Неточные совпадения
Для чего этим трем барышням нужно было говорить через день по-французски и по-английски; для чего они
в известные
часы играли попеременкам на фортепиано, звуки
которого слышались у брата наверху, где занимались студенты; для чего ездили эти учителя французской литературы, музыки, рисованья, танцев; для чего
в известные
часы все три барышни с М-llе Linon подъезжали
в коляске к Тверскому бульвару
в своих атласных шубках — Долли
в длинной, Натали
в полудлинной, а Кити
в совершенно короткой, так что статные ножки ее
в туго-натянутых красных чулках были на всем виду; для чего им,
в сопровождении лакея с золотою кокардой на шляпе, нужно было ходить по Тверскому бульвару, — всего этого и многого другого, что делалось
в их таинственном мире, он не понимал, но знал, что всё, что там делалось, было прекрасно, и был влюблен именно
в эту таинственность совершавшегося.
Левин чувствовал, что брат Николай
в душе своей,
в самой основе своей души, несмотря на всё безобразие своей жизни, не был более неправ, чем те люди,
которые презирали его. Он не был виноват
в том, что родился с своим неудержимым характером и стесненным чем-то умом. Но он всегда хотел быть хорошим. «Всё выскажу ему, всё заставлю его высказать и покажу ему, что я люблю и потому понимаю его», решил сам с собою Левин, подъезжая
в одиннадцатом
часу к гостинице, указанной на адресе.
После графини Лидии Ивановны приехала приятельница, жена директора, и рассказала все городские новости.
В три
часа и она уехала, обещаясь приехать к обеду. Алексей Александрович был
в министерстве. Оставшись одна, Анна дообеденное время употребила на то, чтобы присутствовать при обеде сына (он обедал отдельно) и чтобы привести
в порядок свои вещи, прочесть и ответить на записки и письма,
которые у нее скопились на столе.
Но быть гласным, рассуждать о том, сколько золотарей нужно и как трубы провести
в городе, где я не живу; быть присяжным и судить мужика, укравшего ветчину, и шесть
часов слушать всякий вздор,
который мелют защитники и прокуроры, и как председатель спрашивает у моего старика Алешки-дурачка: «признаете ли вы, господин подсудимый, факт похищения ветчины?» — «Ась?»
Был уже шестой
час и потому, чтобы поспеть во-время и вместе с тем не ехать на своих лошадях,
которых все знали, Вронский сел
в извозчичью карету Яшвина и велел ехать как можно скорее. Извозчичья старая четвероместная карета была просторна. Он сел
в угол, вытянул ноги на переднее место и задумался.
В действительности же, это убедительное для него «разумеется» было только последствием повторения точно такого же круга воспоминаний и представлений, чрез
который он прошел уже десятки раз
в этот
час времени.
Элегантный слуга с бакенбардами, неоднократно жаловавшийся своим знакомым на слабость своих нерв, так испугался, увидав лежавшего на полу господина, что оставил его истекать кровью и убежал за помощью. Через
час Варя, жена брата, приехала и с помощью трех явившихся докторов, за
которыми она послала во все стороны и
которые приехали
в одно время, уложила раненого на постель и осталась у него ходить за ним.
Шестнадцать
часов дня надо было занять чем-нибудь, так как они жили за границей на совершенной свободе, вне того круга условий общественной жизни,
который занимал время
в Петербурге.
Но Василий Лукич думал только о том, что надо учить урок грамматики для учителя,
который придет
в два
часа.
Прежде он помнил имена, но теперь забыл совсем,
в особенности потому, что Енох был любимое его лицо изо всего Ветхого Завета, и ко взятию Еноха живым на небо
в голове его привязывался целый длинный ход мысли,
которому он и предался теперь, остановившимися глазами глядя на цепочку
часов отца и до половины застегнутую пуговицу жилета.
Она поехала
в игрушечную лавку, накупила игрушек и обдумала план действий. Она приедет рано утром,
в 8
часов, когда Алексей Александрович еще, верно, не вставал. Она будет иметь
в руках деньги,
которые даст швейцару и лакею, с тем чтоб они пустили ее, и, не поднимая вуаля, скажет, что она от крестного отца Сережи приехала поздравить и что ей поручено поставить игрушки у кровати сына. Она не приготовила только тех слов,
которые она скажет сыну. Сколько она ни думала об этом, она ничего не могла придумать.
Усталый, голодный, счастливый, Левин
в десятом
часу утра, исходив верст тридцать, с девятнадцатью штуками красной дичи и одною уткой,
которую он привязал за пояс, так как она уже не влезала
в ягдташ, вернулся на квартиру. Товарищи его уж давно проснулись и успели проголодаться и позавтракать.
Напившись чаю у того самого богатого мужика-хозяина, у
которого останавливался Левин
в свою поездку к Свияжскому, и побеседовав с бабами о детях и со стариком о графе Вронском,
которого тот очень хвалил, Дарья Александровна
в 10
часов поехала дальше.
Левин читал Катавасову некоторые места из своего сочинения, и они понравились ему. Вчера, встретив Левина на публичной лекции, Катавасов сказал ему, что известный Метров,
которого статья так понравилась Левину, находится
в Москве и очень заинтересован тем, что ему сказал Катавасов о работе Левина, и что Метров будет у него завтра
в одиннадцать
часов и очень рад познакомиться с ним.
И вдруг из того таинственного и ужасного, нездешнего мира,
в котором он жил эти двадцать два
часа, Левин мгновенно почувствовал себя перенесенным
в прежний, обычный мир, но сияющий теперь таким новым светом счастья, что он не перенес его. Натянутые струны все сорвались. Рыдания и слезы радости,
которых он никак не предвидел, с такою силой поднялись
в нем, колебля всё его тело, что долго мешали ему говорить.
Степан Аркадьич покраснел при упоминании о Болгаринове, потому что он
в этот же день утром был у Еврея Болгаринова, и визит этот оставил
в нем неприятное воспоминание. Степан Аркадьич твердо знал, что дело,
которому он хотел служить, было новое, живое и честное дело; но нынче утром, когда Болгаринов, очевидно, нарочно заставил его два
часа дожидаться с другими просителями
в приемной, ему вдруг стало неловко.
В эти два
часа ожидания у Болгаринова Степан Аркадьич, бойко прохаживаясь по приемной, расправляя бакенбарды, вступая
в разговор с другими просителями и придумывая каламбур,
который он скажет о том, как он у Жида дожидался, старательно скрывал от других и даже от себя испытываемое чувство.
Весь день этот, за исключением поездки к Вильсон,
которая заняла у нее два
часа, Анна провела
в сомнениях о том, всё ли кончено или есть надежда примирения и надо ли ей сейчас уехать или еще раз увидать его. Она ждала его целый день и вечером, уходя
в свою комнату, приказав передать ему, что у нее голова болит, загадала себе: «если он придет, несмотря на слова горничной, то, значит, он еще любит. Если же нет, то, значит, всё конечно, и тогда я решу, что мне делать!..»