Неточные совпадения
Накануне, в 9-м часу вечера, приехал господин с чемоданом, занял нумер, отдал
для прописки свой паспорт, спросил себе чаю и котлетку, сказал, чтоб его
не тревожили вечером, потому что он устал и хочет спать, но чтобы завтра непременно разбудили в 8 часов, потому что у него
есть спешные дела, запер дверь нумера и, пошумев ножом и вилкою, пошумев чайным прибором, скоро притих, — видно, заснул.
Я думаю, что
не буду нуждаться; но если
буду, обращусь к тебе; позаботься же, чтоб у тебя на всякий случай
было готово несколько денег
для меня; ведь ты знаешь, у меня много надобностей, расходов, хоть я и скупа; я
не могу обойтись без этого.
Я бы ничего
не имела возразить, если бы вы покинули Адель
для этой грузинки, в ложе которой
были с ними обоими; но променять француженку на русскую… воображаю! бесцветные глаза, бесцветные жиденькие волосы, бессмысленное, бесцветное лицо… виновата,
не бесцветное, а, как вы говорите, кровь со сливками, то
есть кушанье, которое могут брать в рот только ваши эскимосы!
— Жюли, это сказал
не Карасен, — и лучше зови его: Карамзин, — Карамзин
был историк, да и то
не русский, а татарский, — вот тебе новое доказательство разнообразия наших типов. О ножках сказал Пушкин, — его стихи
были хороши
для своего времени, но теперь потеряли большую часть своей цены. Кстати, эскимосы живут в Америке, а наши дикари, которые
пьют оленью кровь, называются самоеды.
— Благодарю, Серж. Карамзин — историк; Пушкин — знаю; эскимосы в Америке; русские — самоеды; да, самоеды, — но это звучит очень мило са-мо-е-ды! Теперь
буду помнить. Я, господа, велю Сержу все это говорить мне, когда мы одни, или
не в нашем обществе. Это очень полезно
для разговора. Притом науки — моя страсть; я родилась
быть m-me Сталь, господа. Но это посторонний эпизод. Возвращаемся к вопросу: ее нога?
Он согласен, и на его лице восторг от легкости условий, но Жюли
не смягчается ничем, и все тянет, и все объясняет… «первое — нужно
для нее, второе — также
для нее, но еще более
для вас: я отложу ужин на неделю, потом еще на неделю, и дело забудется; но вы поймете, что другие забудут его только в том случае, когда вы
не будете напоминать о нем каким бы то ни
было словом о молодой особе, о которой» и т. д.
Жюли стала объяснять выгоды: вы избавитесь от преследований матери, вам грозит опасность
быть проданной, он
не зол, а только недалек, недалекий и незлой муж лучше всякого другого
для умной женщины с характером, вы
будете госпожею в доме.
Она в ярких красках описывала положение актрис, танцовщиц, которые
не подчиняются мужчинам в любви, а господствуют над ними: «это самое лучшее положение в свете
для женщины, кроме того положения, когда к такой же независимости и власти еще присоединяется со стороны общества формальное признание законности такого положения, то
есть, когда муж относится к жене как поклонник актрисы к актрисе».
Я
не была в обществе,
не испытывала, что значит блистать, и у меня еще нет влечения к этому, — зачем же я стану жертвовать чем-нибудь
для блестящего положения только потому, что, по мнению других, оно приятно?
Так теперь я
не знаю, что я
буду чувствовать, если я полюблю мужчину, я знаю только то, что
не хочу никому поддаваться, хочу
быть свободна,
не хочу никому
быть обязана ничем, чтобы никто
не смел сказать мне: ты обязана делать
для меня что-нибудь!
Была и еще одна причина в том же роде: мать Сторешникова, конечно, станет противиться женитьбе — мать в этом случае представительница света, — а Сторешников до сих пор трусил матери и, конечно, тяготился своею зависимостью от нее.
Для людей бесхарактерных очень завлекательна мысль: «я
не боюсь; у меня
есть характер».
