Неточные совпадения
— Не за что казнить ни тебя, ни сына твоего! —
сказал он, —
Максим прав!
— Эх, государь! — поспешил
сказать Малюта, — куда твоя милость ни велит вписать
Максима, везде готов он служить по указу твоему! Да поди домой,
Максим, поздно;
скажи матери, чтобы не ждала меня; у нас дело в тюрьме: Колычевых пытаем. Поди,
Максим, поди!
— Батюшка, —
сказал Максим, — я ждал тебя; мне нужно переговорить с тобою.
— Господь сохранит его от рук твоих! —
сказал Максим, делая крестное знамение, — не попустит он тебя все доброе на Руси погубить! Да, — продолжал, одушевляясь, сын Малюты, — лишь увидел я князя Никиту Романыча, понял, что хорошо б жить вместе с ним, и захотелось мне попроситься к нему, но совестно подойти было: очи мои на него не подымутся, пока буду эту одежду носить!
— Что отец мой — палач! — произнес
Максим и опустил взор, как бы испугавшись, что мог
сказать отцу такое слово.
— Замолчи, отец! —
сказал, вставая,
Максим, — не возмущай мне сердца такою речью! Кто из тех, кого погубил ты, умышлял на царя? Кто из них замутил государство? Не по винам, а по злобе своей сечешь ты боярские головы! Кабы не ты, и царь был бы милостивее. Но вы ищете измены, вы пытками вымучиваете изветы, вы, вы всей крови заводчики! Нет, отец, не гневи бога, не клевещи на бояр, а
скажи лучше, что без разбора хочешь вконец извести боярский корень!
— Господи боже мой! —
сказал Максим про себя. — Ты зришь мое сердце, ведаешь мои мысли! Ты знаешь, господи, что я не по гордости моей, не по духу строптивому ослушаюсь батюшки! Прости меня, боже мой, аще преступаю твою заповедь! И ты, моя матушка, прости меня! Покидаю тебя без ведома твоего, уезжаю без благословения; знаю, матушка, что надорву тебя сердцем, но ты б не отпустила меня вольною волей! Прости меня, государыня-матушка, не увидишь ты меня боле!
— Прощай, Буян, —
сказал Максим, — стереги дом наш, служи верно матери! — Он вскочил в седло, выехал в ворота и ускакал от родительского дома.
— Кланяюсь тебе земно, боярин Малюта! —
сказал царевич, останавливая коня. — Встретили мы тотчас твою погоню. Видно,
Максиму солоно пришлось, что он от тебя тягу дал. Али ты, может, сам послал его к Москве за боярскою шапкой, да потом раздумал?
— Сын мой! —
сказал игумен, глядя с участием на
Максима, — должно быть, сатанинское наваждение помрачило твой рассудок; ты клевещешь на себя. Того быть не может, чтобы ты возненавидел царя. Много тяжких преступников исповедовал я в этом храме: были и церковные тати, и смертные убойцы, а не бывало такого, кто повинился бы в нелюбви к государю!
— Я… —
сказал молодой опричник, — я
Максим Скуратов, сын Скуратова-Бельского!
— Да! —
сказал Максим и зарыдал.
— Очищается раб божий
Максим! —
сказал он, — отпускаются ему грехи его вольные и невольные!
— Куда тебе ехать, сын мой? —
сказал он. — Мы все тебя любим, все к тебе привыкли. Кто знает, может, и тебя посетит благодать божия, и ты навсегда останешься с нами! Послушай,
Максим, не уезжай от нас!
— Уж положись на меня,
Максим Григорьич, не
скажу никому! Только коли ты едешь в дальний путь, так я не возьму твоих денег. Меня бог накажет.
— Вот тебе! —
сказал Максим, отвешивая удар тому, который был ближе.
— Крестись, да недолго! —
сказал он, и когда
Максим помолился, Хлопко и рыжий сорвали с него платье и стали привязывать его руки и ноги к жердям.
В шайке началось такое движение, беготня и крики, что
Максим не успел
сказать и спасибо Серебряному. Когда наконец станичники выстроились и двинулись из лесу,
Максим, которому возвратили коня и дали оружие, поравнялся с князем.
— Князь, —
сказал ему
Максим, не отходивший все время от него, — недолго нам ждать, скоро зачнется бой; как взойдет солнышко, так уже многих из нас не будет в живых, а мне бы хотелось попросить тебя…
—
Максим Григорьич, —
сказал Серебряный и крепко сжал его руку, — и ты полюбился мне, как брат родной!
—
Максим, —
сказал Серебряный, глубоко тронутый, — видит бог, и я тебе всею душой учинился братом; не хочу разлучаться с тобою до скончания живота!
— Побереги себя,
Максим, —
сказал он, — не мечись в сечу даром; смотри, ты и так уж в крови!
—
Максим,
Максим! —
сказал он, став на колени и приподымая его голову, — жив ли ты, названый брат мой? Открой очи, дай мне отповедь!
—
Максим, —
сказал Серебряный, прижимая губы к горячему челу умирающего, — не заповедаешь ли мне чего?
—
Скажу,
Максим,
скажу, — ответил Серебряный, едва удерживаясь от слез.
— Брат мой, —
сказал Серебряный, — нет ли еще чего на душе у тебя? Нет ли какой зазнобы в сердце? Не стыдись,
Максим, кого еще жаль тебе, кроме матери?
— Постой, Федор Алексеич! —
сказал он, вставая, — это
Максимов Буян, не тронь его. Он зовет меня на могилу моего названого брата; не в меру я с тобой загулялся; прости, пора мне в путь!
И невольно вспомнил Серебряный о
Максиме и подумал, что не так посудил бы названый брат его. Он не
сказал бы ему: «Она не по любви вышла за Морозова, она будет ждать тебя!» Он
сказал бы: «Спеши, брат мой! Не теряй ни мгновения; замори коня и останови ее, пока еще время!»