Неточные совпадения
Она
была довольна, счастлива детьми, я не мешал ей ни в чем, предоставлял ей возиться
с детьми,
с хозяйством, как она
хотела.
Левин
хотел сказать брату о своем намерении жениться и спросить его совета, он даже твердо решился на это; но когда он увидел брата, послушал его разговора
с профессором, когда услыхал потом этот невольно покровительственный тон,
с которым брат расспрашивал его о хозяйственных делах (материнское имение их
было неделеное, и Левин заведывал обеими частями), Левин почувствовал, что не может почему-то начать говорить
с братом о своем решении жениться.
— Я? я недавно, я вчера… нынче то
есть… приехал, — отвечал Левин, не вдруг от волнения поняв ее вопрос. — Я
хотел к вам ехать, — сказал он и тотчас же, вспомнив,
с каким намерением он искал ее, смутился и покраснел. — Я не знал, что вы катаетесь на коньках, и прекрасно катаетесь.
Левин
ел и устрицы,
хотя белый хлеб
с сыром
был ему приятнее. Но он любовался на Облонского. Даже Татарин, отвинтивший пробку и разливавший игристое вино по разлатым тонким рюмкам,
с заметною улыбкой удовольствия, поправляя свой белый галстук, поглядывал на Степана Аркадьича.
— Я тебе говорю, чтò я думаю, — сказал Степан Аркадьич улыбаясь. — Но я тебе больше скажу: моя жена — удивительнейшая женщина…. — Степан Аркадьич вздохнул, вспомнив о своих отношениях
с женою, и, помолчав
с минуту, продолжал: — У нее
есть дар предвидения. Она насквозь видит людей; но этого мало, — она знает, чтò
будет, особенно по части браков. Она, например, предсказала, что Шаховская выйдет за Брентельна. Никто этому верить не
хотел, а так вышло. И она — на твоей стороне.
В воспоминание же о Вронском примешивалось что-то неловкое,
хотя он
был в высшей степени светский и спокойный человек; как будто фальшь какая-то
была, — не в нем, он
был очень прост и мил, — но в ней самой, тогда как
с Левиным она чувствовала себя совершенно простою и ясною.
И она стала говорить
с Кити. Как ни неловко
было Левину уйти теперь, ему всё-таки легче
было сделать эту неловкость, чем остаться весь вечер и видеть Кити, которая изредка взглядывала на него и избегала его взгляда. Он
хотел встать, но княгиня, заметив, что он молчит, обратилась к нему.
«Всех ненавижу, и вас, и себя», отвечал его взгляд, и он взялся за шляпу. Но ему не судьба
была уйти. Только что
хотели устроиться около столика, а Левин уйти, как вошел старый князь и, поздоровавшись
с дамами, обратился к Левину.
Она, счастливая, довольная после разговора
с дочерью, пришла к князю проститься по обыкновению, и
хотя она не намерена
была говорить ему о предложении Левина и отказе Кити, но намекнула мужу на то, что ей кажется дело
с Вронским совсем конченным, что оно решится, как только приедет его мать. И тут-то, на эти слова, князь вдруг вспылил и начал выкрикивать неприличные слова.
— Я не знаю, — отвечал Вронский, — отчего это во всех Москвичах, разумеется, исключая тех,
с кем говорю, — шутливо вставил он, —
есть что-то резкое. Что-то они всё на дыбы становятся, сердятся, как будто всё
хотят дать почувствовать что-то…
Все эти дни Долли
была одна
с детьми. Говорить о своем горе она не
хотела, а
с этим горем на душе говорить о постороннем она не могла. Она знала, что, так или иначе, она Анне выскажет всё, и то ее радовала мысль о том, как она выскажет, то злила необходимость говорить о своем унижении
с ней, его сестрой, и слышать от нее готовые фразы увещания и утешения.
Анна
была не в лиловом, как того непременно
хотела Кити, а в черном, низко срезанном бархатном платье, открывавшем ее точеные, как старой слоновой кости, полные плечи и грудь и округлые руки
с тонкою крошечною кистью.
