Неточные совпадения
«…Нет, нынче не то, что
было в прежнее время; в прежнее время
народ как-то проще, любовнее
был. Служил я, теперича, в земском суде заседателем, триста рублей бумажками получал, семейством угнетен
был, а не хуже людей жил. Прежде знали, что чиновнику тоже пить-есть надо, ну, и место давали так, чтоб прокормиться
было чем… А отчего? оттого, что простота во всем
была, начальственное снисхождение
было — вот что!
Сотские же у нас
были народ живой, тертый — как
есть на все руки.
Убиица-то он один, да знакомых да сватовей у него чуть не целый уезд; ты вот и поди перебирать всех этих знакомых, да и преступника-то подмасли, чтоб он побольше
народу оговаривал:
был, мол, в таком-то часу у такого-то крестьянина? не пошел ли от него к такому-то? а часы выбирай те, которые нужно… ну, и привлекай, и привлекай.
Так вот-с какие люди бывали в наше время, господа; это не то что грубые взяточники или с большой дороги грабители; нет, всё народ-аматёр
был. Нам и денег, бывало, не надобно, коли сами в карман лезут; нет, ты подумай да прожект составь, а потом и пользуйся.
Известно,
народ все буян
был.
— Экой
народ безобразный! зовет
есть, словно не знает, кого зовет! Рыба да рыба — обрадовался, что река близко!
Ел, кажется, пропасть, а в животе бурчит, точно три дня не едал! И изжога эта… Эй, Кшецынский!
Дорога уже испортилась; черная, исковерканная полоса ее безобразным горбом выступает из осевшего по сторонам снега; лошади беспрестанно преступаются, и потому вы волею-неволею должны ехать шагом; сверх того, местами попадаются так называемые зажоры, которые могут заставить вас простоять на месте часов шесть и более, покуда собьют окольный
народ, и с помощью его ваша кибитка
будет перевезена или, правильнее, перенесена на руках по ту сторону колодца, образовавшегося посреди дороги.
Кроме того,
есть еще тайная причина, объясняющая наше нерасположение к проезжему
народу, но эту причину я могу сообщить вам только под величайшим секретом: имеются за нами кой-какие провинности, и потому мы до смерти не любим ревизоров и всякого рода любопытных людей, которые любят совать свой нос в наше маленькое хозяйство.
Я подхожу к другой группе, где друг мой Василий Николаич показывает публике медведя, то
есть заставляет Алексея Дмитрича говорить разную чепуху. Около них собралась целая толпа
народа, в которой немолчно раздается громкий и искренний смех, свидетельствующий о необыкновенном успехе представления.
— Из Зырян, родимая, верст полтысячи боле
будет; с самого с Егорьева дни идем угоднику поклониться. [Из Зырян, в Зыряны. Таким образом простой
народ называет Усть-Сысольский уезд и смежные ему местности Вологодской, Пермском и Вятской губерний. (Прим. Салтыкова-Щедрина.)]
— Нашего брата, странника, на святой Руси много, — продолжал Пименов, — в иную обитель придешь, так даже сердце не нарадуется, сколь тесно бывает от множества странников и верующих. Теперь вот далеко ли я от дому отшел, а и тут попутчицу себе встретил, а там: что ближе к святому месту подходить станем, то больше
народу прибывать
будет; со всех, сударь, дорог всё новые странники прибавляются, и придешь уж не один, а во множестве… так, что ли, Пахомовна?
— Так-то так, сударь, а все как будто сумнително маненько!.. А правду ли еще, сударь, в
народе бают, некрутчина должна
быть вскорости объявлена?
— Пустяки все это, любезный друг! известно, в
народе от нечего делать толкуют! Ты пойми, Архип-простота, как же в
народе этакому делу известным
быть! такие, братец, распоряжения от правительства выходят, а черный
народ все равно что мелево: что в него ни кинут, все оно и мелет!
То
есть вы не думайте, чтоб я сомневался в благородстве души вашей — нет! А так, знаете, я взял бы этого жидочка за пейсики, да головенкой-то бы его об косяк стук-стук… Так он, я вам ручаюсь, в другой раз смотрел бы на вас не иначе, как со слезами признательности… Этот
народ ученье любит-с!
Живновский. Надо, надо
будет скатать к старику; мы с Гордеем душа в душу жили… Однако как же это? Ведь Гордею-то нынче
было бы под пятьдесят, так неужто дедушка его до сих пор на службе состоит? Ведь старику-то без малого сто лет, выходит. Впрочем, и то сказать, тогда народ-то
был какой! едрёный, коренастый! не то что нынче…
С начальством-то, знаете, для нас выгодней, почему что хошь и
есть там расход, да зато они
народ уж больно дешево продают!
Не оттого чтобы меньше на этот счет от начальства вольготности для нас
было — на это пожаловаться грех, а так, знать, больше свой же брат, вот этакой-то проходимец кургузый, норовит тебя на весь
народ обхаять.
Когда я проснулся, солнце стояло уже высоко, но как светло оно сияло, как тепло оно грело! На улицах
было сухо; недаром же говорят старожилы, что какая ни
будь дурная погода на шестой неделе поста, страстная все дело исправит, и к светлому празднику
будет сухо и тепло. Мне сделалось скучно в комнате одному, и я вышел на улицу, чтоб на
народ поглядеть.
