Неточные совпадения
И хоть
я узнал ее, уже будучи осьми лет, когда родные мои были с ней в ссоре (
думали, что услуг от нее не потребуется), но она так тепло
меня приласкала и так приветливо назвала умницей и погладила по головке, что
я невольно расчувствовался.
Осталась
я одна — поначалу жутко сделалось;
думаю: ну, теперь пропала!
— Что отец! только слава, что отец! Вот
мне, небось, Малиновца не
подумал оставить, а ведь и
я чем не Затрапезный? Вот увидите: отвалит онамне вологодскую деревнюшку в сто душ и скажет: пей, ешь и веселись! И манже, и буар, и сортир — все тут!
— Вот теперь вы правильно рассуждаете, — одобряет детей Марья Андреевна, —
я и маменьке про ваши добрые чувства расскажу. Ваша маменька — мученица. Папенька у вас старый, ничего не делает, а она с утра до вечера об вас
думает, чтоб вам лучше было, чтоб будущее ваше было обеспечено. И, может быть, скоро Бог увенчает ее старания новым успехом.
Я слышала, что продается Никитское, и маменька уже начала по этому поводу переговоры.
Тем не менее, так как
я был дворянский сын, и притом
мне минуло уже семь лет, то волей-неволей приходилось
подумать о моем ученье.
Тем не менее прошу читателя не
думать, что
я считаю отвлеченности и обобщения пустопорожнею фразой.
Так долгое время
думал и
я, забывая о своем личном прошлом.
Повторяю: так долгое время
думал я, вслед за общепризнанным мнением о привилегиях детского возраста. Но чем больше
я углублялся в детский вопрос, чем чаще припоминалось
мне мое личное прошлое и прошлое моей семьи, тем больше раскрывалась передо
мною фальшь моих воззрений.
— Ах-ах-ах! да, никак, ты на
меня обиделась, сударка! — воскликнула она, — и не
думай уезжать — не пущу! ведь
я, мой друг, ежели и сказала что, так спроста!.. Так вот… Проста
я, куда как проста нынче стала! Иногда чего и на уме нет, а
я все говорю, все говорю! Изволь-ка, изволь-ка в горницы идти — без хлеба-соли не отпущу, и не
думай! А ты, малец, — обратилась она ко
мне, — погуляй, ягодок в огороде пощипли, покуда мы с маменькой побеседуем! Ах, родные мои! ах, благодетели! сколько лет, сколько зим!
— Вот тебе на! Прошлое, что ли, вспомнил! Так
я, мой друг, давно уж все забыла. Ведь ты мой муж; чай, в церкви обвенчаны… Был ты виноват передо
мною, крепко виноват — это точно; но в последнее время, слава Богу, жили мы мирнехонько… Ни ты
меня, ни
я тебя… Не
я ли тебе Овсецово заложить позволила… а? забыл? И вперед так будет. Коли какая случится нужда — прикажу, и будет исполнено. Ну-ка, ну-ка,
думай скорее!
Помнит ли она обо
мне —
я не
думаю.
Матушка плакала и тоненьким голоском подпевала: «Ангельский собор удивися»;
я тоже чувствовал на глазах слезы. Одна Агаша, стоя сзади, оставалась безучастной; вероятно,
думала: «А про персики-то ведь
я и позабыла!»
Настя в пяльцах что-то шила,
Я же
думал: как мила!
Вдруг иголку уронила
И, искавши, не нашла.
Знать, иголочка пропала!
Так, вздохнувши,
я сказал:
Вот куда она попала,
И на сердце указал.
Матушка так и покатывалась со смеху, слушая эти рассказы, и
я даже
думаю, что его принимали у нас не столько для «дела», сколько ради «истинных происшествий», с ним случавшихся.
— Нет, не будет, не будет, не будет. Вы
думаете, что ежели
я ваша дочь, так и можно
меня в хлеву держать?!
Хотя
я уже говорил об этом предмете в начале настоящей хроники, но
думаю, что не лишнее будет вкратце повторить сказанное, хотя бы в виде предисловия к предстоящей портретной галерее «рабов». [Материал для этой галереи
я беру исключительно в дворовой среде. При этом, конечно, не обещаю, что исчерпаю все разнообразие типов, которыми обиловала малиновецкая дворня, а познакомлю лишь с теми личностями, которые почему-либо прочнее других удержались в моей памяти.]
— Посадили
меня на цепь —
я и лаю! — объявляла она, — вы
думаете, что
мне барского добра жалко, так по
мне оно хоть пропадом пропади! А приставлена
я его стеречи, и буду скакать на цепи да лаять, пока не издохну!
— Это уж не манер! — во все горло бушевал воротившийся балагур, — словно на большой дороге грабят! А я-то, дурак, шел из Москвы и
думал, призовет
меня барыня и скажет: сыграй
мне, Иван, на гармонии штучку!
