Генезис и развитие метафизической мысли в России

И. В. Гребешев, 2016

В монографии дается комплексный анализ становления и развития метафизики в русской философии в ее различных аспектах и направлениях. Обосновываются методологические принципы изучения, прослеживаются предпосылки развития и различные влияния на русскую культуру и философию. Анализируются такие важнейшие аспекты метафизического знания, как онтологический, гносеологический, антропологический и политический, в рамках которых рассматриваются проблемы трансцендентно-имманентного синтеза в понимании Абсолюта, соотношения веры и знания, антроподицеи, антропотеодицеи и др. Вскрываются противоречия и намечаются пути дальнейшего развития как на почве традиции русской философии (всеединство, софиология, имяславие, метафизика веры), так и в качестве элемента всеобщего историко-философского процесса и развития духовной культуры. Книга предназначена для всех интересующихся историей русской философии и духовной культурой. Авторы – профессора кафедры истории философии РУДН, издавшие монографии «Метафизика веры в русской философии» (М., 2014. С.А. Нижников) и «Метафизика личности в русской философии XX века» (М., 2008. И.В. Гребешев), «Диалог философских культур: Запад – Восток – Россия» (в соавторстве. М., 2013). В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Введение
Часть 1. Метафизика в русской культуре: генезис и черты
Часть 2. Христианская метафизика в древнерусской культуре
Часть 3. Развитие духовной и интеллектуальной культуры в XVIII веке

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Генезис и развитие метафизической мысли в России предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

← Часть 1. Метафизика в русской культуре: генезис и черты

Часть 3. Развитие духовной и интеллектуальной культуры в XVIII веке →

Часть 2. Христианская метафизика в древнерусской культуре

1. Доктрина «Москва — третий Рим»

Георгий Федотов отмечал, что «культура творится в исторической жизни народа. Не может убогий, провинциальный исторический процесс создать высокой культуры. Надо понять, что позади нас не история города Глупова, а трагическая история великой страны — ущербленная, изувеченная, но все же великая история»^[20]. Может быть, в Древней Руси не было кабинетной философии, но там была метафизика. Не было философски рациональных трактатов, но было философствование.

Когда славяне освободились от варяжского подчинения, началось внутреннее противоборство и беспорядок, в связи с чем они отправили посольство к своим бывшим врагам — варягам со словами: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами». На призыв откликнулся Рюрик (ум. 879) и стал княжить в Новгороде (862). После Рюрика стал княжить его родственник — Олег (879), так как сын Рюрика Игорь (878–945) был еще малолетним. Олег овладел Киевом и стал княжить в нем, объединив Северную и Южную Русь (882). Это событие явилось поворотным в судьбе русичей, которые стали начинать свои летописи с этого события — «история видна лишь со времен Олега».

С 980 г. Владимир Святославич стал великим князем всей Руси. Его важнейшей задачей было укрепление единства Русской земли. Принятие христианства князем Владимиром (988) помимо духовных причин объясняется влиянием византийской культуры, усилением роли государства в Древней Руси, что вступало в непримиримое противоречие с общинными языческими представлениями древних славян. Единому государству должен был соответствовать и единый религиозный культ. Кроме того, языческая Русь не могла входить как полноправный член ни в какие международные союзы и была обречена на внешнеполитическую изоляцию. В Европе не хотели заключать династических браков с язычниками. Князь Владимир женился на Анне, сестре Василия и Константина, правивших в Византии. Вернувшись в Киев, он крестил народ в Днепре.

В связи с княжением Рюриковичей в XVIII веке возникла «Норманская теория», согласно которой государство славян создали норманны — скандинавские викинги, которых на Руси называли варягами (княжеская династия Рюриковичей правила на Руси более семи веков). Однако попавшие на Русь варяги быстро славянизировались. Так, уже сын Игоря Святослав имеет славянское имя. Государственность есть итог длительного самостоятельного развития общества и не может возникнуть в результате правления того или иного князя. Толчком для славянского объединения и на севере, и на юге стала внешняя опасность, экономической основой — торговый путь «из варяг в греки», зачинателями объединения оказались Новгород и Киев как два важнейших древнерусских центра, а реализовал исторически созревшую потребность объединения князь Олег, прозванный Вещим.

Княжение Ярослава Мудрого (1019–1054) — время политического расцвета Киевской Руси. Он без согласования с константинопольским патриархом назначил главу Церкви на Руси — митрополита, началось русское летописание (около 1050). Первая летопись появляется и в Новгороде. Перу сподвижника великого князя, митрополита Илариона, принадлежит «Слово о Законе и Благодати» — первый памятник русской богословской, философской и исторической мысли. С правящим в Киеве родом Рюриковичей роднились могущественнейшие монархи Европы. Дочери Ярослава — Анна, Анастасия и Елизавета — вышли замуж за королей Франции, Венгрии и Норвегии.

