Неточные совпадения
— Но неужели
же, вашество, нет средств починить
ее? — взывали мы с Павлом Трофимычем.
Как бы то ни было, но старый помпадур уехал, до такой степени уехал, что самый след его экипажа в ту
же ночь занесло снегом. Надежда Петровна с ужасом помышляла о том, что
ее с завтрашнего
же дня начнут называть «старой помпадуршей».
Бывает, что даже просто стул вынесут из комнаты, и то ищешь глазами и чувствуешь, что чего-то недостает; представьте
же себе, какое нравственное потрясение должно было произойти во всем организме Надежды Петровны, когда
она убедилась, что у
нее вынесли из квартиры целого помпадура!
Обыкновенно бывает так, что старую помпадуршу немедленно
же начинают рвать на куски, то есть начинают не узнавать
ее, делать в
ее присутствии некоторые несовместные телодвижения, называть «душенькой», подсылать к
ней извозчиков; тут
же, напротив, все обошлось как нельзя приличнее.
Целый город понял великость понесенной
ею потери, и когда некоторый остроумец, увидев на другой день Надежду Петровну, одетую с ног до головы в черное, стоящею в церкви на коленах и сдержанно, но пламенно молящеюся, вздумал было сделать рукою какой-то вольный жест, то все общество протестовало против этого поступка тем, что тотчас
же после обедни отправилось к
ней с визитом.
В особенности
же раздражительно действовала
ее походка, и когда
она, неся поясницу на отлете, не шла, а словно устремлялась по улице, то помпадур, сам того не замечая, начинал подпрыгивать.
Однажды — это было осенним вечером — помпадур, по обыкновению, пришел к Проходимцевой и, по обыкновению
же, застал там Надежду Петровну. В этот раз нервы у
ней были как-то особенно впечатлительны.
— Поверьте, mon cher, [Мой дорогой (фр.).] — открывался он одному из своих приближенных, — эта Бламанже… это своего рода московская пресса! Столь
же податлива… и столь
же тверда! Но что
она, во всяком случае, волнует общественное мнение — это так верно, как дважды два!
Дело состояло в том, что помпадур отчасти боролся с своею робостью, отчасти кокетничал. Он не меньше всякого другого ощущал на себе влияние весны, но, как все люди робкие и в то
же время своевольные, хотел, чтобы Надежда Петровна сама повинилась перед ним. В ожидании этой минуты, он до такой степени усилил нежность к жене, что даже стал вместе с
нею есть печатные пряники. Таким образом дни проходили за днями; Надежда Петровна тщетно ломала себе голову; публика ожидала в недоумении.
— Из-за чего
же он со мной эту комедию играл? — спрашивала
она себя, бегая в отчаянье по комнатам и вымещая на Бламанже свою досаду.
Князь был камергером в то
же самое время, когда княжна была фрейлиной; годами он был даже старше
ее, но мог еще с грехом пополам ходить и называл княжну «ma chère enfant».
Наконец обед кончился. Провожая свою даму в гостиную, Митенька дерзнул даже пожать
ей локоть, и хотя ему не ответили тем
же, однако
же и мины неприятной не сделали. Митеньку это ободрило.
По временам какая-нибудь тройка выезжала из ряда и стремглав неслась по самой середке улицы, подымая целые облака снежной пыли; за
нею вдогонку летело несколько охотницких саней, перегоняя друг друга; слышался смех и визг; нарумяненные морозом молодые женские лица суетливо оборачивались назад и в то
же время нетерпеливо понукали кучера; тройка неслась сильнее и сильнее; догоняющие сзади наездники приходили в азарт и ничего не видели.
Она устраивает спектакли и лотереи в пользу детей бедных мелкопоместных, хлопочет о стипендиях в местной гимназии и в то
же время успевает бросать обворожающие взгляды на молодых семиозерских аристократов и не прочь пококетничать с старым графом Козельским, который уже три трехлетия сряду безуспешно добивается чести быть представителем «интересов земства» и, как достоверно известно, не отказывается от этого домогательства и теперь.
При этом Козелков такими жадными глазами смотрел на баронессу, что
ей делалось в одно и то
же время и жутко, и сладко.
Правитель канцелярии сейчас
же определил
ее достоинство, сказав, что это речь без подлежащего, без сказуемого и без связки, но «преданные» поняли.
— Я бы желал, — ораторствовал он, — чтобы все, начиная от самого приближенного ко мне лица и до самого последнего субалтерн-офицера, поняли мою мысль так
же точно, как я
ее сам понимаю.
Имея таким образом определенную внутреннюю политику, я, с одной стороны, должен быть весьма озабочен
ею, с другой
же стороны, эта самая озабоченность должна на каждом шагу возбуждать во мне самые разнообразные мысли.
Пройдет ли враг мимо, не заметив
ее, или
же заметит и тут
же за
нее покарает?
Даже самая кара их имеет свойство далеко не «планидное», ибо, настигая одних,
она не замечает, что тут
же рядом стоят десятки и сотни других, которых тоже не мешает подобрать и посадить на съезжую.