Взял
я эти деньги,
думаю: завсегда
я хорошим господам служил, — надо и теперь послужить.
«
Я, говорит, твою морду поганую насквозь до самого затылка проломлю!» И вдруг в самые вздохи как звезданет кулаком — ну,
думаю, убьет он
меня!
— Не беспокойтесь, сударыня, это
я только к слову. Нынче
я и сам не уйду… Надо
подумать, куда себя настоящим манером определить…
— Ладно,
думай, а
я за тебя передумаю… Ишь думальщик выискался… «
Подумать надо»! Ты прежде узнай, что господа об тебе
думают, а потом уж и сам
думай. Ступай к барину, снеси деньги. Пускай старосте церковному отдаст.
Перед глазами господское дело, а в мыслях: «Что-то, мол, дома у
меня делается?» А вот взять да и раскатать этот «дом» по бревнышку — и
думай тогда об нем!
Я отнюдь и не
думаю отрицать этого.
Во всяком случае,
я позволю себе
думать, что в ряду прочих материалов, которыми воспользуются будущие историки русской общественности, моя хроника не окажется лишнею.
— И то сказать… Анна Павловна с тем и встретила, — без тебя, говорит, как без рук, и плюнуть не на что! Людям, говорит, дыхнуть некогда, а он по гостям шляется! А
мне, признаться, одолжиться хотелось.
Думал, не даст ли богатая барыня хоть четвертачок на бедность. Куда тебе! рассердилась, ногами затопала! — Сиди, говорит, один, коли пришел! — заниматься с тобой некому. А четвертаков про тебя у
меня не припасено.
— А
я было понадеялся, — произносит он, — и к Раидиным надвое выехал;
думал: ежели не сладится дело с вами — поеду, а сладится, так и ехать без нужды не для чего.
— Нечего, видно, с вами делать, Федор Васильич, — говорит он, — а
я было
думал… Простите, что побеспокоил напрасно.
— А
я было
думал — все пять тысяч из долгу вычесть.
— Прослышал
я, что судить
меня хотят,
думаю: нет, брат, это уж дудки!
Он, знаете, глаза на
меня выпучил,
думал, что
я с ума спятил.
Пришлось обращаться за помощью к соседям. Больше других выказали вдове участие старики Бурмакины, которые однажды, под видом гощения, выпросили у нее младшую дочь Людмилу, да так и оставили ее у себя воспитывать вместе с своими дочерьми. Дочери между тем росли и из хорошеньких девочек сделались красавицами невестами. В особенности, как
я уж сказал, красива была Людмила, которую весь полк называл не иначе, как Милочкой. Надо было
думать об женихах, и тут началась для вдовы целая жизнь тревожных испытаний.
— Какой
я, однако ж, глупец! — сказал он себе, — женился и не
подумал, что она еще ребенок, что ей нужны радости…
— Ну вот. А ты говоришь, что корму для скота не хватит!.. Разве
я могу об этом
думать! Ах, голова у
меня… Каждый день, голубчик! каждый день одно и то же с утра до вечера…
— И пускай. Неужели вы
думаете, что
меня это заботит!
— Ну, теперь и
мне готовиться надо, — произнесла она чуть слышно и на целые сутки заперлась в спальне. Никто не видел ее слез, не слышал ее жалоб; многие
думали, что она опять запила.
— Это еще что! каклеты в папильотках выдумали! — прибавляет полковник, — возьмут, в бумагу каклетку завернут, да вместе с соусом и жарят.
Мне, признаться, Сенька-повар вызывался сделать, да
я только рукой махнул.
Думаю: что уж на старости лет новые моды заводить! А впрочем, коли угодно, завтра велю изготовить.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Да из собственного его письма. Приносят ко
мне на почту письмо. Взглянул на адрес — вижу: «в Почтамтскую улицу».
Я так и обомлел. «Ну, —
думаю себе, — верно, нашел беспорядки по почтовой части и уведомляет начальство». Взял да и распечатал.
Я даже
думаю (берет его под руку и отводит в сторону),
я даже
думаю, не было ли на
меня какого-нибудь доноса.
«Ах, боже мой!» —
думаю себе и так обрадовалась, что говорю мужу: «Послушай, Луканчик, вот какое счастие Анне Андреевне!» «Ну, —
думаю себе, — слава богу!» И говорю ему: «
Я так восхищена, что сгораю нетерпением изъявить лично Анне Андреевне…» «Ах, боже мой! —
думаю себе.
Городничий.
Я сам, матушка, порядочный человек. Однако ж, право, как
подумаешь, Анна Андреевна, какие мы с тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой же, теперь же
я задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто там?
Хлестаков. Сделайте милость, садитесь.
Я теперь вижу совершенно откровенность вашего нрава и радушие, а то, признаюсь,
я уж
думал, что вы пришли с тем, чтобы
меня… (Добчинскому.)Садитесь.