Неточные совпадения
Ах, сколько раз потом в плавании, особенно в непогоды и штормы, когда корвет, словно щепку, бросало
на рассвирепевшем седом океане, палуба убегала из-под ног, и грозные валы перекатывались через бак [Бак — передняя часть
судна.], готовые смыть неосторожного моряка, вспоминал молодой человек
с какой-то особенной жгучей тоской всех своих близких, которые были так далеко-далеко.
Еще не совсем готовый к выходу в море, «Коршун» стоял не
на рейде, а в военной гавани, ошвартовленный [Ошвартоваться — привязаться к берегу или другому
судну швартовами — толстыми веревками.], у стенки, у «Купеческих ворот», соединяющих гавань
с малым кронштадтским рейдом.
Это было небольшое, стройное и изящное
судно 240 футов длины и 35 футов ширины в своей середине,
с машиной в 450 сил,
с красивыми линиями круглой, подбористой кормы и острого водореза и
с тремя высокими, чуть-чуть наклоненными назад мачтами, из которых две передние — фок — и грот-мачты — были
с реями [Реи — большие поперечные дерева, к которым привязываются паруса.] и могли носить громадную парусность, а задняя — бизань-мачта — была, как выражаются моряки, «голая», то есть без рей, и
на ней могли ставить только косые паруса.
Володя ушел от капитана, почти влюбленный в него, — эту влюбленность он сохранил потом навсегда — и пошел разыскивать старшего офицера. Но найти его было не так-то легко. Долго ходил он по корвету, пока, наконец, не увидал
на кубрике [Кубрик — матросское помещение в палубе, передней части
судна.] маленького, широкоплечего и плотного брюнета
с несоразмерно большим туловищем
на маленьких ногах, напоминавшего Володе фигурку Черномора в «Руслане»,
с заросшим волосами лицом и длинными усами.
— Ну, пойди, покажи-ка нам твою конурку, Володя, — говорил маленький адмирал, подходя к Володе после нескольких минут разговора
с капитаном. — А ваш корвет в образцовом порядке, — прибавил адмирал, окидывая своим быстрым и знающим морским глазом и палубу, и рангоут. — Приятно быть
на таком
судне.
Вместе
с другими четырьмя гардемаринами, окончившими курс, он удостоился чести исполнять должность «подвахтенного», т. е., быть непосредственным помощником вахтенного офицера и стоять
с ним вахты (дежурства), во время которых он безотлучно должен был находиться наверху —
на баке и следить за немедленным исполнением приказаний вахтенного офицера, наблюдать за парусами
на фок-мачте, за кливерами [Кливера — косые треугольные паруса, ставящиеся впереди фок-мачты,
на носу
судна.], за часовыми
на носу, смотрящими вперед, за исправностью ночных огней, — одним словом, за всем, что находилось в его районе.
Ссоры
на судне — ужасная вещь, батенька, и
с ними не плавание, а, можно сказать, одна мерзость…
К концу вахты уж он свыкся
с темнотой и, менее возбужденный, уже не видал ни воображаемых огоньков, ни камней, ни
судов, и не без некоторого сожаления убедился, что ему спасителем не быть, а надо просто исполнять свое маленькое дело и выстаивать вахту, и что и без него безопасность корвета зорко сторожится там,
на мостике, где вырисовываются темные фигуры вахтенного начальника, младшего штурмана и старшего офицера.
— Пить — пил, ежели
на берегу, но только
с рассудком. А
на другой год старший офицер его в старшие марсовые произвел, а когда в командиры вышел, — к себе
на судно взял… И до сих пор его не оставил: Кирюшкин
на евойной даче сторожем. Вот оно что доброе слово делает… А ты говоришь, никак невозможно! — заключил Бастрюков.
Ему, юному и неопытному моряку, только теоретически знакомому
с пловучестью и легкостью
судна, кажется, что еще мгновение… и эта гора обрушится
на корму и покроет своим водяным саваном весь корвет со всеми его обитателями.
На горизонте вокруг серо и мрачно. Изредка мелькнет парус такого же штормующего
судна и скроется во мгле. Нависшее совсем низко небо покрыто темными клочковатыми облаками, несущимися
с бешеной быстротой.
