Неточные совпадения
Но вот долетают до вас звуки колоколов, зовущих ко всенощной; вы еще далеко от города, и звуки касаются слуха вашего безразлично, в виде общего гула,
как будто весь воздух полон чудной музыки,
как будто все вокруг вас живет и дышит; и если вы когда-нибудь были ребенком, если у вас было детство, оно с изумительною подробностью встанет перед вами; и внезапно воскреснет в вашем сердце вся его свежесть, вся его впечатлительность, все верованья, вся эта милая слепота, которую впоследствии рассеял опыт и которая
так долго и
так всецело утешала ваше существование.
С тех пор, однако ж,
как двукратно княгиня Чебылкина съездила с дочерью в столицу, восторги немного поохладились: оказывается, «qu'on n'y est jamais chez soi», [что там никогда не чувствуешь себя дома (франц.)] что «мы отвыкли от этого шума», что «le prince Курылкин, jeune homme tout-à-fait charmant, — mais que ça reste entre nous — m'a fait tellement la cour, [Князь Курылкин, совершенно очаровательный молодой человек — но пусть это останется между нами —
так ухаживал за мной (франц.).] что просто совестно! — но все-таки
какое же сравнение наш милый, наш добрый, наш тихий Крутогорск!»
Пойдут ребята опять на сход, потолкуют-потолкуют, да и разойдутся по домам, а часика через два, смотришь, сотский и несет тебе за подожданье по гривне с души, а
как в волости-то душ тысячи четыре,
так и выйдет рублев четыреста, а где и больше… Ну, и едешь домой веселее.
Увидят, что человек-то дельный,
так и поддадутся, да и
как еще: прежде по гривенке, может, просил, а тут — шалишь! по три пятака, дешевле не моги и думать.
— Я еще
как ребенком был, — говорит, бывало, —
так мамка меня с ложечки водкой поила, чтобы не ревел, а семи лет
так уж и родитель по стаканчику на день отпущать стал.
— Да
как же, мол, это
так, Иван Петрович? — спрашиваем мы.
Жил у нас в уезде купчина, миллионщик, фабрику имел кумачную, большие дела вел. Ну, хоть что хочешь, нет нам от него прибыли, да и только!
так держит ухо востро, что на-поди. Разве только иногда чайком попотчует да бутылочку холодненького разопьет с нами — вот и вся корысть. Думали мы, думали,
как бы нам этого подлеца купчишку на дело натравить — не идет, да и все тут, даже зло взяло. А купец видит это, смеяться не смеется, а
так, равнодушествует, будто не замечает.
Что же бы вы думали? Едем мы однажды с Иваном Петровичем на следствие: мертвое тело нашли неподалеку от фабрики. Едем мы это мимо фабрики и разговариваем меж себя, что вот подлец, дескать, ни на
какую штуку не лезет. Смотрю я, однако, мой Иван Петрович задумался, и
как я в него веру большую имел,
так и думаю: выдумает он что-нибудь, право выдумает. Ну, и выдумал. На другой день, сидим мы это утром и опохмеляемся.
Слово за словом, купец видит, что шутки тут плохие, хочь и впрямь пруд спущай, заплатил три тысячи, ну, и дело покончили. После мы по пруду-то маленько поездили, крючьями в воде потыкали, и тела, разумеется, никакого не нашли. Только, я вам скажу, на угощенье, когда уж были мы все выпивши, и расскажи Иван Петрович купцу,
как все дело было; верите ли,
так обозлилась борода, что даже закоченел весь!
Приедет, бывало, в расправу и разложит все эти аппараты: токарный станок, пилы разные, подпилки, сверла, наковальни, ножи
такие страшнейшие, что хоть быка ими резать;
как соберет на другой день баб с ребятами — и пошла вся эта фабрика в действие: ножи точат, станок гремит, ребята ревут, бабы стонут, хоть святых вон понеси.
Вот и вздумал он поймать Ивана Петровича, и научи же он мещанинишку: „Поди, мол, ты к лекарю, объясни, что вот
так и
так, состою на рекрутской очереди не по сущей справедливости, семейство большое: не будет ли отеческой милости?“ И прилагательным снабдили, да
таким, знаете, все полуимперьялами,
так, чтоб у лекаря нутро разгорелось, а за оградой и свидетели, и все
как следует устроено: погиб Иван Петрович, да и все тут.