Левин чувствовал, что брат Николай в душе своей, в самой основе своей души, несмотря на всё безобразие своей жизни, не
был более неправ, чем те люди, которые презирали его. Он не
был виноват в том, что родился
с своим неудержимым характером и стесненным чем-то умом. Но он всегда
хотел быть хорошим. «Всё выскажу ему, всё заставлю его высказать и покажу ему, что я люблю и потому понимаю его», решил сам
с собою Левин, подъезжая в одиннадцатом часу к гостинице, указанной на адресе.
— А затем, что мужики теперь такие же рабы, какими
были прежде, и от этого-то вам
с Сергеем Иванычем и неприятно, что их
хотят вывести из этого рабства, — сказал Николай Левин, раздраженный возражением.
— Ну, хорошо, хорошо!… Да что ж ужин? А, вот и он, — проговорил он, увидав лакея
с подносом. — Сюда, сюда ставь, — проговорил он сердито и тотчас же взял водку, налил рюмку и жадно
выпил. —
Выпей,
хочешь? — обратился он к брату, тотчас же повеселев.
Он считал переделку экономических условий вздором, но он всегда чувствовал несправедливость своего избытка в сравнении
с бедностью народа и теперь решил про себя, что, для того чтобы чувствовать себя вполне правым, он,
хотя прежде много работал и нероскошно жил, теперь
будет еще больше работать и еще меньше
будет позволять себе роскоши.
Беркут, бык, лежал
с своим кольцом в губе и
хотел было встать, но раздумал и только пыхнул раза два, когда проходили мимо.
Дом
был большой, старинный, и Левин,
хотя жил один, но топил и занимал весь дом. Он знал, что это
было глупо, знал, что это даже нехорошо и противно его теперешним новым планам, но дом этот
был целый мир для Левина. Это
был мир, в котором жили и умерли его отец и мать. Они жили тою жизнью, которая для Левина казалась идеалом всякого совершенства и которую он мечтал возобновить
с своею женой,
с своею семьей.
Она видела, что Алексей Александрович
хотел что-то сообщить ей приятное для себя об этом деле, и она вопросами навела его на рассказ. Он
с тою же самодовольною улыбкой рассказал об овациях, которые
были сделаны ему вследствие этого проведенного положения.
— Он всё не
хочет давать мне развода! Ну что же мне делать? (Он
был муж ее.) Я теперь
хочу процесс начинать. Как вы мне посоветуете? Камеровский, смотрите же за кофеем — ушел; вы видите, я занята делами! Я
хочу процесс, потому что состояние мне нужно мое. Вы понимаете ли эту глупость, что я ему будто бы неверна,
с презрением сказала она, — и от этого он
хочет пользоваться моим имением.
Казалось, очень просто
было то, что сказал отец, но Кити при этих словах смешалась и растерялась, как уличенный преступник. «Да, он всё знает, всё понимает и этими словами говорит мне, что
хотя и стыдно, а надо пережить свой стыд». Она не могла собраться
с духом ответить что-нибудь. Начала
было и вдруг расплакалась и выбежала из комнаты.
Долли,
с своей стороны, поняла всё, что она
хотела знать; она убедилась, что догадки ее
были верны, что горе, неизлечимое горе Кити состояло именно в том, что Левин делал предложение и что она отказала ему, а Вронский обманул ее, и что она готова
была любить Левина и ненавидеть Вронского.
Алексей Александрович помолчал и потер рукою лоб и глаза. Он увидел, что вместо того, что он
хотел сделать, то
есть предостеречь свою жену от ошибки в глазах света, он волновался невольно о том, что касалось ее совести, и боролся
с воображаемою им какою-то стеной.
Он помнил, как он пред отъездом в Москву сказал раз своему скотнику Николаю, наивному мужику,
с которым он любил поговорить: «Что, Николай!
хочу жениться», и как Николай поспешно отвечал, как о деле, в котором не может
быть никакого сомнения: «И давно пора, Константин Дмитрич».
Хотя многие из тех планов,
с которыми он вернулся в деревню, и не
были им исполнены, однако самое главное, чистота жизни,
была соблюдена им.