Хотя
на баке еще сильно «поддавало» [Когда
с носа
на судно вкатывается гребень волны.] и нос корвета то стремительно опускался, то вскакивал наверх, тем не менее Ашанин чувствовал себя отлично и окончательно успокоился. Бодрый и веселый, стоял он
на вахте и словно бы гордился, что его нисколько не укачивает, как и старого боцмана Федотова и других матросов, бывших
на баке.
И
с проходившего
судна могли и не заметить этой одиноко уцелевшей мачты, качающейся
на волнах.
Тотчас же из баркаса выпрыгнуло
на судно несколько матросов и вместе
с ними Володя. Они были в воде выше колен и должны были цепко держаться, чтоб их не снесло волнами.
«Коршун» быстро прошел Английский канал, обыкновенно кишащий
судами и замечательно освещенный
с обеих сторон маяками, так что плавать по Английскому каналу ночью совершенно безопасно. Едешь словно по широкому проспекту, освещенному роскошными и яркими огнями маяков. Только что скроются огни одних, как уже открываются то постоянно светящиеся, то перемежающиеся огни других. Так от маяка до маяка и идет
судно, вполне обеспеченное от опасности попасть
на отмели, которыми усеяны берега Англии и Франции.
Одно только опасно — это возможность столкновения
с судами, снующими по всем направлениям по этой, так сказать, столбовой дороге
с севера
на юг и обратно и между Францией и Англией.
Часовые
с бака и вахтенный гардемарин чуть ли не каждые пять минут тревожно давали знать, что «зеленый огонь под носом!», «красный огонь справа!» или просто: «огонь!» [
На всех
судах ночью должны быть «огни», то есть зажженные фонари.
Плавно раскачиваясь по океанской волне, громадной и в то же время необыкновенно спокойной, равномерно и правильно поднимающей и опускающей
судно, «Коршун» взял курс
на Брест. Там корвет должен был пополнить запас провизии и в лице этого военного порта надолго распроститься
с Европой.
Скоро «Коршун» уже входил в бухту
С.-Винцента, в глубине которой,
на покатости, белел маленький невзрачный Порто-Гранде, весь обнаженный под палящим солнцем, почти без зелени, среди песка, под громадами обветрившихся скал. Совсем неприветный городок, не то что симпатичный Фунчаль. Но зато бухта в Порто-Гранде представляет собой отличную стоянку для
судов и защищена от ветров.
Едва только «Коршун» бросил якорь, как
с обоих военных
судов прибыли шлюпки
с офицером
на каждой — поздравить
с приходом и предложить услуги, если понадобится. Это обычная морская международная вежливость, свято соблюдаемая моряками всех наций. Каждое военное
судно, стоящее
на рейде, приветствует приходящего товарища, а капитан пришедшего
судна в свою очередь делает первый визит капитанам стоящих
на рейде
судов.
Суда с «черным» грузом обыкновенно бывали превосходными ходоками, а экипаж
на них, набираемый из сброда самых отчаянных людей и подонков разных национальностей,
с самым темным прошлым, смел и бдителен…
— Чего лучше… Я по опыту знаю, Василий Федорович… Когда я ходил
на «Забияке», так мы тоже низко спускались, льды встречали. Зато, что прогадали
на спуске,
с лихвой выиграли при подъеме, имея почти постоянный бакштаг [Попутный ветер, составляющий
с диаметральной плоскостью
судна угол более 90° и менее 180°.] до Индийского океана.
Некоторое развлечение доставляет и встреча
на близком расстоянии
с каким-нибудь
судном.
Иногда приходилось «Коршуну» встречать и спутника. Тут уж
на обоих
судах не зевают. Морское самолюбие заставляет друг
с другом гоняться. Прибавит соперник парусов, и «Коршун» сделает то же самое. Никому не хочется, чтоб ему показывали «пятку», как говорят англичане. Но, в конце концов, кто-нибудь да уйдет вперед, или ночь разлучит.
«Коршун» приближался к экватору, когда нагнал купеческое
судно, оказавшееся английским барком «Петрель». Он шел из Ливерпуля в Калькутту. Целый день «Коршун» шел почти рядом
с «Петрелью», и
на другой день попутчики держались близко друг от друга. Направленные бинокли разглядели
на английском
судне даму.
