Тайна красного чемодана

Анри Магог, 1912

Анри Магог (наст. имя Анри-Жорж Жанн; 1877–1942) – французский писатель, автор ряда детективных романов; достаточно популярный в начале века, но затем прочно (и на наш взгляд совершенно незаслуженно) забытый. Публикуемому роману исполняется ровно век; это литературный дебют автора, состоявшийся в далеком 1912 году, и единственная его книга, переведенная на русский язык. О таланте писателя можно судить по тому, с каким мастерством и тонким юмором он обыгрывает классическую ситуацию с жестоким убийством богатого джентльмена, чей обезображенный труп найден на железнодорожных путях. Оригинальность этого, казалось бы, банального расследования заключается в том, что проводит его дилетант – молодой клерк Антонин Бонассу, живший на одной лестничной площадке со знаменитым частным сыщиком Падди Вельгоном. Взяв на себя обязанность во время отъезда детектива принимать всех приходящих к нему посетителей, он однажды не избежал соблазна немного «поиграть в сыщика» и занялся расследованием вышеупомянутого дела, что привело к совершенно непредсказуемым последствием.

© ЗАО «Мир Книги Ритейл», оформление, 2011

© ООО «РИЦ Литература», 2011

Глава I. Опасная шутка Антонина Бонассу

Я только что вернулся домой, как вдруг в дверь моей комнаты раздался чей-то осторожный негромкий стук.

— Войдите! — крикнул я по привычке.

Дверь нерешительно отворилась, и на пороге ее показалась бесцветная мужская фигура, произнесшая почтительным тоном:

— Господин Вельгон?

— Здесь! — развязно ответил я.

На самом деле это было не совсем так и, не отходя от истины, мне скорее следовало бы ответить:

— Господин Вельгон живет рядом со мной и в настоящее время находится в отъезде. Что же касается меня, Антонина Бонассу, его соседа, то я взял на себя обязанность принимать всех приходящих к нему посетителей и ради этого перевесил его визитную карточку на свою дверь.

Но все это надо было слишком долго объяснять, и я нашел, что будет гораздо проще и, главное, приятнее для моего самолюбия ответить, не вдаваясь в подробности:

— Здесь!

Многие, вероятно, удивятся, что за важная особа могла жить в одном из самых непрезентабельных домов улицы Пуасоньер, в самом отдаленном, хотя и живописном квартале Ниццы, и почему я так жаждал выдать себя за нее.

Но это была действительно, в особенности в моих глазах, не только важная особа, но даже знаменитость, и моему удивлению не было конца, когда недели две назад я, совершенно неожиданно, возвращаясь домой, прочел фамилию моего нового соседа.

«Падди Вельгон, частный сыщик» значилось на прибитой к двери визитной карточке.

Я едва пришел в себя от изумления. Как! Это он, тот самый Падди Вельгон, чье имя то и дело попадается на столбцах газет, связанное с самыми загадочными преступлениями? Для меня, не признающего никакой другой литературы, кроме криминальной, и живущего только одной мечтой — рано или поздно померяться силами со знаменитым сыщиком и даже, может быть, затмить его — достаточно было находиться бок о бок с моим героем для того, чтобы мной овладели самые фантастические предположения. Не было сомнения, что тут разыгрывалась какая-то таинственная драма. Иначе для чего бы ему было переезжать в такое жалкое помещение. Очевидно, так или иначе, он желал замести свои следы. Увлеченный своими предположениями, я совершенно забывал о существовании визитной карточки, категорически опровергающей мои догадки. Желая скрыть свои следы, не вывешивают на дверь свою фамилию.

Тем не менее все это казалось мне чрезвычайно странным, в особенности после того, как Падди Вельгон, едва успев переехать, внезапно скрылся с горизонта. К моему большому огорчению, я узнал о его отъезде, прежде чем успел его хоть раз увидеть.

— Он уехал в Америку, — сообщила мне моя хозяйка, — и вернется только месяца через два. Но он не хочет, чтобы кто-нибудь знал о его отъезде, и просил меня на случай, если его будут спрашивать, отвечать, что он действительно тут живет, но его нет дома и в котором часу вернется, неизвестно. Нечего сказать, приятное поручение! Воображаю, сколько к нему ходит всякого народа!

