Неточные совпадения
— Спроси учителя, — сказала
она и, тотчас
же покраснев, торопливо прибавила...
И так
же, как брат,
она всегда выбирала себе первые роли.
Клим понимал, что Лидия не видит в нем замечательного мальчика, в
ее глазах он не растет, а остается все таким
же, каким был два года тому назад, когда Варавки сняли квартиру.
— Про аиста и капусту выдумано, — говорила
она. — Это потому говорят, что детей родить стыдятся, а все-таки родят их мамы, так
же как кошки, я это видела, и мне рассказывала Павля. Когда у меня вырастут груди, как у мамы и Павли, я тоже буду родить — мальчика и девочку, таких, как я и ты. Родить — нужно, а то будут все одни и те
же люди, а потом они умрут и уж никого не будет. Тогда помрут и кошки и курицы, — кто
же накормит их? Павля говорит, что бог запрещает родить только монашенкам и гимназисткам.
И смешная печаль о фарфоровом трубочисте и все в этой девочке казалось Климу фальшивым. Он смутно подозревал, что
она пытается показать себя такой
же особенной, каков он, Клим Самгин.
Около Веры Петровны Дронов извивался ласковой собачкой, Клим подметил, что нянькин внук боится
ее так
же, как дедушку Акима, и что особенно страшен ему Варавка.
Она стала одеваться наряднее, праздничней, еще более гордо выпрямилась, окрепла, пополнела,
она говорила мягче, хотя улыбалась так
же редко и скупо, как раньше.
Клима он перестал замечать, так
же, как раньше Клим не замечал его, а на мать смотрел обиженно, как будто наказанный
ею без вины.
Вслушиваясь в беседы взрослых о мужьях, женах, о семейной жизни, Клим подмечал в тоне этих бесед что-то неясное, иногда виноватое, часто — насмешливое, как будто говорилось о печальных ошибках, о том, чего не следовало делать. И, глядя на мать, он спрашивал себя: будет ли и
она говорить так
же?
Он поздоровался с ним небрежно, сунув ему руку и тотчас
же спрятав
ее в карман; он снисходительно улыбнулся в лицо врага и, не сказав ему ни слова, пошел прочь.
Она убежала. Сомовы отвели Клима в кухню, чтобы смыть кровь с его разбитого лица; сердито сдвинув брови, вошла Вера Петровна, но тотчас
же испуганно крикнула...
Клим сидел опечаленный, его забыли похвалить за чтение, Алину он считал глупенькой и, несмотря на красоту
ее, такой
же ненужной, неинтересной, как Варя Сомова.
К нему
она относилась почти так
же пренебрежительно и насмешливо, как ко всем другим мальчикам, и уже не
она Климу, а он
ей предлагал...
И мысли у
нее стали так
же резко очерчены, угловаты, как
ее тело.
Вера эта звучала почти в каждом слове, и, хотя Клим не увлекался
ею, все
же он выносил из флигеля не только кое-какие мысли и меткие словечки, но и еще нечто, не совсем ясное, но в чем он нуждался; он оценивал это как знание людей.
Она редко бывала во флигеле, после первого
же визита
она, просидев весь вечер рядом с ласковой и безгласной женой писателя, недоуменно заявила...
Его раздражали непонятные отношения Лидии и Макарова, тут было что-то подозрительное: Макаров, избалованный вниманием гимназисток, присматривался к Лидии не свойственно ему серьезно, хотя говорил с
нею так
же насмешливо, как с поклонницами его, Лидия
же явно и, порою, в форме очень резкой, подчеркивала, что Макаров неприятен
ей. А вместе с этим Клим Самгин замечал, что случайные встречи их все учащаются, думалось даже: они и флигель писателя посещают только затем, чтоб увидеть друг друга.
Но, не ожидая ответа,
она тотчас
же отметила достоинства осужденного
ею...
— Что
же она? — спросил Клим и остановился, не зная, как сказать далее.
Он встал, крепко обнял
ее за талию, но тотчас
же отвел свою руку, вдруг и впервые чувствуя в матери женщину.
Белый передник туго обтягивал
ее грудь. Клим подумал, что груди у
нее, должно быть, такие
же твердые и жесткие, как икры ног.