Слышал он еще в школе, должно
быть, что в
народе разное суеверие большую ролю играет: боятся это привидений и всякая там у них несообразность.
— А странный
народ эти чиновники! — продолжал он, снова обращаясь ко мне, — намедни приехал ко мне наш исправник. Стал я с ним говорить… вот как с вами. Слушал он меня, слушал, и все не отвечает ни слова. Подали водки; он
выпил; закусил и опять
выпил, и вдруг его озарило наитие:"Какой, говорит, вы умный человек, Владимир Константиныч! отчего бы вам не служить?"Вот и вы, как
выпьете, может
быть, тот же вопрос сделаете.
Поэтом или литератором сделаться легко, но не выгодно — это
народ всё млекопитающийся; прожектером
быть тоже не трудно, но тут опять нужно ждать, прохаживаться, знаете, по передним…
Казалось бы,"купеческая жена"и «любовь» — два понятия несовместимые, а между тем, знаете ли, в этом
народе, в этих gens de rien, [простых людях (франц.).]
есть много хорошего… право!
Человек он
был простой и малограмотный до наивности; убежден
был, что Лондон стоит на устье Волги и что
есть в мире
народ, называемый хвецы[68], который исключительно занят выделкой мази для рощения волос.
А барыня ихняя не взаправду
была барыня, а Немцова, слышь, жена управителя. И слух
был про нее такой, что эку бабу охаверную да наругательницу днем с огнем поищи — не сыщешь. Разогнала она
народ весь, кормить не кормит, а работы до истомы всякой — с утра раннего до вечера позднего рук не покладывай: известно, не свои животы, а господские!
— Да так-то истомно у них житье, что и сказать страсти! Ровно не християнский
народ эти немцы! Не что уж дворовые — этот
народ точно что озорливый, — а и мужички-то у них словно в заключенье на месячине сидят:"Этак-ту, говорит,
будет для меня сподрушнее…"Ишь, подлец, скотину каку для себя сыскал!
— Коли не ругаться! ругаться-то ругают, а не что станешь с ним делать! А по правде, пожалуй, и народ-от напоследях неочеслив [72] становиться стал!"Мне-ка, говорит, чего надобе, я, мол, весь тут как
есть — хочь с кашей меня
ешь, хочь со щами хлебай…"А уж хозяйка у эвтого у управителя, так, кажется, зверя всякого лютого лютее. Зазевает это на бабу, так ровно, прости господи, черти за горло душат, даже обеспамятеет со злости!
Соберемся мы, бывало, в кружок, поставит нам жена браги, и пошел разговор, старцы эти
были народ хошь не больно грамотный, однако из этих цветников да азбуков понабрались кой-чего; сидит себе, знай
пьет, да кажный глоток изречением из святого писания будто закусывает, особливо один — отцом Никитой прозывался.
Ну, и подлинно слушают, потому что
народ не рассуждает; ему только скажи, что так, мол, при царе Горохе
было или там что какой ни на
есть папа Дармос
был, которого тело
было ввержено в реку Тивирь, и от этого в реке той вся рыба повымерла, — он и верит.
И точно, воротился я к Михайлову дню домой, и вижу, что там все новое. Мужички в деревнишке смутились; стал я их расспрашивать — ничего и не поймешь. Только и слов, что, мол, генеральская дочь в два месяца большущие хоромы верстах в пяти от деревни поставила. Стали
было они ей говорить, что и без того
народу много селится, так она как зарычит, да пальцы-то, знашь, рогулей изладила, и все вперед тычет, да бумагу каку-то указывает.
— Подь, чего стыдиться-то! подь, касатка, — барин доброй! Мы здесь, ваше благородие, в дикости живем, окроме приказных да пьяного
народу, никого не видим…
Было и наше времечко! тоже с людьми важивались;
народ всё чистый, капитальный езживал… ну и мы, глядя на них, обхождения перенимали… Попроси, умница, его благородие чайком.
— Так вот-с эта Мавра Кузьмовна, — продолжал он, — и задумала учредить здесь свою эпархию Скитов ей, пожалуй, не жалко, потому что в ту пору хоть и
была она в уваженье, да все как-то на
народе ее не видать
было; там, что ни выдет, бывало, все-таки больше не к ней, а ко всем скитам сообща относят, ну, а теперь она действует сама собой, и у всех, значит, персонально на виду.
— Господи! жили-жили, радели-радели, и ну-тка, ступай теперь вон, говорят! да вы, отцы, жирны, что ли, уж больно стали, что там обесились! Теперича хоть и я: стара-стара, а все же утроба, чай,
есть просит! я ведь, почтенный, уж не молоденькая постничать-то! А то, поди-тка, Андрюшке свое место уступи! ведь известно, не станет он задаром буркулами-то вертеть, почнет тоже к себе
народ залучать, так мы-то при чем
будем?
В эту самую минуту на улице послышался шум. Я поспешил в следственную комнату и подошел к окну. Перед станционным домом медленно подвигалась процессия с зажженными фонарями (
было уже около 10 часов); целая толпа
народа сопровождала ее. Тут слышались и вопли старух, и просто вздохи, и даже ругательства; изредка только раздавался в воздухе сиплый и нахальный смех, от которого подирал по коже мороз. Впереди всех приплясывая шел Михеич и горланил песню.