Пока она говорила, мне внезапно пришло в голову заслужить одновременно расположение и хозяйки и сыщика. С любезной улыбкой, стараясь придать своему лицу самое невинное выражение, я предложил хозяйке взять на себя исполнение столь неприятного для нее поручения. Пусть все посетители, когда я дома, обращаются ко мне. От этого они ничего не потеряют, так как и она тоже не сидит целыми днями на одном месте, а предпочитает навещать своих приятельниц.

Для большего удобства я предложил перенести визитную карточку Вельгона на мою собственную дверь, в силу чего у меня будет полная возможность действовать от имени сыщика и выпроваживать посетителей, оставляя их в полном убеждении, что Вельгон находится в Ницце.

Хозяйка пришла в восторг от этой комбинации, и выраженная ею благодарность заставила мое сердце забиться от радости при мысли, что меня точно так же будет благодарить сам Падди Вельгон.

Первые дни после этого разговора я испытывал легкое разочарование. Никто не приходил. Но после того как имя сыщика появилось в местной газете в числе прибывших в Ниццу лиц, ко мне наведались несколько человек. Я всех их выпроводил, не преминув предварительно расспросить, в чем суть их дела, и пообещав, что Падди Вельгон в скором времени займется ими специально и вызовет их к себе по мере надобности. Для этой цели я с самым серьезным видом брал адреса посетителей, стоически отказываясь от «задатка».

Эта маленькая комедия до такой степени меня увлекла, что минутами мне начинало казаться, что я и на самом деле знаменитый сыщик, и, вероятно, не что иное, как смутное желание заставить и других поверить в то же самое понуждало меня, как-то помимо собственной воли, отвечать на вопрос, здесь ли живет Падди Вельгон, коротким, безапелляционным:

— Здесь! — торопясь при этом добавлять во избежание более подробных вопросов:

— Что вам угодно?

И на этот раз, при виде входящего клиента, я задал тот же вопрос, окидывая нового посетителя любопытным взглядом. Но, к моему большому удивлению, он смотрел на меня еще с большим, чем мое, любопытством, граничившим с изумлением, смешанным с восторгом.

— Однако!.. Однако! — повторял он. — Хотя мне и говорили… Но я все-таки не ожидал ничего подобного… Это удивительно!.. Никто никогда не даст вам ваших лет!.. Как вы поразительно молоды!

Он был прав; мне было всего двадцать четыре года, но я считал, что выгляжу гораздо старше, и потому мое самолюбие было неприятно задето словами незнакомца.

— Что вам угодно? — повторил я уже суше.

— Посоветоваться с вами, само собой разумеется; моя фамилия Кристини. Я представитель страхового общества «The Universal Live». Простите, ради бога, мистер Вельгон, что я не успел вам еще представиться.

Краска удовольствия залила мое лицо. Он принимал меня за сыщика. Теперь мне стали понятными его удивление и слова о моей молодости. Настоящий Падди Вельгон почти вдвое старше меня.

Я сознавал, что имел еще возможность исправить его невольную ошибку, вывести этого человека из заблуждения, сказать, что я не имею ничего общего с мистером Вельгоном.

Но, сделав первый шаг, трудно вернуться назад. К тому же я упустил надлежащий момент, и, когда мною овладело наконец решение сказать ему правду, было уже слишком поздно. Пришлось бы раскрыть все свои карты, а это было слишком тяжело для моего самолюбия. Мало того, едва ли кто-нибудь из нас с легким сердцем решится сказать: «Я не тот, за кого вы меня принимаете», после того, как его осыплют самыми лестными комплиментами. А для меня быть принятым за Падди Вельгона было апогеем счастья. Мне казалось, что я вижу волшебный сон, что одним прикосновением чудодейственной палочки я, ничтожный мелкий чиновник министерства путей сообщения, действительно преобразился в знаменитого Падди Вельгона.

Что за беда, если я на какой-нибудь час потешу себя этой чарующей сказкой. Кому я этим помешаю? Несколько минут разговора, и я больше никогда не встречусь с этим человеком.

Все эти мысли мгновенно пронеслись у меня в голове, и когда минуту спустя я поднял смущенно опущенную голову, мое решение было уже принято.

Это было, как сейчас помню, в один из мартовских вторников.

Само собой разумеется, Кристини и не подозревал о пережитом мною волнении и, вероятнее всего, приписал мое молчание глубокомысленному раздумью. Чтобы еще больше убедить его в последнем, я принял задумчивую позу и оперся на локоть, закрыв лицо рукою. Это могло быть еще полезным и в том случае, если бы мой собеседник захотел чересчур подробно рассмотреть мою физиономию.