— Но, разумеется, это не так, — сказал Клим, надеясь, что
она спросит: «Как
же?» — и тогда он сумел бы блеснуть пред
нею, он уже знал, чем и как блеснет. Но девушка молчала, задумчиво шагая, крепко кутая грудь платком; Клим не решился сказать
ей то, что хотел.
— Не тому вас учат, что вы должны знать. Отечествоведение — вот наука, которую следует преподавать с первых
же классов, если мы хотим быть нацией. Русь все еще не нация, и боюсь, что
ей придется взболтать себя еще раз так, как
она была взболтана в начале семнадцатого столетия. Тогда мы будем нацией — вероятно.
Клим тотчас
же признал, что это сказано верно. Красота являлась непрерывным источником непрерывной тревоги для девушки, Алина относилась к себе, точно к сокровищу, данному
ей кем-то на краткий срок и под угрозой отнять тотчас
же, как только
она чем-нибудь испортит чарующее лицо свое. Насморк был для
нее серьезной болезнью,
она испуганно спрашивала...
Ничтожный прыщик на лице повергал
ее в уныние, так
же как заусеницы или укус комара.
Она боялась потолстеть, похудеть, боялась грома.
На катке, боясь упасть,
она каталась одна в стороне и тихо или
же с наиболее опытными конькобежцами, в ловкости и силе которых была уверена.
— Нет, красота именно — неправда,
она вся, насквозь, выдумана человеком для самоутешения, так
же как милосердие и еще многое…
Его очень заинтересовали откровенно злые взгляды Дронова, направленные на учителя. Дронов тоже изменился, как-то вдруг. Несмотря на свое уменье следить за людями, Климу всегда казалось, что люди изменяются внезапно, прыжками, как минутная стрелка затейливых часов, которые недавно купил Варавка: постепенности в движении их минутной стрелки не было,
она перепрыгивала с черты на черту. Так
же и человек: еще вчера он был таким
же, как полгода тому назад, но сегодня вдруг в нем являлась некая новая черта.
— Как
же иначе? — слегка удивилась мать. — Ты был обязан предупредить
ее отца.
Он сейчас
же понял, что сказал это не так, как следовало, не теми словами. Маргарита, надевая новые ботинки, сидела согнувшись, спиною к нему.
Она ответила не сразу и спокойно...
Какими
же ласками награждала
она Дронова, какие слова шептала ему?
А вспомнив
ее слова о трех заботливых матерях, подумал, что, может быть, на попечении Маргариты, кроме его, было еще двое таких
же, как он.
«Я — хочу оправдать
ее?» — спрашивал он себя. Но тотчас
же пред ним являлось плоское лицо Дронова, его хвастливые улыбочки, бесстыдные слова его рассказов о Маргарите.
— Ты все такая
же… нервная, — сказала Вера Петровна; по паузе Клим догадался, что
она хотела сказать что-то другое. Он видел, что Лидия стала совсем взрослой девушкой, взгляд
ее был неподвижен, можно было подумать, что
она чего-то напряженно ожидает. Говорила
она несвойственно
ей торопливо, как бы желая скорее выговорить все, что нужно.
— Большинство людей только ищет красоту, лишь немногие создают
ее, — заговорил он. — Возможно, что в природе совершенно отсутствует красота, так
же как в жизни — истина; истину и красоту создает сам человек…
Та грубоватость, которую Клим знал в
ней с детства, теперь принимала формы, смущавшие его своей резкостью. Говорить с Лидией было почти невозможно,
она и ему ставила тот
же вопрос...
Пролежав в комнате Клима четверо суток, на пятые Макаров начал просить, чтоб его отвезли домой. Эти дни, полные тяжелых и тревожных впечатлений, Клим прожил очень трудно. В первый
же день утром, зайдя к больному, он застал там Лидию, — глаза у
нее были красные, нехорошо блестели, разглядывая серое, измученное лицо Макарова с провалившимися глазами; губы его, потемнев, сухо шептали что-то, иногда он вскрикивал и скрипел зубами, оскаливая их.
