Неточные совпадения
— Чудак
ты! Сказано: погоди, ну,
и годи, значит.
Вот я себе сам, собственным движением, сказал: Глумов! нужно, брат, погодить! Купил табаку, гильзы —
и шабаш.
И не объясняюсь. Ибо понимаю, что всякое поползновение к объяснению есть противоположное тому, что на русском языке известно под словом «годить».
— Будешь
и к ранней обедне ходить, когда момент наступит, — осадил меня Глумов, — но не об том речь, а
вот я насчет горячего распоряжусь.
Тебе чего: кофею или чаю?
— Да обуздай наконец язычище свой! Ну, суд — ну,
и прекрасно!
И будет с
тебя! Архитектура
вот… разбирай ее на здоровье! Здание прочное — внутри двор… Чего лучше!
А
ты так умей собой овладеть, что, ежели сказано
тебе «погоди!», так
ты годи везде, на всяком месте, да от всего сердца, да со всею готовностью —
вот как! даже когда один с самим собой находишься —
и тогда годи!
— Нет,
вот я завтра окорочок велю запечь, да тепленький-тепленький на стол-то его подадим!
Вот и увидим, что
ты тогда запоешь!
— А
ты небось брезгаешь? Эх, Глумов, Глумов! много, брат, невест в полиции
и помимо этой!
Вот у подчаска тоже дочь подрастает: теперь-то
ты отворачиваешься, да как бы после не довелось подчаска папенькой величать!
—
И это — не резон, потому что век больным быть нельзя. Не поверят, доктора освидетельствовать пришлют — хуже будет. Нет, я
вот что думаю: за границу на время надо удрать. Выкупные-то свидетельства у
тебя еще есть?
— Да нет же, стой! А мы только что об
тебе говорили, то есть не говорили, а чувствовали: кого, бишь, это недостает? Ан
ты…
вот он он! Слушай же: ведь
и у меня до
тебя дело есть.
—
Вот оно самое
и есть. Хорошо, что мы спохватились скоро. Увидели, что не выгорели наши радости,
и, не долго думая, вступили на стезю благонамеренности. Начали гулять, в еду ударились, папироски стали набивать, а рассуждение оставили. Потихоньку да полегоньку — смотрим, польза вышла. В короткое время так себя усовершенствовали, что теперь только сидим да глазами хлопаем. Кажется, на что лучше! а? как
ты об этом полагаешь?
— Ан
вот и не отгадал! Водка — само собой, а помнишь об парамоновской"штучке"
ты нас просил? Ведь Балалайкин-то… со-гла-сил-ся!
—
Вот, брат, могли ли мы думать, выходя сегодня утром, что все так прекрасно устроится! — сказал мне Глумов. —
И с Балалайкиным покончили,
и заблудшего друга обрели, а вдобавок еще
и на"Устав"наскочили! Ведь этак, пожалуй,
и мы с
тобой косвенным образом любезному отечеству в кошель накласть сподобимся!
—
Вот, видишь, как оно легко, коли внутренняя-то благопристойность у человека в исправности! А ежели в
тебе этого нет — значит,
ты сам виноват. Тут, брат, ежели
и не придется
тебе уснуть — на себя пеняй! Знаете ли, что я придумал, друзья? зачем нам квартиры наши на ключи запирать? Давайте-ка без ключей… мило, благородно!
— Не дело
ты говоришь, Иван Тимофеич, — сказал он резонно, — во-первых, Балалайке уж двести рублей задано, а вовторых, у нас вперед так условлено, чтоб непременно быть двоеженству. А я
вот что сделаю: сейчас к нему сам поеду,
и не я буду, если через двадцать минут на трензеле его сюда не приведу.
Балалайкин был одет щегольски
и смотрел почти прилично. Даже Иван Тимофеич его похвалил, сказавши: ну
вот,
ты теперь себя оправдал! А невеста, прежде чем сесть за обед, повела его в будуар
и показала шелковый голубой халат
и расшитые золотом торжковские туфли, сказав: это — вам! Понятно, что после этого веселое выражение не сходило с лица Балалайкина.