— Занимаемая мною должность, — начал агент, — уже сама собой говорит вам о цели моего визита. Лежащая перед вами газета показывает мне, что вы уже ознакомились с делом.

Это был утренний номер «Eclaireur», в котором громадными буквами выделялся заголовок: «Преступление на Южной железнодорожной сети». Я уже успел рассеянно пробежать эту небольшую заметку о найденном на полотне железной дороги обезображенном трупе мужчины, но ввиду недоказанности преступления и неопознания личности убитого не обратил на нее серьезного внимания.

— Значит, вы по этому делу? — смущенно спросил я, чувствуя себя совершенно беспомощным в этой ситуации.

— Совершенно верно, — ответил агент. — Каково было ваше первоначальное впечатление?

Мои опасения подтверждались. Я набрался храбрости.

— Гм! — многозначительно произнес я. — Все это весьма подозрительно!..

— Не правда ли? — обрадовался Кристини. — Мы того же мнения. Я вижу, мы с вами быстро столкуемся.

— Конечно, конечно, — пробормотал я, решительно не понимая, о чем идет речь.

Агент приблизился ко мне.

— Труп опознан, — таинственно произнес он.

— Да? — прошептал я.

— Это один из наших клиентов.

— Ага! — произнес я, стараясь показать интонацией, насколько меня это интересует.

— Поэтому вы сами понимаете, как для нас важно доказать наличие самоубийства.

— Конечно, — согласился я.

— Дело идет о двухстах тысячах франков… Это не шутка.

— Конечно, конечно!

— И мы готовы ассигновать на это дело десять тысяч франков.

— Это немного! — совершенно машинально произнес я.

— Однако вполне достаточно! — с внезапной твердостью возразил агент.

У меня не было основания противоречить.

— Конечно, — согласился я.

Кристини с довольным видом потер себе руки и, раскрыв бумажник, вынул оттуда две ассигнации по пятисот франков каждая, которые положил передо мной.

— Вот на первоначальные расходы, — пояснил он.

— Ага! Хорошо! — также машинально пробормотал я, почти не понимая смысла произносимых агентом слов.

Я начинал терять голову, так как мне становилось ясно, куда это клонится. Но что было делать? Как выйти из этого ужасного положения?

— Значит, решено? — продолжал Кристини. — Вы беретесь за это дело?

— Берусь, — пролепетал я, вытирая мокрое от пота лицо.

Выхода не было. Передо мной лежали деньги. Что делать? Было от чего сойти с ума.

Меня вдруг осенила мысль, что, если я сейчас же, сию минуту не избавлюсь от этого человека, я попаду в такой капкан, откуда мне уже не будет спасенья. Надо было во что бы то ни стало выйти из этого затруднительного положения и выпроводить агента с его деньгами.

— Прежде всего, — начал я, — нам необходимо поговорить. Вам, очевидно, известны более точные подробности, чем те, которые сообщает эта газета…

— Без сомнения! — усмехнулся Кристини.

— Потому что здесь, собственно, нет никаких подробностей, — нерешительно указал я на «Eclaireur».

— Совершенно верно… И тем не менее вы уже успели составить себе мнение, — любезно произнес агент.

Я вспыхнул до корней волос.

— Нельзя полагаться на чересчур поспешные выводы, — пробормотал я. — Может быть, вы не откажетесь сообщить мне все, что вам известно.

— С удовольствием. Желаете вы задавать мне вопросы?

— Нет, нет! — поспешно воскликнул я. — Расскажите мне сами как можно подробнее. И начните с самого начала. В подобного рода делах повторения никогда не бывают излишними.

Я уселся поудобнее. Таким образом, — пронеслось у меня в голове, — будет выиграно время: пока мой собеседник станет рассказывать, я буду молчать и искать выход из своего положения.

Мое предложение, видимо, понравилось агенту.

— Вы правы! — воскликнул он. — Как вам уже известно, вчера вечером на Южном вокзале, по прибытии поезда из Пюже-Тенье, в вагоне первого класса были обнаружены: помятая шляпа, револьвер и большое кровавое пятно на диване. Мало того, дверца вагона, выходящая на заднюю площадку поезда (вагон шел последним), оказалась открытой.