С какою степенью строгости исполняют они эту высокую решимость, зависит, конечно, оттого, как устраивается их домашняя жизнь: если
не нужно
для близких им, они так и
не начинают заниматься практикою, то
есть оставляют себя почти в нищете; но если заставляет семейная необходимость, то обзаводятся практикою настолько, насколько нужно
для семейства, то
есть в очень небольшом размере, и лечат лишь людей, которые действительно больны и которых действительно можно лечить при нынешнем еще жалком положении науки, тo
есть больных, вовсе невыгодных.
Такое время очень благоприятно
для кутежа
не только со стороны готовности, но и со стороны возможности:
пить дешевле, чем
есть и одеваться.
— Если это
для меня, то благодарю вас: я
не буду пить.
Осматривая собравшихся гостей, Лопухов увидел, что в кавалерах нет недостатка: при каждой из девиц находился молодой человек, кандидат в женихи или и вовсе жених. Стало
быть, Лопухова пригласили
не в качестве кавалера; зачем же? Подумавши, он вспомнил, что приглашению предшествовало испытание его игры на фортепьяно. Стало
быть, он позван
для сокращения расходов, чтобы
не брать тапера. «Хорошо, — подумал он: — извините, Марья Алексевна», и подошел к Павлу Константинычу.
Она настаивала, чтобы вечера вовсе
не было, но вечер устроился, маленький, без выставки, стало
быть, неотяготительный
для нее, и она, — чего никак
не ожидала, — забыла свое горе: в эти годы горевать так
не хочется, бегать, хохотать и веселиться так хочется, что малейшая возможность забыть заставляет забыть на время горе.
— Может
быть… может
быть! Если вы
не ошиблись, хорошо
для меня.
— Это
было для Верочки и
для Дмитрия Сергеича, — он теперь уж и в мыслях Марьи Алексевны
был не «учитель», а «Дмитрий Сергеич»; — а
для самой Марьи Алексевны слова ее имели третий, самый натуральный и настоящий смысл: «надо его приласкать; знакомство может впоследствии пригодиться, когда
будет богат, шельма»; это
был общий смысл слов Марьи Алексевны
для Марьи Алексевны, а кроме общего,
был в них
для нее и частный смысл: «приласкавши, стану ему говорить, что мы люди небогатые, что нам тяжело платить по целковому за урок».
Со стороны частного смысла их
для нее самой, то
есть сбережения платы за уроки, Марья Алексевна достигла большего успеха, чем сама рассчитывала; когда через два урока она повела дело о том, что они люди небогатые, Дмитрий Сергеич стал торговаться, сильно торговался, долго
не уступал, долго держался на трехрублевом (тогда еще
были трехрублевые, т. е., если помните, монета в 75 к...
По-видимому, частный смысл ее слов, — надежда сбить плату, — противоречил ее же мнению о Дмитрии Сергеиче (
не о Лопухове, а о Дмитрии Сергеиче), как об алчном пройдохе: с какой стати корыстолюбец
будет поступаться в деньгах
для нашей бедности? а если Дмитрий Сергеич поступился, то, по — настоящему, следовало бы ей разочароваться в нем, увидеть в нем человека легкомысленного и, следовательно, вредного.
Другим результатом-то, что от удешевления учителя (то
есть, уже
не учителя, а Дмитрия Сергеича) Марья Алексевна еще больше утвердилась в хорошем мнении о нем, как о человеке основательном, дошла даже до убеждения, что разговоры с ним
будут полезны
для Верочки, склонят Верочку на венчанье с Михаилом Иванычем — этот вывод
был уже очень блистателен, и Марья Алексевна своим умом
не дошла бы до него, но встретилось ей такое ясное доказательство, что нельзя
было не заметить этой пользы
для Верочки от влияния Дмитрия Сергеича.
Но нет, Марья Алексевна
не удовлетворилась надзором, а устроила даже пробу, будто учила «логику», которую и я учил наизусть, говорящую: «наблюдение явлений, каковые происходят сами собою, должно
быть поверяемо опытами, производимыми по обдуманному плану,
для глубочайшего проникновения в тайны таковых отношений», — и устроила она эту пробу так, будто читала Саксона Грамматика, рассказывающего, как испытывали Гамлета в лесу девицею.