Ну, конечно-с, тут разговаривать нечего: хочь и ругнул его тесть, может и чести коснулся, а деньги все-таки отдал. На другой же день Иван Петрович,
как ни в чем не бывало. И долго от нас таился, да уж после, за пуншиком, всю историю рассказал,
как она была.
А он, по счастью, был на ту пору в уезде, на следствии,
как раз с Иваном Петровичем. Вот и дали мы им знать, что будут завтра у них их сиятельство,
так имели бы это в предмете, потому что вот
так и
так, такие-то, мол, их сиятельство речи держит. Струсил наш заседатель, сконфузился
так, что и желудком слабеть начал.
— Что мне, брат, в твоей жизни, ты говори дело. Выручать
так выручать, а не то выпутывайся сам
как знаешь.
Убьют они это зайца, шкуру с него сдерут, да
так, не потроша, и кидают в котел варить, а котел-то не чищен,
как сделан; одно слово, смрад нестерпимый, а они ничего, едят всё это месиво с аппетитом.
Ну, это, я вам доложу, точно грех живую душу
таким родом губить. А по прочему по всему чудовый был человек, и прегостеприимный — после,
как умер, нечем похоронить было: все, что ни нажил, все прогулял! Жена до сих пор по миру ходит, а дочки — уж бог их знает! — кажись, по ярмонкам ездят: из себя очень красивы.
Так вот-с
какие люди бывали в наше время, господа; это не то что грубые взяточники или с большой дороги грабители; нет, всё народ-аматёр был. Нам и денег, бывало, не надобно, коли сами в карман лезут; нет, ты подумай да прожект составь, а потом и пользуйся.
—
Как же вы-то попались, Прокофий Николаич, если в ваше время все
так счастливо сходило?
Говорил он басом,
как будто спросонья и все
так кратко — одно-два слова, больше изо рта не выпустит.
Мечется Фейер
как угорелый, мечется и день и другой — есть рыба, да все не
такая,
как надо: то с рыла вся в именинника вышла, скажут: личность; то молок мало, то пером не выходит, величественности настоящей не имеет.
И являлась рыба, и
такая именно,
как быть следует, во всех статьях.
Как подходишь, где всему происшествию быть следует,
так не то чтоб прямо, а бочком да ползком пробирешься, и сердце-то у тебя словно упадет, и в роту сушить станет.
Таким-то родом и прожил он все, да
как остался без хлеба,
так откуда и ум взялся.
— Нет, — говорит, — не дали,
как сам просил,
так не надо мне ничего, коли
так.
Молчит Фейер, только усами,
как таракан, шевелит, словно обнюхивает, чем пахнет. Вот и приходит как-то купчик в гостиный двор в лавку, а в зубах у него цигарка. Вошел он в лавку, а городничий в другую рядом: следил уж он за ним шибко, ну, и свидетели на всякий случай тут же. Перебирает молодец товары, и всё швыряет, всё не по нем, скверно да непотребно, да и все тут; и рисунок не тот, и доброта скверная, да уж и что это за город
такой, что, чай, и ситцу порядочного найтить нельзя.
—
Так вы уж, пожалуста, им напомните,
как они встанут, — говорил городничий Федору, камердинеру его высокородия.
Я всегда удивлялся, сколько красноречия нередко заключает в себе один палец истинного администратора. Городничие и исправники изведали на практике всю глубину этой тайны; что же касается до меня, то до тех пор, покуда я не сделался литератором, я ни о чем не думал с
таким наслаждением,
как о возможности сделаться, посредством какого-нибудь чародейства, указательным пальцем губернатора или хоть его правителя канцелярии.
Так вот-с
какие приключения случаются!
И точно, все пятеро полицейских и сам стряпчий собственными глазами видели,
как Дмитрий Борисыч стал на колени, и собственными ушами слышали,
как он благим матом закричал: «секи же, коли
так!»
Распорядившись
таким образом, он поворотился к окну и увидел на улицах
такую грязь, что его собственные утки плавали в ней
как в пруде.
Каким образом пригласить его высокородие после
такого происшествия?
По этой-то самой причине и приезжал Дмитрий Борисыч несколько раз в дом купчихи Облепихиной узнать,
как почивал генерал и в
каком они находятся расположении духа: в веселом, прискорбном или
так себе.
Очевидно, что между ним и Федором существовало соперничество
такого же рода,
какое может существовать между хитрою, но забавною амишкой и неуклюжим, но верным полканом.