— Шляпа, револьвер, кровавое пятно, — глубокомысленно произнес я, как бы придавая особенное значение этим словам.

— Насколько помнит кондуктор, в этом вагоне был только один пассажир, имевший билет до Ниццы. При нем был большой чемодан. Нельзя допустить, чтобы, выходя из вагона и взяв с собой чемодан, он оставил там шляпу и револьвер. Наконец, это кровавое пятно! С другой стороны, невозможно также предположить несчастный случай, так как едва ли незнакомец вышел бы на площадку с чемоданом в руке, но без шляпы. Я позволяю себе останавливаться на этих подробностях ввиду того, что все они были выяснены прежде, чем пришли к решению телеграфировать на все железнодорожные станции с предписанием произвести тщательный осмотр пути. Результатом осмотра явилось обнаружение сегодня утром в туннеле около Месклы пустого чемодана и обезображенного до неузнаваемости, полуобуглившегося трупа.

— Каково было положение трупа? — спросил я. — Это очень важно.

— Он лежал ничком поперек двух рельсовых путей, с вытянутыми вперед руками, которые так же, как голова и ноги, представляют собою бесформенную кровавую массу.

— Одну минуту… — перебил я. — Сколько мне помнится, вы сказали, что вагон, в котором ехал исчезнувший пассажир, находился в самом конце поезда…

— Совершенно верно. И это был последний ночной поезд в Ниццу.

— В котором часу был обнаружен труп?

— До прохода первого утреннего поезда. Ага, вы тоже обратили на это внимание! — радостно воскликнул Кристини.

— В таком случае, — важно произнес я, — каким образом объяснить обезображение трупа… Кроме того, вы, кажется, сказали, что он обгорел.

— Совершенно верно… Но вот что чрезвычайно важно: труп был обнаружен не на том пути, по которому шел поезд, в котором ехал неизвестный, а на встречном, из Ниццы в Пюже-Тенье.

— Так! — воскликнул я. — Это называется удачно упасть.

— Еще как, — усмехнулся агент, обмениваясь со мной саркастическим взглядом. — Заметьте при этом, что он упал с такой ловкостью, что встречный поезд, прошедший через час, — обратите на это внимание, — через час после его падения, превратил его в почти бесформенную массу.

— Черт знает что такое! — прошептал я, тщетно стараясь сделать из всего услышанного какой-нибудь подходящий вывод, которого, видимо, ожидал мой собеседник. Все мои усилия были напрасны, я не мог сосредоточиться. Наконец, мне пришли на ум слова агента, и я воспользовался ими, чтобы так или иначе выйти из неловкого положения.

— Одним словом, — произнес я, — вы подозреваете самоубийство?

— Так же, как и вы, — ответил Кристини.

— Ага! Так же, как и я, — повторил я без всякого убеждения в голосе. — Тем не менее с этим не все согласятся… Нам будет нелегко это доказать.

— Конечно… Но если бы само дело не было затруднительным, мы и не обратились бы к вашей помощи.

В глубине души я искренне пожалел об этом.

— Главным аргументом в пользу вышеупомянутого подозрения, — продолжал Кристини, — служит то обстоятельство, что, видимо, были употреблены все старания к тому, чтобы доказать наличие убийства, а не несчастного случая. С последним неизменно связано представление о самоубийстве, между тем как убийство…

— Вы правы, — согласился я, — если принять во внимание чемодан… Кончая счеты с жизнью, обыкновенно не берут с собой чемодана.

— Нет, но его в таких случаях заранее бросают на полотно железной дороги, чтобы симулировать грабеж.

— Вы забываете его содержимое…

— Вдоль полотна идет река. Кто знает, может быть, вы там что-нибудь и найдете.

— Возможно, — согласился я, соблазненный заманчивой перспективой розысков, которые я мог бы проводить под именем Падди Вельгона. Вот был бы триумф, если бы мне удалось раскрыть истину.

— Да и наконец, — заметил Кристини, — чемодан мог быть взят в дорогу пустым.

— Вполне, — глубокомысленно согласился я.

— Принимая во внимание положение трупа, нельзя допустить, чтобы он упал случайно; но зато вполне возможно, что он был положен или даже лег таким образом сам… Соскочив с поезда, он спрятался в туннель и подождал прохода встречного поезда.

— Это очень сложно. Можно также заподозрить, что он был сброшен на полотно убийцей.