Гости просидели
с полчаса, осмотрели, по предложению капитана, его «Петрель», удивляясь чистоте и порядку
судна,
на котором было всего пятнадцать человек матросов, и распростились
с милыми американцами.
Большой рейд был мало оживлен, и
судов на нем стояло немного: не особенно красивый парусный военный голландский фрегат под контр-адмиральским флагом, три паровые канонерские лодки да
с десяток купеческих
судов — вот и все.
Поужинав, Ашанин отправился
на пристань. Шлюпки
с «Коршуна» не было, но зато было несколько вельботов
с гребцами-китайцами, которые
на ломаном английском языке предлагали свезти господина
на судно.
Скоро шлюпка миновала ряд
судов, стоявших близ города, и ходко шла вперед по довольно пустынному рейду. Ночь была темная. Ашанин испытывал не особенно приятные ощущения. Ему казалось, что вот-вот
на него кинется загребной, здоровенный детина
с неприятным подозрительным лицом, обратившим
на себя внимание еще
на пристани, и он зорко следил за ним и в то же время кидал взгляды вперед: не покажутся ли огоньки «Коршуна», стоявшего почти у выхода в море.
Бедняга-капитан потерял
судно (которого он был пайщиком)
с грузом, и — главное —
на злополучном корабле были убиты все, за исключением его, капитана, и плотника, — они спаслись каким-то чудом.
Так как время было послеобеденное, то Ашанину предложили выпить рюмку хереса. Все трое прошли из просторной капитанской каюты
на балкон и уселись там.
На балконе было не так жарко: довольно ровный ветер, дувший
с моря, веял прохладой. Перед глазами расстилался рейд, и видны были входившие
с моря
суда и джонки.
И не прошло и пяти минут, как все паруса, точно волшебством, исчезли, якорь был отдан, катер и вельбот спущены, и «Коршун»
с закрепленными парусами недвижно стоял рядом
с «Чайкой», возбуждая восторг моряков и своим безукоризненным видом щегольского военного
судна и быстротой,
с какой он стал
на якорь и убрал паруса.
В 1848 году, когда по всему миру пронеслась весть об открытии золота в Калифорнии, этот швед был штурманом
на купеческом
судне. Он соблазнился желанием быстро разбогатеть и, охваченный золотой горячкой, бежал со своего корабля и добрался до только что возникавшего
С.-Франциско, тогда еще беспорядочного поселка, или, вернее, лагеря, куда со всех стран стекались разные авантюристы, жаждавшие быстрой наживы, разный сброд, надеявшийся
на свои мускулистые руки.
На рейде и в гавани
С.-Франциско была масса
судов всевозможных форм и конструкций, начиная
с пузатого, неуклюжего «китобоя» и кончая длинными, стройными американскими быстроходными клиперами, которые, несмотря
на то что они парусные,
на срок возят грузы из Калифорнии в Китай и обратно. Несколько военных
судов различных наций выделялись своим более изящным видом и выправленным рангоутом.
А
на другой день, когда корвет уже был далеко от
С.-Франциско, Ашанин первый раз вступил
на офицерскую вахту
с 8 до 12 ночи и, гордый новой и ответственной обязанностью, зорко и внимательно посматривал и
на горизонт, и
на паруса и все представлял себе опасности: то ему казалось, что брам-стеньги гнутся и надо убрать брамсели, то ему мерещились в темноте ночи впереди огоньки встречного
судна, то казалось, что
на горизонте чернеет шквалистое облачко, — и он нервно и слишком громко командовал: «
на марс-фалах стоять!» или «вперед смотреть!», посылал за капитаном и смущался, что напрасно его беспокоил.
Стоявшие
на рейде
суда казались какими-то силуэтами
с огненными глазами
на мачтах, верхушки которых исчезали во мраке.
— Ну, погуляйте
на здоровье… Может, и его величество гавайского короля Камеамеа IV увидите. Он не особенно чванный король и любит поиграть
с капитанами китобойных
судов на бильярде и выпить
с ними бутылочку-другую… А послезавтра вы его увидите во дворце…
Минут через двадцать маленькая двойка пристала к пристани, у которой толпилось несколько шлюпок
с судов, и Володя ступил
на набережную, довольно светлую, оживленную и шумную, против пристани, вблизи которой было несколько кабачков, и где под зелеными навесами, освещенными цветными фонариками, темнокожие каначки в своих живописных ярких одеждах продавали овощи и фрукты.
