Неточные совпадения
Это произошло
так. В одно из его редких возвращений домой он не увидел,
как всегда еще издали, на пороге дома свою жену Мери, всплескивающую руками, а затем бегущую навстречу до потери дыхания. Вместо нее у детской кроватки — нового предмета в маленьком доме Лонгрена — стояла взволнованная соседка.
Гостей он не выносил, тихо спроваживая их не силой, но
такими намеками и вымышленными обстоятельствами, что посетителю не оставалось ничего иного,
как выдумать причину, не позволяющую сидеть дольше.
Не говоря уже о том, что редкий из них способен был помнить оскорбление и более тяжкое, чем перенесенное Лонгреном, и горевать
так сильно,
как горевал он до конца жизни о Мери, — им было отвратительно, непонятно, поражало их, что Лонгрен молчал.
Так же, казалось, он не замечал и того, что в трактире или на берегу, среди лодок, рыбаки умолкали в его присутствии, отходя в сторону,
как от зачумленного.
— «
Как это — уметь?» — «А вот
так!» Он брал девочку на руки и крепко целовал грустные глаза, жмурившиеся от нежного удовольствия.
Пламенный веселый цвет
так ярко горел в ее руке,
как будто она держала огонь.
Ассоль никогда не бывала
так глубоко в лесу,
как теперь.
Хорошо, что оно
так странно,
так однотонно, музыкально,
как свист стрелы или шум морской раковины; что бы я стал делать, называйся ты одним из тех благозвучных, но нестерпимо привычных имен, которые чужды Прекрасной Неизвестности?
— Не
так скоро, — возразил Эгль, — сначала,
как я сказал, ты вырастешь. Потом… Что говорить? — это будет, и кончено. Что бы ты тогда сделала?
—
Так,
так; по всем приметам, некому иначе и быть,
как волшебнику. Хотел бы я на него посмотреть… Но ты, когда пойдешь снова, не сворачивай в сторону; заблудиться в лесу нетрудно.
«Вырастет, забудет, — подумал он, — а пока… не стоит отнимать у тебя
такую игрушку. Много ведь придется в будущем увидеть тебе не алых, а грязных и хищных парусов; издали нарядных и белых, вблизи — рваных и наглых. Проезжий человек пошутил с моей девочкой. Что ж?! Добрая шутка! Ничего — шутка! Смотри,
как сморило тебя, — полдня в лесу, в чаще. А насчет алых парусов думай,
как я: будут тебе алые паруса».
Он умер,
как только начали сбивать обручи, от разрыва сердца, —
так волновался лакомый старичок.
Грэй не был еще
так высок, чтобы взглянуть в самую большую кастрюлю, бурлившую подобно Везувию, но чувствовал к ней особенное почтение; он с трепетом смотрел,
как ее ворочают две служанки; на плиту выплескивалась тогда дымная пена, и пар, поднимаясь с зашумевшей плиты, волнами наполнял кухню.
Все было то же кругом;
так же нерушимо в подробностях и в общем впечатлении,
как пять лет назад, лишь гуще стала листва молодых вязов; ее узор на фасаде здания сдвинулся и разросся.
Но он уже навсегда запомнил тот короткий грудной смех, полный сердечной музыки,
каким встретили его дома, и раза два в год посещал замок, оставляя женщине с серебряными волосами нетвердую уверенность в том, что
такой большой мальчик, пожалуй, справится с своими игрушками.
Табак страшно могуч;
как масло, вылитое в скачущий разрыв волн, смиряет их бешенство,
так и табак: смягчая раздражение чувств, он сводит их несколькими тонами ниже; они звучат плавнее и музыкальнее.
Летика, разинув рот, смотрел на занятия Грэя с
таким удивлением, с
каким, верно, смотрел Иона [Иона — библейский пророк, по преданию, побывавший в чреве кита и вышедший оттуда невредимым.] на пасть своего меблированного кита.
— Когда
так, извольте послушать. — И Хин рассказал Грэю о том,
как лет семь назад девочка говорила на берегу моря с собирателем песен. Разумеется, эта история с тех пор,
как нищий утвердил ее бытие в том же трактире, приняла очертания грубой и плоской сплетни, но сущность оставалась нетронутой. — С тех пор
так ее и зовут, — сказал Меннерс, — зовут ее Ассоль Корабельная.
Можете быть покойны, что она
так же здорова,
как мы с вами.