А нынче упраздненному помпадуру предстоит только приехать на станцию железной дороги (благо
она тут
же, под боком), наскоро всех расцеловать, затем свистнул паровоз — и нет его!
Измена
же хотя и казалась наиболее практическим выходом, но ведь и
ее прежде надобно доказать или, по малой мере, доложить об
ней, а это тоже почти невозможно, потому что «веяния времени» обращают человека в пепел прежде, нежели он успеет разинуть рот…
Что
же касается до сибирской язвы, то ты можешь быть на этот счет спокойна: ни меня, ни тебя
она коснуться не посмеет.
Но кто
же пишет эту карикатуру? не сама ли действительность? не
она ли на каждом шагу обличает самоё себя в преувеличениях?
Сажусь, однако, беру первую попавшуюся под руку газету и приступаю к чтению передовой статьи. Начала нет; вместо него: «Мы не раз говорили». Конца нет; вместо него: «Об этом поговорим в другой раз». Средина есть.
Она написана пространно, просмакована, даже не лишена гражданской меланхолии, но, хоть убей, я ничего не понимаю. Сколько лет уж я читаю это «поговорим в другой раз»! Да ну
же, поговори! — так и хочется крикнуть…
— Гм… да… пожалуй, что это и так. Сказывают, и шах персидский тоже такое мнение высказал. Говорят, что когда его в Париже спросили, какая страна ему больше понравилась, то он ответил: Moi… Russie… politique jamais!.. hourra toujours… et puis [Я… Россия… политика никогда!.. ура всегда… а потом… (фр.)] айда! И так это, сказывают, Мак-Магонше понравилось, что
она тут
же выразилась: и у нас, говорит, ваше величество, к будущему приезду вашему то
же будет!
Природа создала его в одну из тех минут благодатной тишины, когда из материнского
ее лона на всех льется мир и благоволение. В эти краткие мгновения во множестве рождаются на свете люди не весьма прозорливые, но скромные и добрые; рождаются и, к сожалению, во множестве
же и умирают… Но умные муниципии подстерегают уцелевших и, по достижении ими законного возраста, ходатайствуют об них перед начальством. И со временем пользуются плодами своей прозорливости, то есть бывают счастливы.
— Это вы, милостивый государь, бунты затеваете, — сказал он ему, — а не снегири-с! Снегирь — птица небольшая и к учению склонная-с — зачем
ей бунтовать? Застрелить
ее недолго-с, только кто
же тогда в наших рощах свистеть будет-с? Извольте, государь мой, снять сапоги и сесть под арест-с!
Однако ж, он тотчас
же сообразил, что если эту бабу в хорошие руки, то
она вся сделается сахарная.
По наступлении вечера он снова пошел по тому
же направлению и увидел, что баба опять стоит у дверей, очевидно, уже не случайно.
Она была примыта, приглажена, скалила зубы и не без лукавства смотрела на него своими выпученными глазами.
Он некоторое время стоял и, видимо, хотел что-то сказать; быть может, он даже думал сейчас
же предложить
ей разделить с ним бремя власти. Но вместо того только разевал рот и тянулся корпусом вперед.
Она тоже молчала и, повернув в сторону рдеющее лицо, потихоньку смеялась. Вдруг он взглянул вперед и увидел, что из-за угла соседнего дома высовывается голова частного пристава и с любопытством следит за его движениями. Как ужаленный, он круто повернул налево кругом и быстрыми шагами стал удаляться назад.
По приходе его
она прежде всего начинала допытываться, за что он
ее, бабу, любит; он
же, с своей стороны, кротко и обстоятельно объяснял
ей причину, и в этом несложном разговоре мгновения летели за мгновениями; затем
она начинала обнаруживать беспокойство и каким-то просительным голосом спрашивала...
Появлялась целая сковорода шипящих пирогов, которые исчезали один за другим, а мгновения летели себе да летели. Потом
она принималась опять допытываться, за что он
ее, бабу, любит, и опять летели мгновения. Иногда к беседе присоединялся старик, отец
ее, но от него большой пользы не было, потому что, как только закрыли его кабак, он тотчас
же от горести ослеп и оглох.
Но размолвки подобного рода происходили редко и тотчас
же прекращались, ибо как он только начинал обнаруживать величие души,
она переменяла разговор и начинала допытываться, за что он
ее, бабу, любит. Тогда вновь начиналось подробное рассмотрение этого вопроса, и все недоумения прекращались сами собою.
Клянусь, никогда королева Помаре (а кто
же не знает, до какой степени
она неизящна в своих выражениях?) не обращалась к своему кучеру с подобным потоком высокоукоризненных слов!
Помпадур сидел тут
же и не только не унимал бесстыдницу, но даже хмурил брови всякий раз, как
она ослабевала.
Муж
ее был тут
же и очень смешил нас своими шутками над обманутыми мужьями, из числа которых он простодушно не исключал и самого себя.
Когда
же я начал умолять его, ссылаясь на престарелую мать и девицу-сестру, у которой единственное сокровище на земле —
ее добродетель, то он не только не внял голосу великодушия, но даже позволил себе несколько двусмысленностей насчет добродетели моей доброй, бедной сестры.