Неточные совпадения
Один начальник как приехал, так первым делом приступил к сломке пола в губернаторском кабинете — и что же? сломать-то сломал, а нового на его место построить
не успел! «Много, — говорил он потом, когда прощался с нами, — много намеревался я
для пользы сделать, да, видно, Богу, друзья мои,
не угодно!» И действительно, приехал на место его новый генерал и тотчас же рассудил, что пол надо
было ломать
не в кабинете, а в гостиной, и соответственно с этим сделал надлежащее распоряжение.
Возражают против этого, что иногда такая «
суть» бывает, которую будто бы и внушить совестно, но это возражение, очевидно, неоснова-тельное, потому что человек надежный и благонравный от самой природы одарен такою внутреннею закваскою, которая заключает в себе материал
для всякого рода «
сути»; следственно, тут даже и внушений прямых
не нужно, а достаточно только крючок запустить: непременно какую-нибудь бирюльку да вытащишь!
— Ваше превосходительство! — сказал он, —
буду краток, чтоб
не задерживать драгоценные ваши часы. Я
не красноречив, но знаю, что когда понадобилось отвести
для батальона огороды — вы отвели их; когда приказано
было варить
для нижних чинов пищу из общего котла — вы приказали приобрести эти котлы в лучшем виде. Вверенный мне батальон имеет честь благодарить за это ваше превосходительство. Ура!
Не то чтобы идея о замощении базарной площади
была для старика новостью; нет, и его воображение когда-то пленялось ею, но он оставил эту затею (и
не без сожаления оставил!), потому что из устных и письменных преданий убедился, что до него уже семь губернаторов погибло жертвою этой ужасной идеи.
Как, с одной стороны, чинобоязненность и начальстволюбие
есть то естественное основание, из которого со временем прозябнет
для вкушающего сладкий плод, так, с другой стороны, безначалие, как и самое сие слово о том свидетельствует,
есть не что иное, как зловонный тук, из которого имеют произрасти одни зловредные волчцы.
Ни
для кого внезапная отставка старого помпадура
не была так обильна горькими последствиями, ни в чьем существовании
не оставила она такой пустоты, как в существовании Надежды Петровны Бламанже. Исправники, городничие, советники, в ожидании нового помпадура, все-таки продолжали именоваться исправниками, городничими и советниками; она одна, в одно мгновение и навсегда, утратила и славу, и почести, и величие…
Были минуты, когда ей казалось, что она даже утратила свой пол.
По уходе его Надежда Петровна некоторое время стояла в остолбенении. Ей казалось, что она выслушала какую-то неуклюжую канцелярскую бумагу, которой смысл
был для нее еще
не совсем ясен, но на которую необходимо во что бы ни стало дать объяснение. Наконец, когда она очнулась, то первым ее движением
было схватить портрет старого помпадура.
Не надо думать, однако, чтобы новый помпадур
был человек холостой; нет, он
был женат и имел детей; но жена его только и делала, что с утра до вечера
ела печатные пряники. Это зрелище до такой степени истерзало его, что он с горя чуть-чуть
не погрузился в чтение недоимочных реестров. Но и это занятие представляло слишком мало пищи
для ума и сердца, чтобы наполнить помпадурову жизнь. Он стал ходить в губернское правление и тосковать.
Однако ж эта речь произвела действие
не столь благоприятное, как можно
было ожидать, потому что всякий очень хорошо понимал, что
для того, чтоб сообщить пропинационному праву тот пользительный характер, о котором упоминал Цанарцт, необходимо
было обладать достаточными капиталами.
Я стремлюсь к тому, чтоб у меня процветала промышленность, чтобы священное право собственности
было для всех обеспечено и чтобы порядок ни под каким видом нарушен
не был.
Что заключается в этих томах, глядящих корешками наружу? Каким слогом написано то, что там заключается? Употребляются ли слова вроде «закатить», «влепить», которые он считал совершенно достаточными
для отправления своего несложного правосудия? или,
быть может, там стоят совершенно другие слова? И точно ли там заключается это странное слово «нельзя», которое, с самой минуты своего вступления в помпадуры, он считал упраздненным и о котором так
не в пору напомнил ему правитель канцелярии?
