Неточные совпадения
Перед закатом солнца вымершие днем улицы оживились. Главное место прогулки — большая широкая аллея пальм и тамариндов сейчас за
городом — наполнилось разодетой элегантной публикой, среди которой
были преимущественно иностранцы, и главным образом англичане. Тут
были и больные, и здоровые, и
в носилках, и верхами, и пешком.
А наши моряки, пообедавшие раньше, вернулись
в город и продолжали бродить по улицам. Небольшая площадь, обсаженная роскошными деревьями, под которыми
были скамейки, представляла соблазнительное место отдыха. Кстати, можно
было и полакомиться фруктами, так как на этой же площади, под навесом из зеленой листвы,
были горы всевозможных фруктов, и торговцы-португальцы тут же дремали у своих лавчонок, освещенных фонариками.
До Батавии оставалось всего 600 миль, то
есть суток трое-четверо хорошего хода под парусами. Бесконечный переход близился к концу. Все повеселели и с большим нетерпением ждали Батавии. Уже
в кают-компании толковали о съезде на берег, назначая день прихода, и расспрашивали об этом
городе у одного из офицеров, который бывал
в нем
в прежнее свое кругосветное плавание. Все то и дело приставали к старому штурману с вопросами: как он думает, верны ли расчеты?
Неподалеку от пристани ютится ряд нескольких красивых зданий: это конторы, банки и разные правительственные здания, помещающиеся
в нижнем
городе, где сосредоточена вся торговая деятельность и
в котором живут исключительно туземцы. Европейцы только являются сюда
в свои оффисы, то
есть конторы, канцелярии и пр., но не живут
в этом некрасивом вонючем рассаднике всяких болезней.
Действительно, наши путешественники
были в европейской Батавии, которая составляет такой резкий контраст с нижним
городом и поражает своей красотой.
В этих-то роскошных домах европейского
города и живут хозяева острова — голландцы и вообще все пребывающие здесь европейцы, среди роскошного парка, зелень которого умеряет зной,
в высокой, здоровой местности, окруженные всевозможным комфортом, приноровленным к экваториальному климату, массой туземцев-слуг, баснословно дешевых, напоминая своим несколько распущенным образом жизни и обстановкой плантаторов Южной Америки и, пожалуй, богатых бар крепостного времени, с той только разницей, что обращение их с малайцами, несмотря на презрительную высокомерность европейца к темной расе, несравненно гуманнее, и сцены жестокости, подобные тем, какие бывали
в рабовладельческих штатах или
в русских помещичьих усадьбах
былого времени, здесь немыслимы: во-первых, малайцы свободный народ, а во-вторых,
в них развито чувство собственного достоинства, которое не перенесет позорных наказаний.
— Что не мешает ему
быть неприятным… Когда-нибудь да это изменится… Не так ли, Федор Васильевич? Этот контраст между тем, что там,
в нижнем
городе, и здесь, наверху, слишком уж резок и должен сгладиться… Иначе к чему же цивилизация? Неужели только затем, чтобы горсть людей теснила миллионы беззащитных по своему невежеству?.. Ведь это несправедливо…
Скоро шлюпка миновала ряд судов, стоявших близ
города, и ходко шла вперед по довольно пустынному рейду. Ночь
была темная. Ашанин испытывал не особенно приятные ощущения. Ему казалось, что вот-вот на него кинется загребной, здоровенный детина с неприятным подозрительным лицом, обратившим на себя внимание еще на пристани, и он зорко следил за ним и
в то же время кидал взгляды вперед: не покажутся ли огоньки «Коршуна», стоявшего почти у выхода
в море.
Случается, что и частные пароходы, содержащие сообщение между Гонконгом и близлежащими Макао (португальским
городом) и Кантоном, находящимся на Жемчужной реке, подвергаются дерзкому нападению. Такой случай
был как раз за месяц до прихода «Коршуна»
в Гонконг, и о нем много писалось
в местных газетах и говорилось среди англичан.
Все — и офицеры, и матросы, и даже отец Спиридоний, редко покидавший каюту, —
были наверху и жадно всматривались
в глубину залива, чтобы поскорей увидать «жемчужину Тихого океана», как не без основания называют калифорнийцы Сан-Франциско, или «Фриски», по их фамильярно-ласковому сокращению, пока старший штурман не объяснил, что напрасно «пялят» глаза — все равно
города не увидать: он
в глубине бухты, скрытый горами.
