
— Дорого, — сказала Наташа. — Ну, как дети рады
будут и maman. Только напрасно
ты мне это купил, — прибавила она, не в силах удержать улыбку, любуясь
на золотой в жемчугах гребень, которые тогда только что стали входить в моду.
Ты говоришь, что у нас все скверно и что
будет переворот; я этого не вижу; но
ты говоришь, что присяга условное дело, и
на это я
тебе скажу: что
ты лучший друг мой,
ты это знаешь, но составь вы тайное общество, начни вы противодействовать правительству, какое бы оно ни
было, я знаю, что мой долг повиноваться ему.