— Он не мог бы упасть таким образом.

— Убийца мог спрыгнуть следом за ним и уложить его на рельсы.

— Он бы поднялся.

— Он мог быть без сознания, ранен… может быть, убит… В револьвере были целы все пули?

— Одной не хватало, но это ничего не доказывает, выстрел мог быть произведен только для того, чтобы ввести в заблуждение всех нас.

— Все это только предположения, — произнес я. — И таких предположений будет еще множество.

— Ваше дело в них разобраться, — подмигнул мне Кристини. — Я вам только указываю следы, от вас зависит дальнейшее: подтвердить мои подозрения или опровергнуть. Я надеюсь на первое. Что ни говорите, а здесь пахнет самоубийством. Вы также подозреваете это.

— Но, возможно, по несколько иным причинам, чем вы, — ответил я. — На каком основании вы настаиваете на самоубийстве?

— Очень просто. По словам кондуктора, наш клиент был в вагоне один. В Малоссене к нему никто не вошел. А между тем труп был найден именно между Малосенной и Месклой. Каким образом мог появиться убийца?

— Он мог войти во время пути.

— Вы забываете, что на Южных дорогах нельзя переходить во время движения поезда из одного вагона в другой.

— Да, но позвольте. Существуют так называемые смешанные вагоны, из двух классов, сообщающихся между собой дверью.

— Так именно и было в данном случае. Но ручка от двери находилась только со стороны первого класса, благодаря чему пассажир второго класса никоим образом не мог проникнуть в первый. Следовательно, незнакомец не мог с этой стороны подвергаться какой-либо опасности. Даже кондуктор и тот находился в это время в одном из первых вагонов. Одним словом, убийцы нет, а отсюда вывод: нет убийцы, нет и преступления.

Я начал колебаться.

— Но симуляция его тем не менее налицо, — продолжал агент. — И для нас лично вся эта история вполне ясна. Убийство должно было свершиться, мы ждали его со дня на день.

— Вследствие каких причин?

— Само собой разумеется, — страхования. Месяц назад герой этого печального случая вошел с нами в переговоры, желая застраховать свою жизнь в пользу указанной им особы. Причем соглашался на внесение в договор статьи о самоубийстве, на которой мы особенно настаивали, ввиду исключительно крупной суммы — двухсот тысяч франков. Дело это тянулось довольно долго, как вдруг, несколько дней назад, он стал нас так торопить, что пришлось покончить этот вопрос без промедлений, и три дня назад мы выдали ему полис. Теперь видите, что из этого вышло.

— Но вы сами говорите, что страховая премия не выдается в случае самоубийства клиента, и незнакомец ничего не имел против этой статьи.

— Совершенно верно. Но надо заметить, что он примирился с ней только потому, что она тормозила дело. Других причин для отказа у нас не было. Медицинский осмотр дал блестящие результаты. Ну, он и решил симулировать убийство.

— Но к чему такая поспешность?

— Это уж ваше дело разузнать. Что касается нас, то мы подозреваем, что он был накануне разорения и это могло обнаружиться со дня на день.

— Понимаю! — воскликнул я. — Он хотел обеспечить свою жену?

Кристини довольно непочтительно пожал плечами.

— Полис составлен далеко не на ее имя, — усмехнулся он, — и это обстоятельство еще более подтверждает наши предположения. Интересующая его особа не состоит с ним ни в какой степени родства и потому юридически не может являться его наследницей. Единственный способ обеспечить ее — именно тот, к которому он прибегнул: страховая премия.

Агент в волнении ударил кулаком по моему столу. Я не решился ему противоречить.

— Это не лишено некоторой доли героизма, — только заметил я.

— Тем не менее это случается чаще, чем предполагают, — глубокомысленно заметил агент. — Иногда бывает легче разом положить конец своим мучениям, чем выносить их изо дня в день… Кроме того, возможно, что его кто-нибудь наталкивал на эту мысль…

— Ага! Понимаю! — в том же тоне произнес я. — И вернее все та самая особа…

— Или кто-нибудь другой, — прервал меня Кристини. — Это нас мало интересует. Наша задача не в том, чтобы обвинять. Мы желаем одного: соблюдать денежные интересы общества. Я вам только указываю путь. Остальное в вашей власти.