— Да. Это украшение; оно и полезно
для успеха дела; но дело обыкновенно бывает и без этого украшения, а без расчета
не бывает. Любовь к науке
была только результатом, возникавшим из дела, а
не причиною его, причина
была одна — выгода.
В содействии Марьи Алексевны вовсе
не было нужды
для той развязки, какую получила встреча Верочки с Лопуховым.
Но я рассказываю дело
не так, как нужно
для доставления мне художнической репутации, а как оно
было.
Ошибаться может каждый, ошибки могут
быть нелепы, если человек судит о вещах, чуждых его понятиям; но
было бы несправедливо выводить из нелепых промахов Марьи Алексевны, что ее расположение к Лопухову основывалось лишь на этих вздорах: нет, никакие фантазии о богатой невесте и благочестии Филиппа Эгалите ни на минуту
не затмили бы ее здравого смысла, если бы в действительных поступках и словах Лопухова
было заметно
для нее хотя что-нибудь подозрительное.
Но он действительно держал себя так, как, по мнению Марьи Алексевны, мог держать себя только человек в ее собственном роде; ведь он молодой, бойкий человек,
не запускал глаз за корсет очень хорошенькой девушки,
не таскался за нею по следам, играл с Марьею Алексевною в карты без отговорок,
не отзывался, что «лучше я посижу с Верою Павловною», рассуждал о вещах в духе, который казался Марье Алексевне ее собственным духом; подобно ей, он говорил, что все на свете делается
для выгоды, что, когда плут плутует, нечего тут приходить в азарт и вопиять о принципах чести, которые следовало бы соблюдать этому плуту, что и сам плут вовсе
не напрасно плут, а таким ему и надобно
быть по его обстоятельствам, что
не быть ему плутом, —
не говоря уж о том, что это невозможно, —
было бы нелепо, просто сказать глупо с его стороны.
Но до этого он
не договаривался с Марьею Алексевною, и даже
не по осторожности, хотя
был осторожен, а просто по тому же внушению здравого смысла и приличия, по которому
не говорил с нею на латинском языке и
не утруждал ее слуха очень интересными
для него самого рассуждениями о новейших успехах медицины: он имел настолько рассудка и деликатности, чтобы
не мучить человека декламациями, непонятными
для этого человека.
Сострадательные люди,
не оправдывающие его, могли бы также сказать ему в извинение, что он
не совершенно лишен некоторых похвальных признаков: сознательно и твердо решился отказаться от всяких житейских выгод и почетов
для работы на пользу другим, находя, что наслаждение такою работою — лучшая выгода
для него; на девушку, которая
была так хороша, что он влюбился в нее, он смотрел таким чистым взглядом, каким
не всякий брат глядит на сестру; но против этого извинения его материализму надобно сказать, что ведь и вообще нет ни одного человека, который
был бы совершенно без всяких признаков чего-нибудь хорошего, и что материалисты, каковы бы там они ни
были, все-таки материалисты, а этим самым уже решено и доказано, что они люди низкие и безнравственные, которых извинять нельзя, потому что извинять их значило бы потворствовать материализму.
А этот главный предмет, занимавший так мало места в их
не слишком частых длинных разговорах, и даже в коротких разговорах занимавший тоже лишь незаметное место, этот предмет
был не их чувство друг к другу, — нет, о чувстве они
не говорили ни слова после первых неопределенных слов в первом их разговоре на праздничном вечере: им некогда
было об этом толковать; в две — три минуты, которые выбирались на обмен мыслями без боязни подслушивания, едва успевали они переговорить о другом предмете, который
не оставлял им ни времени, ни охоты
для объяснений в чувствах, — это
были хлопоты и раздумья о том, когда и как удастся Верочке избавиться от ее страшного положения.
— Видишь, на том уроке, которого я
не бросил, семейство дрянное, а в нем
есть порядочная девушка. Хочет
быть гувернанткой, чтоб уйти от семейства. Вот я ищу
для нее места.