Прислушиваешься —
как будто все то же самое, что мы с вами сказали бы, а у нее то же, да не совсем
так.
Я говорю: «Ну, Ассоль, это ведь
такое твое дело, и мысли поэтому у тебя
такие, а вокруг посмотри: все в работе,
как в драке».
Она была
так огорчена, что сразу не могла говорить и только лишь после того,
как по встревоженному лицу Лонгрена увидела, что он ожидает чего-то значительно худшего действительности, начала рассказывать, водя пальцем по стеклу окна, у которого стояла, рассеянно наблюдая море.
Отраженная девушка улыбнулась
так же безотчетно,
как и Ассоль.
Так, всматриваясь в предметы, мы замечаем в них нечто не линейно, но впечатлением — определенно человеческое, и —
так же,
как человеческое, — различное.
Ассоль
так же подходила к этой решительной среде,
как подошло бы людям изысканной нервной жизни общество привидения, обладай оно всем обаянием Ассунты или Аспазии [Аспазия (V век до н. э.) — одна из выдающихся женщин Древней Греции, супруга афинского вождя Перикла.]: то, что от любви, — здесь немыслимо.
Держась за верх рамы, девушка смотрела и улыбалась. Вдруг нечто, подобное отдаленному зову, всколыхнуло ее изнутри и вовне, и она
как бы проснулась еще раз от явной действительности к тому, что явнее и несомненнее. С этой минуты ликующее богатство сознания не оставляло ее.
Так, понимая, слушаем мы речи людей, но, если повторить сказанное, поймем еще раз, с иным, новым значением. То же было и с ней.
Так, — случайно,
как говорят люди, умеющие читать и писать, — Грэй и Ассоль нашли друг друга утром летнего дня, полного неизбежности.
— Вы должны бы, Пантен, знать меня несколько лучше, — мягко заметил Грэй. — Нет тайны в том, что я делаю.
Как только мы бросим якорь на дно Лилианы, я расскажу все, и вы не будете тратить
так много спичек на плохие сигары. Ступайте, снимайтесь с якоря.
— «Лети-ка, Летика», — сказал я себе, — быстро заговорил он, — когда я с кабельного мола увидел,
как танцуют вокруг брашпиля наши ребята, поплевывая в ладони. У меня глаз,
как у орла. И я полетел; я
так дышал на лодочника, что человек вспотел от волнения. Капитан, вы хотели оставить меня на берегу?
— Да, — сказал Атвуд, видя по улыбающимся лицам матросов, что они приятно озадачены и не решаются говорить. —
Так вот в чем дело, капитан… Не нам, конечно, судить об этом.
Как желаете,
так и будет. Я поздравляю вас.
Эти два безусых молодца — фанфары;
как заиграют,
так сейчас же хочется воевать.
Человек действия, он мысленно опережал ход событий, жалея лишь о том, что ими нельзя двигать
так же просто и скоро,
как шашками.
— Лучший способ провезти контрабанду, — шепнул Пантен. — Всякий может иметь
такие паруса,
какие хочет. У вас гениальная голова, Грэй!
В тяжелые часы жизни ничто
так не восстанавливало силы его души,
как эти одинокие блужданья.
Но он хотел, чтобы у Ассоль было что есть, решив поэтому поступить
так,
как приказывает забота.
С интересом легкого удивления осматривалась она вокруг,
как бы уже чужая этому дому,
так влитому в сознание с детства, что, казалось, всегда носила его в себе, а теперь выглядевшему подобно родным местам, посещенным спустя ряд лет из круга жизни иной.
Я делаю то, что существует,
как старинное представление о прекрасном-несбыточном, и что, по существу,
так же сбыточно и возможно,
как загородная прогулка.
Скоро вы увидите девушку, которая не может, не должна иначе выйти замуж,
как только
таким способом,
какой развиваю я на ваших глазах.
Тем временем в Каперне произошло
такое замешательство,
такое волнение,
такая поголовная смута,
какие не уступят эффекту знаменитых землетрясений.
Когда на другой день стало светать, корабль был далеко от Каперны. Часть экипажа
как уснула,
так и осталась лежать на палубе, поборотая вином Грэя; держались на ногах лишь рулевой да вахтенный, да сидевший на корме с грифом виолончели у подбородка задумчивый и хмельной Циммер. Он сидел, тихо водил смычком, заставляя струны говорить волшебным, неземным голосом, и думал о счастье…