— Конечно, конечно, — машинально повторил я, не думая о том, что я лишний раз подтверждаю свое согласие заняться чуждым для меня делом. Но я уже плохо владел собой, меня охватила знакомая жажда успеха, и я весь загорелся мыслью о таинственном происшествии.

— Итак, — продолжал агент, — возможны только два случая: или самоубийство будет доказано сразу и, следовательно, вопрос о страховой премии выяснится сам собой, или обнаружатся обстоятельства, говорящие в пользу убийства, что для нас будет, конечно, малоутешительным и вызовет необходимость более тщательного расследования… Во всяком случае, вам необходимо сейчас же отправиться на место происшествия.

— Вы думаете?.. — пробормотал я, сразу отрезвленный этими словами.

Несмотря на все свое возбуждение, я все-таки понимал, чем я рискую, окончательно перевоплощаясь в знаменитого Падди Вельгона.

— Безусловно, — не терпящим возражений тоном произнес агент. — Нельзя терять ни одной минуты. Время и так уже упущено. Там уже с раннего утра работают судебные власти и полиция. Возможно, что они облегчат вашу задачу.

— Или, наоборот, только испортят дело! — с апломбом заявил я, входя в роль сыщика, критикующего действия полиции.

— Следовательно, мы возлагаем все наши надежды на вас, — сказал Кристини. — И повторяю еще раз (он, видимо, прочел на моем лице некоторое колебание): в случае удачи мы позволим себе предложить вам вознаграждение в размере десяти тысяч франков, не считая, конечно, этой тысячи франков на расходы, которая поступает сейчас в ваше полное распоряжение.

Я невольно закрыл глаза. Мне показалось, что вокруг меня засверкали яркие золотые искры. Тысяча франков в кармане и возможность заработать в короткое время еще десять тысяч, не говоря уже о сопряженной с ними славе! Может быть, сама судьба толкает меня на новый путь. Кто знает, что ждет меня в будущем. Да и, наконец, взять эти деньги не значит еще совершить преступление, это не воровство, я заработаю их и приложу все усилия, чтобы оправдать доверие обратившихся ко мне лиц.

Чем я рискую? Падди Вельгон не вернется раньше двух месяцев. А до тех пор все будет уже кончено, и я буду окружен ореолом славы.

Напрасно какой-то тайный голос твердил мне, что я поступаю опрометчиво, что у меня нет ни опыта, ни знания дела для того, чтобы выполнить порученную мне по ошибке задачу, — я ничего не хотел слышать и смело положился на свою счастливую звезду.

— Хорошо, — решительно произнес я. — В таком случае, я выеду завтра с первым поездом. Но одно условие: полная тайна. Я желаю сохранить полнейшее инкогнито. Это даст мне большую свободу действий.

— Мне известна ваша осторожность, — одобрительно произнес мой собеседник, видимо, довольный результатом нашей беседы. — Я слышал, что вы прямо волшебник по части трансформации.

— Я сегодня же вечером постараюсь повидать сопровождавшего поезд кондуктора. Он может дать нам некоторые полезные сведения.

— Это ваше дело. Не нам вас учить, — произнес Кристини, поднимаясь с места и протягивая мне руку.

— Мы забыли одну небольшую подробность, — улыбнулся я. — Имя убитого. Вы сказали, что его личность опознана, но в газетах об этом нет ни звука.

— Это некто господин Монпарно, представитель торговых фирм.

— Монпарно? — невольно громче, чем следовало, вырвалось у меня.

— Да… Вы его знаете?

— Нет… не лично, но мне приходилось уже слышать о нем, — произнес я, стараясь подавить охватившее меня волнение. — Вы не ошибаетесь? Это действительно он?

— Конечно. При нем найдены бумаги, затем его костюм… Никаких сомнений. Если желаете, я могу сообщить вам о нем дополнительные сведения.

— Нет, нет, — заторопился я, — с меня довольно одного имени. Через час я буду уже знать о нем все подробности.

Эта уверенность, видимо, произвела на агента самое приятное впечатление.

— В таком случае, я вас покидаю, — сказал он, берясь за ручку двери. — До свиданья!

— До свиданья! — повторил я, затворяя за ним дверь. В ту же минуту я стремительно бросился к письменному столу, запер в один из ящиков полученную тысячу франков и, схватив пальто и шляпу, стремительно помчался по лестнице.

Господин Монпарно покончил с собой! Монпарно, опекун Софи Перанди!