Володя повернул в другую улицу, потом в третью — все те же хижины, все те же идиллические картины в домах, все те же встречи гуляющих и катающихся верхом — и вышел, наконец, в лучше освещенную улицу
с несколькими лавками и ресторанами, в которых капитаны
с купеческих
судов играли
на бильярде, и многие канаки в более или менее европейских костюмах потягивали водку или пиво.
— Он-то? — и Степан Ильич усмехнулся и прибавил: — Не таковский! Он
на всех
судах эскадры переплавает, чтобы поближе ознакомиться
с судном и
с офицерами… Наверное, месяц-другой посидит и
на «Коршуне».
— Знаю-с… Он вас не любит… А все-таки… надо, знаете ли,
на судне избегать ссор…
На берегу поссорились — и разошлись, а здесь никуда не уйдешь друг от друга, и потому следует жить по возможности мирно… Я вам об этом говорил — помните? — еще когда вы поступили
на корвет.
— Не под
суд же отдавать за каждую малость… Матрос, примерно, загулял
на берегу и пропил, скажем, казенную вещь… Что
с ним делать? Взял да и отодрал как Сидорову козу. А чтобы было как следует по закону, переведут его в штрафованные, и тогда дери его, сколько вгодно.
Капитан между тем сказал уже приветствие его величеству, и король, крепко пожав руку капитана, довольно правильным английским языком выразил удовольствие, что видит в своих владениях военное
судно далекой могущественной державы, обещал
на другой же день посетить вместе
с королевой «Коршун» и пригласил вечером обедать к себе капитана и трех офицеров.
Вообще Камеамеа IV был популярен и любим — это чувствовалось, а мистер Вейль не особенно обременял канаков налогами, изыскивая средства
на покрытие небольших нужд государства главным образом из определенного сбора
с приходящих китобойных
судов, для которых Гонолулу служит главной станцией, и из пошлин со всяких привозных товаров.
К таким симпатичным портам принадлежал и Гонолулу, и когда ранним прелестным утром «Коршун» тихим ходом выбрался из лагуны, проходя мимо стоявших
на рейде
судов, все — и офицеры и матросы — смотрели
на этот маленький городок, утопавший в зелени и сверкавший под лучами солнца,
с нежным чувством, расставаясь
с ним не без сожаления.
Во все время перехода из Гонолулу в Хакодате старший офицер, Андрей Николаевич, был необыкновенно озабочен и
с раннего утра до вечера хлопотал о том, чтобы все
на «Коршуне» было в самом совершенном порядке и чтобы новый адмирал, имевший репутацию лихого моряка и в то же время строгого и беспокойного адмирала, и не мог ни к чему придраться и увидал бы, что «Коршун» во всех отношениях образцовое военное
судно.
Как только наш клипер по сигналу лег в дрейф вместе
с другими двумя
судами эскадры, баркас был
на боканцах и ждал меня…
Он чувствует, что со всех
судов эскадры и
с иностранных
судов на «Коршун» устремлены глаза моряков, осматривающие нового гостя такими же ревнивыми взорами, какими смотрят
на балу дамы
на вновь прибывшую красавицу.
— Очень рад познакомиться
с достойным старшим офицером… Э-э-э… Очень рад… Мне Василий Федорович говорил о вас… И я должен вам сказать, Андрей Николаевич, что «Коршун» щегольски вошел
на рейд и стал
на якорь… Приятно видеть такие суда-с!
Десант посажен был
на суда еще
с вечера, и ранним утром эскадра, состоявшая из четырех корветов, одного транспорта и двух пароходов,
с батальоном морской пехоты, батальоном тагалов, батареей горной артиллерии и полуротой сапер и нанятых китайцами-воинами и китайцами-кули для переноски обоза и разных тяжестей, вышла из Сайгона вверх по Донаю, чтобы высадить этот третий отряд верстах в пятидесяти от Го-Конга.