Помпадур понял это противоречие и,
для начала, признал безусловно верною только первую половину правителевой философии, то
есть, что на свете нет ничего безусловно-обеспеченного, ничего такого, что
не подчинялось бы закону поры и времени. Он обнял совокупность явлений, лежавших в районе его духовного ока, и вынужден
был согласиться, что весь мир стоит на этом краеугольном камне «Всё тут-с». Придя к этому заключению и применяя его специально к обывателю, он даже расчувствовался.
Бог весть куда привело бы его это грустное настроение мыслей, если б он
не сознавал, что вопрос должен
быть разрешен, помимо сентиментальных соображений, лично
для него самого. И он приступил к этому разрешению прямо, без колебаний.
— Да-с, все-с, — повторил он уже вслух, и это течение мыслей
было бы крайне
для него благоприятно, если б оно
не было расстроено одним, совершенно случайным обстоятельством.
Впрочем, во всем этом
была и утешительная
для его самолюбия сторона, та именно, что ни помпадуру, ни закону никаких преимуществ друг перед другом
не отдавалось.
И помпадур — ничего, даже
не поморщился. Ни криков, ни воззвания к оружию, ни революций — ничего при этом
не было. Просто взял и вынул из кармана 1 р. 43 к., которые и теперь хранятся в казне, яко живое свидетельство покорности законам со стороны того, который
не токмо
был вправе утверждать, что
для него закон
не писан, но мог еще и накричать при этом на целых 7 копеек, так чтобы вышло уж ровно полтора рубля.
Не бунтовской вопрос «за что?» служил
для него исходною точкой, а совершенно ясное и положительное правило:
будь готов.
Если я желал, чтоб выкупные платежи вносили бездоимочно, то ведь я желал этого
не для себя,
не для приобретения себе эфемерной популярности, а
для того, что сердце мое обливалось кровью при одной мысли, что государственное казначейство может
быть поставлено в затруднение.
Но вот выискивается австрийский журналист, который по поводу этого же самого происшествия совершенно наивно восклицает: «О! если бы нам, австрийцам, Бог послал такую же испорченность, какая существует в Пруссии! как
были бы мы счастливы!» Как хотите, а это восклицание проливает на дело совершенно новый свет, ибо кто же может поручиться, что вслед за австрийским журналистом
не выищется журналист турецкий, который пожелает
для себя австрийской испорченности, а потом нубийский или коканский журналист, который
будет сгорать завистью уже по поводу испорченности турецкой?
Для преобразования России нужно
было, чтоб шалопаи
были на глазах, чтоб они
не гадили втихомолку, а делали это, буде хватит смелости, в виду всей публики.
У Дюссо же, кстати, собираются наезжие помпадуры и за бутылкой доброго вина развивают виды и предположения, какие кому Бог на душу пошлет, а следовательно,
для молодых кандидатов в администраторы лучшей школы
не может
быть.
Не раз указывал я, что путей сообщения у нас, можно сказать,
не существует, что судоходство наше представляет зрелище в высшей степени прискорбное
для сердца всякого истинного патриота, что в торговле главным двигателем является
не благородная и вполне согласная с предписаниями политико-экономической науки потребность
быть посредником между потребителем и производителем, а гнусное желание наживы, что земледелие, этот главный источник благосостояния стран, именующих себя земледельческими,
не радует земледельца, а землевладельцу даже приносит чувствительное огорчение.
Что означают эти слова — это до него
не касается; он рад уже и тому, что
есть такие слова, которые хоть и черт знает что означают, но дают исходную точку
для борьбы.
— Vous devez être а la hauteur de votre position, ma chère! [Вы должны
быть на высоте своего положения, дорогая! (фр.)] — беспрерывно твердил он ей и, чтоб
не слышать никаких отговорок, выписал
для нее на свой счет несколько дорогих нарядов от Минангуа из Москвы.
В угоду ему она сделала, однако ж, несколько попыток, но — Боже! — сколько изобретательности нужно ей
было иметь, чтоб тут пришить новый бант, там переменить тюник — и все
для того, чтоб отвести глаза публике и убедить, что она является в общество
не в «мундире», как какая-нибудь асессорша, а всегда в новом и свежем наряде!
Это
было самое тяжелое время
для Анны Григорьевны. Феденька ходил сумрачный и громко выражался, что он — жертва интриги. Дни проходили за днями; с каждым новым днем он с большим и большим усилием искал фактов и ничего
не находил.