Так что, несмотря на уединение или вследствие уединения, жизнь eго
была чрезвычайно наполнена, и только изредка он испытывал неудовлетворенное желание сообщения бродящих у него в голове мыслей кому-нибудь, кроме Агафьи Михайловны
хотя и
с нею ему случалось нередко рассуждать о физике, теории хозяйства и в особенности о философии; философия составляла любимый предмет Агафьи Михайловны.
Старания Агафьи Михайловны и повара, чтоб обед
был особенно хорош, имели своим последствием только то, что оба проголодавшиеся приятеля, подсев к закуске, наелись хлеба
с маслом, полотка и соленых грибов, и еще то, что Левин велел подавать суп без пирожков, которыми повар
хотел особенна удивить гостя.
В нынешнем же году назначены
были офицерские скачки
с препятствиями. Вронский записался на скачки, купил английскую кровную кобылу и, несмотря на свою любовь,
был страстно
хотя и сдержанно, увлечен предстоящими скачками…
«Да, она прежде
была несчастлива, но горда и спокойна; а теперь она не может
быть спокойна и достойна,
хотя она и не показывает этого. Да, это нужно кончить», решил он сам
с собою.
Ребенок этот
с своим наивным взглядом на жизнь
был компас, который показывал им степень их отклонения от того, что они знали, но не
хотели знать.
— Что
с вами? Вы нездоровы? — сказал он по-французски, подходя к ней. Он
хотел подбежать к ней; но, вспомнив, что могли
быть посторонние, оглянулся на балконную дверь и покраснел, как он всякий раз краснел, чувствуя, что должен бояться и оглядываться.
Сколько раз во время своей восьмилетней счастливой жизни
с женой, глядя на чужих неверных жен и обманутых мужей, говорил себе Алексей Александрович: «как допустить до этого? как не развязать этого безобразного положения?» Но теперь, когда беда пала на его голову, он не только не думал о том, как развязать это положение, но вовсе не
хотел знать его, не
хотел знать именно потому, что оно
было слишком ужасно, слишком неестественно.
Выходя от Алексея Александровича, доктор столкнулся на крыльце
с хорошо знакомым ему Слюдиным, правителем дел Алексея Александровича. Они
были товарищами по университету и,
хотя редко встречались, уважали друг друга и
были хорошие приятели, и оттого никому, как Слюдину, доктор не высказал бы своего откровенного мнения о больном.
Всё это она говорила весело, быстро и
с особенным блеском в глазах; но Алексей Александрович теперь не приписывал этому тону ее никакого значения. Он слышал только ее слова и придавал им только тот прямой смысл, который они имели. И он отвечал ей просто,
хотя и шутливо. Во всем разговоре этом не
было ничего особенного, но никогда после без мучительной боли стыда Анна не могла вспомнить всей этой короткой сцены.
«Да вот и эта дама и другие тоже очень взволнованы; это очень натурально», сказал себе Алексей Александрович. Он
хотел не смотреть на нее, но взгляд его невольно притягивался к ней. Он опять вглядывался в это лицо, стараясь не читать того, что так ясно
было на нем написано, и против воли своей
с ужасом читал на нем то, чего он не
хотел знать.
Все громко выражали свое неодобрение, все повторяли сказанную кем-то фразу: «недостает только цирка
с львами», и ужас чувствовался всеми, так что, когда Вронский упал и Анна громко ахнула, в этом не
было ничего необыкновенного. Но вслед затем в лице Анны произошла перемена, которая
была уже положительно неприлична. Она совершенно потерялась. Она стала биться, как пойманная птица: то
хотела встать и итти куда-то, то обращалась к Бетси.
— Да если тебе так хочется, я узнаю прежде о ней и сама подойду, — отвечала мать. — Что ты в ней нашла особенного? Компаньонка, должно
быть. Если
хочешь, я познакомлюсь
с мадам Шталь. Я знала её belle-soeur, — прибавила княгиня, гордо поднимая голову.