И на баке большая толпа слушает Бастрюкова. Он
был во «Францисках», когда ходил
в дальнюю на «Ласточке», и теперь делится с товарищами вынесенными им впечатлениями, рассказывая, что
город большой и содержится
в аккурате, что кабаков
в нем много, но, надо правду сказать, пьяных, которые чтобы валялись, совсем не видать.
В первый же день, как Володя съехал на берег и после прогулки по
городу зашел
в так называемый «устричный салон», то
есть маленький ресторан, где специально
ели устрицы и
пили пиво, разносимое молодой чешкой, — почти вся прислуга и
в отелях и частных домах
была в то время из представителей славянского племени (чехов) и чернокожих — и среди ряда стульев у столиков сел вместе с доктором за один столик, Володя просто-таки ошалел
в первое мгновение, когда, опершись на спинку своего стула, увидал по бокам своей головы две широкие грязные подошвы сапог.
К двенадцати часам палуба корвета
была полна разряженными дамами и мужчинами,
в числе которых
были и губернатор штата, и шериф, и все почетные лица
города.
Доктор и Володя решили не смотреть дворца, тем более что завтра придется
быть в нем и, проехав всю набережную, просили ехать
в город, где живут канаки.
Даже сам боцман Федотов, уже на что всегда лаявшийся на все иностранные порты, хотя он
в них дальше ближайшего от пристани кабака никогда и не заглядывал, и находивший, что чужим
городам против российских не «выстоять», и что только
в России водка настоящая и
есть бани, а у этих «подлецов», под которыми Федотов разумел представителей всех наций без разбора, ни тебе настоящей водки, ни тебе бань, — и тот даже находил, что
в Гонолуле ничего себе и что народ даром что вроде арапов, а обходительный, приветливый и угостительный.
Ашанин
был очень доволен своей неожиданной командировкой. Он вволю отсыпался теперь, не зная ни ночных вахт, ни авралов, ни учений, перезнакомился со многими пассажирами и двумя пассажирками и весь отдавался новым впечатлениям среди новой обстановки и новых людей. Для него приятно быстро и незаметно прошли эти несколько дней перехода из Сингапура
в Сайгон — главный
город только что завоеванной французами и еще находившейся
в восстании Кохинхины, составлявшей часть Анамского королевства.
Пароход приближался к Сайгону, и все пассажиры
были наверху… К полудню показались мачты кораблей, стоявших на сайгонском рейде, и скоро «Анамит» завернул
в огромную бухту и стал на якорь против
города, на купеческом рейде, на котором стоял десяток купеческих кораблей, а
в глубине рейда виднелась большая французская эскадра.
На плане значился громадный
город — правда,
в проекте — с внушительными зданиями, похожими на дворцы, с собором, с широкими улицами и площадями, носящими громкие названия,
в числе которых чаще всего встречалось имя Наполеона, тогдашнего императора французов, с казармами, театром и разными присутственными местами, — и вместо всего этого Ашанин увидел большую, широко раскинувшуюся деревню с анамитскими домиками и хижинами, из которых многие
были окружены широкой листвой тропических деревьев.
Почти на всех улицах, по которым проходил Володя, он видел среди анамитских хижин и китайские дома с лавчонками, около которых
в тени навесов сидели китайцы за работой. Все ремесленники
в Сайгоне — китайцы: они и прачки, и торгаши, и комиссионеры… Вся торговля
в Кохинхине издавна
была в руках этих «евреев Востока», предприимчивых, трудолюбивых и крайне неприхотливых.
В Сайгоне их
было много, и Володя на другой же день, осматривая
город, видел за
городом целый китайский поселок.
К вечеру канонерка подошла к Барии, находящейся у реки того же названия и составляющей главный пункт у западной границы французской колонии. Прежде тут
был большой
город, но во время войны французы сожгли его, оставив нетронутой одну деревню анамитов-католиков. Теперь французы все помещаются
в форте и
в деревне, и помещаются очень плохо. Начальник барийского гарнизона, он же и начальник провинции, принял Ашанина с чисто французской любезностью и предложил ему поместиться у поручика-префекта.
Ашанин, занятый отчетом, почти не съезжал на берег и только раз
был с Лопатиным
в маленьком чистеньком японском городке. Зашел
в несколько храмов, побывал
в лавках и вместе с Лопатиным не отказал себе
в удовольствии, особенно любимом моряками: прокатился верхом на бойком японском коньке за
город по морскому берегу и полюбовался чудным видом, открывающимся на одном месте острова — видом двух водяных пространств, разделенных узкой береговой полосой Тихого океана и Японского моря.