— Эх, Костя, ай-яй-ай! Когда нам Лидия Тимофеевна сказала, мы так и обмерли. Потом
она обрадовала нас, не опасно, говорит. Ну, слава богу! Сейчас
же все вымыли, вычистили. Мамаша! — закричал он и, схватив длинными пальцами локоть Клима, представился...
В сущности, он и не думал, а стоял пред
нею и рассматривал девушку безмысленно, так
же как иногда смотрел на движение облаков, течение реки.
«Вот как? — думал он. — Значит,
она давно и часто ходит сюда,
она здесь — свой человек? Но почему
же Макаров стрелялся?»
Разумеется, кое-что необходимо выдумывать, чтоб подсолить жизнь, когда
она слишком пресна, подсластить, когда горька. Но — следует найти точную меру. И есть чувства, раздувать которые — опасно. Такова, конечно, любовь к женщине, раздутая до неудачных выстрелов из плохого револьвера. Известно, что любовь — инстинкт, так
же как голод, но — кто
же убивает себя от голода или жажды или потому, что у него нет брюк?
Думать мешали напряженно дрожащие и как бы готовые взорваться опаловые пузыри вокруг фонарей. Они создавались из мелких пылинок тумана, которые, непрерывно вторгаясь в их сферу, так
же непрерывно выскакивали из
нее, не увеличивая и не умаляя объема сферы. Эта странная игра радужной пыли была почти невыносима глазу и возбуждала желание сравнить
ее с чем-то, погасить словами и не замечать
ее больше.
Нехаева была неприятна. Сидела
она изломанно скорчившись, от
нее исходил одуряющий запах крепких духов. Можно было подумать, что тени в глазницах
ее искусственны, так
же как румянец на щеках и чрезмерная яркость губ. Начесанные на уши волосы делали
ее лицо узким и острым, но Самгин уже не находил эту девушку такой уродливой, какой
она показалась с первого взгляда.
Ее глаза смотрели на людей грустно, и
она как будто чувствовала себя серьезнее всех в этой комнате.
— Ну, идемте смотреть город, — скорее приказала, чем предложила
она. Клим счел невежливым отказаться и часа три ходил с
нею в тумане, по скользким панелям, смазанным какой-то особенно противной грязью, не похожей на жирную грязь провинции. Марина быстро и твердо, как солдат, отбивала шаг, в походке
ее была та
же неудержимость, как в словах, но простодушие
ее несколько подкупало Клима.
Все чаще Клим думал, что Нехаева образованнее и умнее всех в этой компании, но это, не сближая его с девушкой, возбуждало в нем опасение, что Нехаева поймет в нем то, чего
ей не нужно понимать, и станет говорить с ним так
же снисходительно, небрежно или досадливо, как
она говорит с Дмитрием.
В серой, цвета осеннего неба, шубке, в странной шапочке из меха голубой белки, сунув руки в муфту такого
же меха,
она была подчеркнуто заметна. Шагала расшатанно, идти в ногу с
нею было неудобно. Голубой, сверкающий воздух жгуче щекотал
ее ноздри,
она прятала нос в муфту.
Ногою в зеленой сафьяновой туфле
она безжалостно затолкала под стол книги, свалившиеся на пол, сдвинула вещи со стола на один его край, к занавешенному темной тканью окну, делая все это очень быстро. Клим сел на кушетку, присматриваясь. Углы комнаты были сглажены драпировками, треть
ее отделялась китайской ширмой, из-за ширмы был виден кусок кровати, окно в ногах
ее занавешено толстым ковром тускло красного цвета, такой
же ковер покрывал пол. Теплый воздух комнаты густо напитан духами.
Клим отошел от окна с досадой на себя. Как это он не мог уловить смысла пьесы? Присев на стул, Туробоев закурил папиросу, но тотчас
же нервно ткнул
ее в пепельницу.
— Ой, кажется, я вам юбку прожег, — воскликнул Кутузов, отодвигаясь от
нее. Марина обернулась, увидела Клима и вышла в столовую с таким
же багровым лицом, какое было у
нее сейчас.
Девушка встретила его с радостью. Так
же неумело и суетливо
она бегала из угла в угол, рассказывая жалобно, что ночью не могла уснуть; приходила полиция, кого-то арестовали, кричала пьяная женщина, в коридоре топали, бегали.