—
Как же это? надо, брат, надо отыскать голову… Голова, братец, это при следствии главное… Ну, сам ты согласись, не будь, например, у нас с тобой головы, что ж бы это
такое вышло! Надо, надо голову отыскать!
Алексей Дмитрич. Позвольте, однако ж, я все-таки не могу понять, где тут вдова и в
какой мере описываемые вами происшествия, или,
как вы называете их, бесчинства, касаются вашего лица, и почему вы… нет, воля ваша, я этого просто понять не в состоянии!
Алексей Дмитрич (минут с пять стоит в некотором отупении, come una statua; [
как статуя (итал.)] просыпаясь). Черт знает что
такое… Эй, Федор! одеваться!
—
Как не помнить?
такое дело разве позабыть можно? — отвечает Федор угрюмо.
— У кухмистера за шесть гривен обед бирали, и оба сыты бывали? — продолжает Алексей Дмитрич, — а ждал ли ты, гадал ли ты в то время, чтоб вот, например,
как теперича… стоит перед тобой городничий — слушаю-с; исправник к тебе входит — слушаю-с; судья рапортует — слушаю-с…
Так вот, брат, мы каковы!
Уехал, кажется, всего верст сорок или пятьдесят, а истомеешь, отупеешь и раскиснешь
так,
как будто собственными своими благородными ногами пробежал верст полтораста.
Разумеется, первое дело самовар, и затем уже является на стол посильная, зачерствевшая от времени закуска, и прилаживается складная железная кровать, без которой в Крутогорской губернии путешествовать
так же невозможно,
как невозможно быть станционному дому без клопов и тараканов.
Однако ж я должен сознаться, что этот возглас пролил успокоительный бальзам на мое крутогорское сердце; я тотчас же смекнул, что это нашего поля ягода. Если и вам, милейший мой читатель, придется быть в
таких же обстоятельствах, то знайте, что пьет человек водку, — значит, не ревизор, а хороший человек. По той причине, что ревизор,
как человек злущий, в самом себе порох и водку содержит.
— Так-с; ну, а я отставной подпоручик Живновский… да-с! служил в полку — бросил; жил в имении — пропил! Скитаюсь теперь по бурному океану жизни,
как челн утлый, без кормила, без весла…
Была вдова Поползновейкина, да и та спятила: «Ишь, говорит,
какие у тебя ручищи-то!
так, пожалуй, усахаришь, что в могилу ляжешь!» Уж я
каких ей резонов не представлял: «Это, говорю, сударыня, крепость супружескую обозначает!» —
так куда тебе!
Что ж бы вы думали? перевели ему это —
как загогочет бусурманишка! даже обидно мне стало;
так, знаете, там все эти патриотические чувства вдруг и закипели.
— Но, однако ж, воротясь, задал-таки я Сашке трезвону: уповательно полагать должно, помнит и теперь… Впрочем, и то сказать, я с малолетства
такой уж прожектер был. Голова, батюшка, горячая; с головой сладить не могу! Это вот
как в критиках пишут, сердце с рассудком в разладе — ну,
как засядет оно туда, никакими силами оттуда и не вытащишь: на стену лезть готов!
Нам подавай этак бороду,
такую, знаете, бороду, что
как давнул ее,
так бы старинные эти крестовики да лобанчики [13] из нее и посыпались — вот нам чего надобно!..
— Драться я, доложу вам, не люблю: это дело ненадежное! а вот помять, скомкать этак мордасы — уж это наше почтение, на том стоим-с. У нас, сударь, в околотке помещица жила, девица и бездетная,
так она истинная была на эти вещи затейница. И тоже бить не била, а проштрафится у ней девка, она и пошлет ее по деревням милостыню сбирать; соберет она там куски
какие — в застольную: и дворовые сыты, и девка наказана. Вот это, сударь, управление! это я называю управлением.
— Так-с, без этого нельзя-с. Вот и я тоже туда еду; бородушек этих, знаете, всех к рукам приберем! Руки у меня,
как изволите видеть, цепкие, а и в писании сказано: овцы без пастыря — толку не будет. А я вам истинно доложу, что тем эти бороды мне любезны, что с ними можно просто, без церемоний… Позвал он тебя, например, на обед: ну, надоела борода — и вон ступай.
Если вы не знакомы с Порфирием Петровичем, то советую
как можно скорее исправить эту опрометчивость. Его уважает весь город, он уже двадцать лет старшиною благородного собрания, и его превосходительство ни с кем не садится играть в вист с
таким удовольствием,
как с Порфирием Петровичем.