—
Вот мы в ту сторону
и направимся средним ходом. Сначала к
тебе, в Проплеванную, заедем — может, дом-то еще не совсем изныл; потом в Моршу, к Фаинушкиным сродственникам махнем, оттуда — в Нижний-Ломов, где Фаинушкина тетенька у богатого скопца в кухарках живет, а по дороге где-нибудь
и жида окрестим. Уж Онуфрий об этом
и переговоры какие-то втайне ведет. Надеется он, со временем, из жида менялу сделать.
— Ну
вот. Я знаю, что
ты малый понятливый. Так
вот ты следующий свой фельетон
и начни так:"в прошлый, мол, раз я познакомил вас с"негодяем", а теперь, мол, позвольте познакомить вас с тою средой, в которой он, как рыба в воде, плавает".
И чеши! чеши! Заснули, мол? очумели от страха? Да по головам-то тук-тук! А то что в самом деле! Ее, эту мякоть, честью просят: проснись! — а она только сопит в ответ!
— Дураков ноне много уродилось, — философствовал между тем швейцар, —
вот умные-то
и рвут у них. Потому ежели дурак в суд пойдет — какую он там правду сыщет? какая такая дурацкая правда бывает? Еще с него же все штрафы взыщут: нишкни, значит, коли
ты дурак!
Ну, она видит, что с меня взятки гладки,
и говорит:"
вот ты по доносчицкой части состоишь, целый день без ума квакаешь, а не видишь, что у
тебя под носом делается — пискари-то ведь уж скоро остатние от вас уплывут".
Лягушка. Только шумели они, шумели — слышу, еще кто-то пришел. А это карась. Спасайтесь, кричит, господа! сейчас вас ловить будут! мне исправникова кухарка сказала, что
и невода уж готовы! Ну, только что он это успел выговорить — все пискари так
и брызнули!
И об Хворове позабыли… бегут! Я было за ними — куда
тебе! Ну, да ладно, думаю, не далеко уйдете: щука-то —
вот она! Потом уж я слышала…
Вот и мы с
тобой тоже в некотором роде"провизию"получили, в форме лишнего куска кулебяки.
Думал-думал,
и вдруг его словно свет озарил."Рассуждение" —
вот причина! Начал он припоминать разные случаи,
и чем больше припоминал, тем больше убеждался, что хоть
и много он навредил, но до настоящего вреда, до такого, который бы всех сразу прищемил, все-таки дойти не мог. А не мог потому, что этому препятствовало"рассуждение". Сколько раз бывало: разбежится он, размахнется, закричит"разнесу!" — ан вдруг"рассуждение": какой же
ты, братец, осел! Он
и спасует. А кабы не было у него"рассуждения", он бы…
Неточные совпадения
Аммос Федорович.
Вот тебе на! (Вслух).Господа, я думаю, что письмо длинно. Да
и черт ли в нем: дрянь этакую читать.
Анна Андреевна. Ну
вот! Боже сохрани, чтобы не поспорить! нельзя, да
и полно! Где ему смотреть на
тебя?
И с какой стати ему смотреть на
тебя?
Вот что он пишет: «Любезный друг, кум
и благодетель (бормочет вполголоса, пробегая скоро глазами)…
и уведомить
тебя».
Разговаривает все на тонкой деликатности, что разве только дворянству уступит; пойдешь на Щукин — купцы
тебе кричат: «Почтенный!»; на перевозе в лодке с чиновником сядешь; компании захотел — ступай в лавочку: там
тебе кавалер расскажет про лагери
и объявит, что всякая звезда значит на небе, так
вот как на ладони все видишь.
Аммос Федорович (в сторону).
Вот выкинет штуку, когда в самом деле сделается генералом!
Вот уж кому пристало генеральство, как корове седло! Ну, брат, нет, до этого еще далека песня. Тут
и почище
тебя есть, а до сих пор еще не генералы.