Кити еще более стала умолять мать позволить ей познакомиться
с Варенькой. И, как ни неприятно
было княгине как будто делать первый шаг в желании познакомиться
с г-жею Шталь, позволявшею себе чем-то гордиться, она навела справки о Вареньке и, узнав о ней подробности, дававшие заключить, что не
было ничего худого,
хотя и хорошего мало, в этом знакомстве, сама первая подошла к Вареньке и познакомилась
с нею.
«Да, — вспоминала она, что-то
было ненатуральное в Анне Павловне и совсем непохожее на ее доброту, когда она третьего дня
с досадой сказала: «Вот, всё дожидался вас, не
хотел без вас
пить кофе,
хотя ослабел ужасно».
Для Сергея Ивановича меньшой брат его
был славный малый,
с сердцем поставленным хорошо (как он выражался по — французски), но
с умом
хотя и довольно быстрым, однако подчиненным впечатлениям минуты и потому исполненным противоречий. Со снисходительностью старшего брата, он иногда объяснял ему значение вещей, но не мог находить удовольствия спорить
с ним, потому что слишком легко разбивал его.
— Мне не кажется важным, не забирает меня, что ж ты
хочешь?… — отвечал Левин, разобрав, что то, что он видел,
был приказчик, и что приказчик, вероятно, спустил мужиков
с пахоты. Они перевертывали сохи. «Неужели уже отпахали?» подумал он.
Первое время деревенской жизни
было для Долли очень трудное. Она живала в деревне в детстве, и у ней осталось впечатление, что деревня
есть спасенье от всех городских неприятностей, что жизнь там
хотя и не красива (
с этим Долли легко мирилась), зато дешева и удобна: всё
есть, всё дешево, всё можно достать, и детям хорошо. Но теперь, хозяйкой приехав в деревню, она увидела, что это всё совсем не так, как она думала.
Хотя и хлопотливо
было смотреть за всеми детьми и останавливать их шалости,
хотя и трудно
было вспомнить и не перепутать все эти чулочки, панталончики, башмачки
с разных ног и развязывать, расстегивать и завязывать тесемочки и пуговки.
В этот же вечер она увидалась
с Вронским, но не сказала ему о том, что произошло между ею и мужем,
хотя, для того чтобы положение определилось, надо
было сказать ему.
Она вспомнила ту, отчасти искреннюю,
хотя и много преувеличенную, роль матери, живущей для сына, которую она взяла на себя в последние годы, и
с радостью почувствовала, что в том состоянии, в котором она находилась, у ней
есть держава, независимая от положения, в которое она станет к мужу и к Вронскому.
— Как я рада, что вы приехали, — сказала Бетси. — Я устала и только что
хотела выпить чашку чаю, пока они приедут. А вы бы пошли, — обратилась она к Тушкевичу, —
с Машей попробовали бы крокет-гроунд там, где подстригли. Мы
с вами успеем по душе поговорить за чаем, we’ll have а cosy chat, [приятно поболтаем,] не правда ли? — обратилась она к Анне
с улыбкой, пожимая ее руку, державшую зонтик.
— Нет, вы не
хотите, может
быть, встречаться со Стремовым? Пускай они
с Алексеем Александровичем ломают копья в комитете, это нас не касается. Но в свете это самый любезный человек, какого только я знаю, и страстный игрок в крокет. Вот вы увидите. И, несмотря на смешное его положение старого влюбленного в Лизу, надо видеть, как он выпутывается из этого смешного положения! Он очень мил. Сафо Штольц вы не знаете? Это новый, совсем новый тон.
Он вошел за Сафо в гостиную и по гостиной прошел за ней, как будто
был к ней привязан, и не спускал
с нее блестящих глаз, как будто
хотел съесть ее.
Всё это
было прекрасно, но Вронский знал, что в этом грязном деле, в котором он
хотя и принял участие только тем, что взял на словах ручательство зa Веневского, ему необходимо иметь эти 2500, чтоб их бросить мошеннику и не иметь
с ним более никаких разговоров.
Нo он не мог отречься от сказанного великодушного слова,
хотя и чувствовал теперь, смутно предвидя некоторые случайности своей связи
с Карениной, что великодушное слово это
было сказано легкомысленно и что ему, неженатому, могут понадобиться все сто тысяч дохода.