— Нет, мой друг, это возбудит подозрения. Ведь я бываю у вас только
для уроков. Мы сделаем вот что. Я пришлю по городской почте письмо к Марье Алексевне, что
не могу
быть на уроке во вторник и переношу его на среду. Если
будет написано: на среду утро — значит, дело состоялось; на среду вечер — неудача. Но почти несомненно «на утро». Марья Алексевна это расскажет и Феде, и вам, и Павлу Константинычу.
— Я очень рад теперь за m-lle Розальскую. Ее домашняя жизнь
была так тяжела, что она чувствовала бы себя очень счастливою во всяком сносном семействе. Но я
не мечтал, чтобы нашлась
для нее такая действительно хорошая жизнь, какую она
будет иметь у вас.
— Позвольте же сказать еще только одно; это так неважно
для вас, что, может
быть, и
не было бы надобности говорить. Но все-таки лучше предупредить. Теперь она бежит от жениха, которого ей навязывает мать.
Это, мой милый, должно бы
быть очень обидно
для женщин; это значит, что их
не считают такими же людьми, думают, что мужчина
не может унизить своего достоинства перед женщиною, что она настолько ниже его, что, сколько он ни унижайся перед нею, он все
не ровный ей, а гораздо выше ее.
Да хоть и
не объясняли бы, сама сообразит: «ты, мой друг,
для меня вот от чего отказался, от карьеры, которой ждал», — ну, положим,
не денег, — этого
не взведут на меня ни приятели, ни она сама, — ну, хоть и то хорошо, что
не будет думать, что «он
для меня остался в бедности, когда без меня
был бы богат».
Вот и
будет сокрушаться: «ах, какую он
для меня принес жертву!» И
не думал жертвовать.
— Вот какое и вот какое дело, Алексей Петрович! Знаю, что
для вас это очень серьезный риск; хорошо, если мы помиримся с родными, а если они начнут дело? вам может
быть беда, да и наверное
будет; но… Никакого «но»
не мог отыскать в своей голове Лопухов: как, в самом деле, убеждать человека, чтобы он за нас клал шею в петлю!
Но это
были точно такие же мечты, как у хозяйки мысль развести Павла Константиныча с женою; такие проекты, как всякая поэзия, служат, собственно,
не для практики, а
для отрады сердцу, ложась основанием
для бесконечных размышлений наедине и
для иных изъяснений в беседах будущности, что, дескать, я вот что могла (или, смотря по полу лица: мог) сделать и хотела (хотел), да по своей доброте пожалела (пожалел).
Лопухов возвратился с Павлом Константинычем, сели; Лопухов попросил ее слушать, пока он доскажет то, что начнет, а ее речь
будет впереди, и начал говорить, сильно возвышая голос, когда она пробовала перебивать его, и благополучно довел до конца свою речь, которая состояла в том, что развенчать их нельзя, потому дело со (Сторешниковым — дело пропащее, как вы сами знаете, стало
быть, и утруждать себя вам
будет напрасно, а впрочем, как хотите: коли лишние деньги
есть, то даже советую попробовать; да что, и огорчаться-то
не из чего, потому что ведь Верочка никогда
не хотела идти за Сторешникова, стало
быть, это дело всегда
было несбыточное, как вы и сами видели, Марья Алексевна, а девушку, во всяком случае, надобно отдавать замуж, а это дело вообще убыточное
для родителей: надобно приданое, да и свадьба, сама по себе, много денег стоит, а главное, приданое; стало
быть, еще надобно вам, Марья Алексевна и Павел Константиныч, благодарить дочь, что она вышла замуж без всяких убытков
для вас!