Была пытливость,
была потребность игры ума.
Не знания, а именно игры ума. Сверх того,
была потребность воспрославить свое имя… хоть покупкою шрифта
для губернской типографии.
Эти скромные, но полезные
для человечества деяния до такой степени выгодно выделялись из целой цепи деяний легкомысленных и бесплодно-возмутительных, что
не обратить на них внимания
было невозможно.
Спрашиваю тебя: если я
буду истреблять посредством внутренней политики мужиков — кто
будет платить подати? кто
будет производить то, без чего я, как человек известных привычек,
не могу обойтись? кто, наконец, доставит материал
для целой статистической рубрики под названием: «движение народонаселения»!
— Вы ко мне с бумагами как можно реже ходите, — говорил он письмоводителю, — потому что я
не разорять приехал, а созидать-с. Погубить человека
не трудно-с. Черкнул: Помпадур 4-й, и нет его. Только я совсем
не того хочу. Я и сам хочу
быть жив и другим того же желаю. Чтоб все
были живы: и я, и вы, и прочие-с! А ежели вам невтерпеж бумаги писать, то можете
для своего удовольствия строчить сколько угодно, я же подписывать
не согласен.
—
Не просите-с, — сказал он твердо, — ибо я
для того собственно с вами и знакомство свел, дабы казенный интерес соблюсти! Какой он смотритель-с! Он сейчас же первым делом всю провизию с базара к себе притащит-с! Последствием же сего явятся недоимщики-с. Станут говорить: оттого мы податей
не платим, что помпадуршин отец имение наше грабит. В каком я тогда положении
буду? Недоимщиков сечь — неправильно-с; родителя вашего казнить — приятно ли
для вас
будет?
Дни проходили за днями; город
был забыт. Начальство,
не получая ни жалоб, ни рапортов, ни вопросов, сначала заключило, что в городе все обстоит благополучно, но потом мало-помалу совершенно выпустило его из вида, так что даже
не поместило в список населенных мест, доставляемый в Академию наук
для календаря.
Я
не счел, однако ж, нужным останавливаться на этих недостатках, ибо
для нас, русских, самые преувеличения иностранцев очень поучительны. Читая рассказываемые про нас небылицы, мы, во-первых, выносим убеждение, что иностранцы — народ легкомысленный и что, следовательно, в случае столкновения, с ними очень нетрудно
будет справиться. Во-вторых, мы получаем уверенность, что перьями их руководит дурное чувство зависти,
не прощающее России той глубокой тишины, среди которой происходит ее постепенное обновление.
Когда же я позволил себе усомниться, чтобы обстоятельство столь неважное способно
было возбудить столь сильный гнев, то расшитый помпадур взглянул на меня с таким странным видом, что я поспешил раскланяться, дабы
не вышло из этого чего дурного
для меня или
для моего всемилостивейшего повелителя.
Так, например, когда я объяснил одному из них, что
для них же
будет хуже, ежели мир обратится в пустыню, ибо некого
будет усмирять и даже некому
будет готовить им кушанье, то он, с невероятным апломбом, ответил мне: «Тем лучше! мы
будем ездить друг к другу и играть в карты, а обедать
будем ходить в рестораны!» И я опять вынужден
был замолчать, ибо какая же возможность поколебать эту непреоборимую веру в какое-то провиденциальное назначение помпадуров, которая ни перед чем
не останавливается и никаких невозможностей
не признает!
Это восклицание
было очень знаменательно и должно бы предостеречь меня. Но провидению угодно
было потемнить мой рассудок, вероятно,
для того, чтобы
не помешать мне испить до дна чашу уготованных мне истязаний, орудием которых явился этот ужасный человек.
— Извините, excellence, но я так мало посвящен в пружины степной политики (la politique des steppes), что многого
не могу уразуметь. Так, например,
для чего вы вмешиваетесь в дела других? Ведь эти «другие»
суть служители того же бюрократического принципа, которого представителем являетесь и вы? Ибо, насколько я понимаю конституцию степей…
Я и до сих пор
не могу объяснить себе, что мотивировало те прискорбные сцены, которых я
был свидетелем в это памятное
для меня утро.