Неточные совпадения
Через неделю, глядь, что ни на есть к первому кожевенному заводчику с обыском: „Кожи-то, мол,
у тебя краденые“. Краденые
не краденые, однако откуда взялись и
у кого купил, заводчик объясниться
не мог.
Говорят, будто
у Порфирия Петровича есть деньги, но это только предположение, потому что он ими никого никогда
не ссужал. Однако, как умный человек, он металла
не презирает, и в душе отдает большое предпочтение тому,
кто имеет, перед тем,
кто не имеет. Тем
не менее это предпочтение
не выражается
у него как-нибудь нахально, и разве некоторая томность во взгляде изобличит внутреннюю тревогу души его.
Вообще, Порфирий Петрович составляет ресурс в городе, и к
кому бы вы ни обратились с вопросом о нем, отвсюду наверное услышите один и тот же отзыв: «Какой приятный человек Порфирий Петрович!», «Какой милый человек Порфирий Петрович!» Что отзывы эти нелицемерны — это свидетельствуется
не только тоном голоса, но и всею позою говорящего. Вы слышите, что
у говорящего в это время как будто порвалось что-то в груди от преданности к Порфирию Петровичу.
Надо сказать здесь, что
у Марьи Ивановны имеется в запасе свой entrepreneur de succès, [устроитель успеха (франц.).] детина рыжий и с весьма развитыми мускулами, который
не только сам аплодирует, но готов прибить всякого другого,
кому вздумалось бы
не аплодировать.
— А какая
у него одежа? пониток черный да вериги железные — вот и одежа вся. Известно,
не без того, чтоб люди об нем
не знали; тоже прихаживали другие и милостыню старцу творили:
кто хлебца принесет,
кто холстеца, только мало он принимал, разве по великой уж нужде. Да и тут, сударь, много раз при мне скорбел, что по немощи своей,
не может совершенно от мира укрыться и полным сердцем всего себя богу посвятить!
— Ив
кого это он
у меня, сударь, такой лютый уродился! Сына вот — мнука мне-то — ноне в мясоед женил, тоже
у купца дочку взял, да на волю его
у графа-то и выпросил… ну, куда уж, сударь, нам, серым людям, с купцами связываться!.. Вот он теперь, Аким-то Кузьмич, мне, своему дедушке, поклониться и
не хочет… даже молодуху-то свою показать
не привез!
— А
кто ее, сударь, ведает! побиральщица должна быть! она
у нас уж тут трои суток живет, ни за хлеб, ни за тепло
не платит… на богомолье, бает, собиралась… позвать, что ли, прикажете?
«Я, говорит, человек
не общественный, дикий, словесности
не имею, ни
у кого не бываю; деньги
у меня, конечно, есть, да ведь это на черный день — было бы с чем и глаза закрыть.
— Какие
у нас пряники! разве к нам мужики ходят? К. нам, сударь, большие господа ездят! — говорит он мне в виде поучения, как будто хочет дать мне почувствовать:"Эх ты, простота!
не знаешь сам,
кто у тебя бывает!"
Возьмем, примерно, хоть службу солдатскую — чем
не служба? — а идти туда мало охочих сыщешь, разве уж
у кого ни роду, ни племени.
Это люди ограниченные, с сплюснутыми черепами, пришибленные с детства, что
не мешает им, однако же, считать себя столпами общественного благоустройства и спокойствия и с остервенением лаять на всякого,
у кого лоб оказывается
не сплюснутым.
— А что господа? Господа-то
у них, может, и добрые, да далече живут, слышь. На селе-то их лет, поди, уж двадцать
не чуть; ну, и прокуратит немец, как ему желается. Года три назад, бают, ходили мужики жалобиться, и господа вызывали тоже немца — господа, нече сказать, добрые! — да коли же этака выжига виновата будет! Насказал, поди, с три короба: и разбойники-то мужики, и нерадивцы-то! А
кто, как
не он, их разбойниками сделал?
Он меня согрел и приютил. Жил он в то время с учеником Иосифом — такой, сударь, убогонький, словно юродивый.
Не то чтоб он старику служил, а больше старик об нем стужался. Такая была уж в нем простота и добродетель, что
не мог будто и жить, когда
не было при нем такого убогонького, ровно сердце
у него само пострадать за
кого ни на есть просилось.
— А
кто его знает? може, и так, а може, и оттого, что в те поры, как пятьсот-то давали,
не было
у нас старицы нашей, некому было, стало быть, и говорить-то с ним толком.
Спросите
у Карпущенкова, зачем ему такое пространство земли, из которой он
не извлекает никакой для себя выгоды, он, во-первых,
не поймет вашего вопроса, а во-вторых, пораздумавши маленько, ответит вам: «Что ж, Христос с ней! разве она
кому в горле встала, земля-то!» — «Да ведь нужно, любезный, устраивать тротуар, поправлять улицу перед домом, а куда ж тебе сладить с таким пространством?» — «И, батюшка! — ответит он вам, — какая
у нас улица! дорога, известно, про всех лежит, да и по ней некому ездить».
Михеича действительно увели, и остались они втроем. Тут я всего, ваше высокоблагородие, наслушался, да и об архиерее-то, признаться, впервой узнал. Знал я, что они, с позволения сказать, развратники, ну, а этого и во сне
не чаял. И
кто ж архиерей-то! Андрюшка Прорвин, здешний, ваше высокоблагородие, мещанин, по питейной части служил, и сколько даже раз я его за мошенничества стегал, а
у них вот пастырь-с! Даже смеху достойно, как они очки-то втирают!
— Какая, сударь,
у нас грамота? печать церковную читать коё-как еще могу… да и то ноне глазами ослабла. Намеднись вот Петр Васильевич канунчик прочитать просил, так и то, сударь,
не могла: даже Дарья Семеновна, хозяйка ихняя, удивилась — вот, сударь, какова наша грамота… Это хошь
у кого хотите спросите.
Неточные совпадения
А уж Тряпичкину, точно, если
кто попадет на зубок, берегись: отца родного
не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько
у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим,
кто кого!
Анна Андреевна. Ну, скажите, пожалуйста: ну,
не совестно ли вам? Я на вас одних полагалась, как на порядочного человека: все вдруг выбежали, и вы туда ж за ними! и я вот ни от
кого до сих пор толку
не доберусь.
Не стыдно ли вам? Я
у вас крестила вашего Ванечку и Лизаньку, а вы вот как со мною поступили!
Трудись!
Кому вы вздумали // Читать такую проповедь! // Я
не крестьянин-лапотник — // Я Божиею милостью // Российский дворянин! // Россия —
не неметчина, // Нам чувства деликатные, // Нам гордость внушена! // Сословья благородные //
У нас труду
не учатся. //
У нас чиновник плохонький, // И тот полов
не выметет, //
Не станет печь топить… // Скажу я вам,
не хвастая, // Живу почти безвыездно // В деревне сорок лет, // А от ржаного колоса //
Не отличу ячменного. // А мне поют: «Трудись!»
У батюшки,
у матушки // С Филиппом побывала я, // За дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К
кому оно привяжется, // До смерти
не избыть!
Г-жа Простакова. Я, братец, с тобою лаяться
не стану. (К Стародуму.) Отроду, батюшка, ни с
кем не бранивалась.
У меня такой нрав. Хоть разругай, век слова
не скажу. Пусть же, себе на уме, Бог тому заплатит,
кто меня, бедную, обижает.