Когда он кончил, то Марья Алексевна видела, что с таким разбойником нечего говорить, и потому прямо стала говорить о чувствах, что она
была огорчена, собственно, тем, что Верочка вышла замуж,
не испросивши согласия родительского, потому что это
для материнского сердца очень больно; ну, а когда дело пошло о материнских чувствах и огорчениях, то, натурально, разговор стал представлять
для обеих сторон более только тот интерес, что, дескать, нельзя же
не говорить и об этом, так приличие требует; удовлетворили приличию, поговорили, — Марья Алексевна, что она, как любящая мать,
была огорчена, — Лопухов, что она, как любящая мать, может и
не огорчаться; когда же исполнили меру приличия надлежащею длиною рассуждений о чувствах, перешли к другому пункту, требуемому приличием, что мы всегда желали своей дочери счастья, — с одной стороны, а с другой стороны отвечалось, что это, конечно, вещь несомненная; когда разговор
был доведен до приличной длины и по этому пункту, стали прощаться, тоже с объяснениями такой длины, какая требуется благородным приличием, и результатом всего оказалось, что Лопухов, понимая расстройство материнского сердца,
не просит Марью Алексевну теперь же дать дочери позволения видеться с нею, потому что теперь это,
быть может,
было бы еще тяжело
для материнского сердца, а что вот Марья Алексевна
будет слышать, что Верочка живет счастливо, в чем, конечно, всегда и состояло единственное желание Марьи Алексевны, и тогда материнское сердце ее совершенно успокоится, стало
быть, тогда она
будет в состоянии видеться с дочерью,
не огорчаясь.
Вы перестаете
быть важным действующим лицом в жизни Верочки, Марья Алексевна, и, расставаясь с вами, автор этого рассказа просит вас
не сетовать на то, что вы отпускаетесь со сцены с развязкою, несколько невыгодной
для вас.
Конечно, вы остались бы довольны и этим, потому что вы и
не думали никогда претендовать на то, что вы мила или добра; в минуту невольной откровенности вы сами признавали, что вы человек злой и нечестный, и
не считали злобы и нечестности своей бесчестьем
для себя, доказывая, что иною вы
не могли
быть при обстоятельствах вашей жизни.
Женщина очень грубая и очень дурная, она мучила дочь, готова
была и убить, и погубить ее
для своей выгоды, и проклинала ее, потерпев через нее расстройство своего плана обогатиться — это так; но следует ли из этого, что она
не имела к дочери никакой любви?
Меры
для слежения за дочерью
были приняты только так, между прочим, потому что, согласитесь, нельзя же
не следить; ну, и желанье добра
было тоже между прочим, потому что, согласитесь, все-таки дочь.
Стало
быть, вам
не для чего бояться нового, все
будет по — старому, кроме того, что сами вы захотите переменить.
Это и
была последняя перемена в распределении прибыли, сделанная уже в половине третьего года, когда мастерская поняла, что получение прибыли —
не вознаграждение за искусство той или другой личности, а результат общего характера мастерской, — результат ее устройства, ее цели, а цель эта — всевозможная одинаковость пользы от работы
для всех, участвующих в работе, каковы бы ни
были личные особенности; что от этого характера мастерской зависит все участие работающих в прибыли; а характер мастерской, ее дух, порядок составляется единодушием всех, а
для единодушия одинаково важна всякая участница: молчаливое согласие самой застенчивой или наименее даровитой
не менее полезно
для сохранения развития порядка, полезного
для всех,
для успеха всего дела, чем деятельная хлопотливость самой бойкой или даровитой.
Я пропускаю множество подробностей, потому что
не описываю мастерскую, а только говорю о ней лишь в той степени, в какой это нужно
для обрисовки деятельности Веры Павловны. Если я упоминаю о некоторых частностях, то единственно затем, чтобы видно
было, как поступала Вера Павловна, как она вела дело шаг за шагом, и терпеливо, и неутомимо, и как твердо выдерживала свое правило:
не распоряжаться ничем, а только советовать, объяснять, предлагать свое содействие, помогать исполнению решенного ее компаниею.
За учреждением этого банка последовало основание комиссионерства
для закупок: девушки нашли выгодным покупать чай, кофе, сахар, обувь, многие другие вещи через посредство мастерской, которая брала товары
не по мелочи, стало
быть, дешевле.
Вот она и выходит к чаю, обнимает мужа: — «каково почивал, миленький?», толкует ему за чаем о разных пустяках и непустяках; впрочем, Вера Павловна — нет, Верочка: она и за утренним чаем еще Верочка —
пьет не столько чай, сколько сливки; чай только предлог
для сливок, их больше половины чашки; сливки — это тоже ее страсть.