В XIII веке Русь представляла собой несколько разрозненных княжеств, которые не ладили друг с другом. Она оказалась раздробленной и расколотой перед монгольским нашествием. Этот период ее истории, особенно первые полтораста лет — до победы Дмитрия Донского (1350–1389) на Куликовом поле, ознаменовался чрезвычайно тяжелыми людскими жертвами и материальными потерями, полным упадком русской культуры, которая дотоле развивалась и опережала культуру западноевропейских стран.

Возвышение Москвы началось в послемонгольский период. Особо необходимо отметить самодержавное объединение русских земель Иваном III Васильевичем (1462–1505). Исследователи говорят, что в русской истории нет процессов, сравнимых по своему значению с образованием на рубеже XV–XVI веков Московского государства. Эти полстолетия — стержневое время в судьбе русского народа. Этим обусловлено было развитие политического института монархии. Российская цивилизация развивалась экстенсивно не столько за счет всестороннего освоения ограниченного природного и социального пространства, сколько посредством включения в свою орбиту все новых пространств. В Древней Руси, не имевшей частного и публичного права, существовало право обычное. Происходила замена юридического закона моральным, правосознания — религиозно ориентированной совестью.

В процессе формирования русского народа приняло участие множество различных, включая неславянских, этносов, хотя славянская составляющая была доминирующей, объединяющей разнородное. Будущий русский народ изначально рождался на полиэтнической основе. Пестрым по составу было и Московское государство, а тем более Российская империя XVIII–XIX веков. Этническая пестрота требовала единого политического центра, без которого невозможно было существование государства. А государство невозможно без идеологии, тем более такое большое и многоэтническое.

В начале XVI века возникает религиозно-политическая теория «Москва — третий Рим», основанная на словах старца Филофея (ок. 1465–1542), монаха Спасо-Елеазарова монастыря, что близ Пскова: «Яко два Рима падоша (Рим и Константинополь. — С.Н.), а третий стоит (Москва. — С.Н.), а четвертому не быти». Она имеет глубокие истоки. Уже в раннем летописании Киевская Русь сравнивалась с Византийской империей, а великий князь Владимир — с императором Константином. Константинополь, ставший столицей Восточной Римской империи, после разделения христианства на православие и католицизм стали именовать «вторым» или «новым» Римом, подчеркивая единство его политической и сакральной власти. После захвата турками Царьграда в 1453 году в русском обществе постепенно формулируется концепция о перемещении политического и духовного центра восточнохристианских стран и народов в Москву, что привело к официальному утверждению в XVI веке доктрины «Москва — третий Рим». Послания Филофея были адресованы великому князю Василию III и Ивану Грозному. В них он отвергает притязания латинян на незыблемость вселенской власти Рима, перешедшей от языческих императоров. Гибель Византии он объясняет отступничеством греков. Так пали оба Рима, а их роль перешла к Московскому царству как оплоту православия и центру политической независимости. Вместе с тем Филофей критикует тиранические действия великой и трагической фигуры русской истории Ивана Грозного (Иван IV Васильевич, 1530–1584), пытается предостеречь его от гибельного пути. Тем не менее уже в 1564 году в Первом послании Курбскому царь сформулировал собственную идею «богоизбранного инока-самодержца» взамен бытовавшей у нестяжателей доктрины «благочестивого царя». В результате он начал войну с собственной страной, рассматривая народ как тело, которое нужно утруждать аскезой.

Рюрик

Владимир Святославич

Ярослав Мудрый

Иван III Васильевич

Г. Флоровский полагал, что рассматриваемое высказывание в устах Филофея имело эсхатологический смысл в связи с отступничеством греков (Флорентийская уния 1439 года об объединении Церквей под эгидой папы римского), однако было перетолковано официальными книжниками. Таким образом возникла «теория официозного хилиазма». По мнению Флоровского, такое толкование возможно было только в умах, не воспринимающих духовный смысл Второго Пришествия. Причем третий Рим в хилиастическом толковании не продолжает, а подменяет собой второй. Происходит сужение православного кругозора, отрицание греческого наследства. Тем не менее нужно отметить, что данная доктрина возникала не только в Москве, она была популярна у многих народов:

«На самом деле доктрина “Москва — третий Рим” носила не столько гегемонистский характер, сколько была ответом на притязания папского престола, германских императоров, влиятельных правителей крупнейших государств Европы, пытавшихся доказать свое политическое первенство. Концепция Филофея способствовала подъему национального самосознания, укреплению политического единства и утверждению равноправия России среди европейских государств. В последующие века отечественной истории эта концепция в преобразованном виде получила различные интерпретации — от мессианизма в почвенническом духе до великодержавной доктрины о всемогуществе русского царизма»^[21].

Хотя эта доктрина не вошла в официальную идеологию, она подкрепила одно из важнейших ее положений — о богохранимости России, став вехой в развитии русской общественной мысли.

В конце XVI века, после смерти Федора Ивановича — последнего из династии Рюриковичей, — Московию потряс тяжелейший кризис, получивший название Смутного времени. Однако, испытав все ужасы «безначалия», бесконечных насилий и грабежей, москвичи, побуждаемые Православной Церковью — хранительницей государственного единства, избрали на царство (1613) боярина Михаила Романова (1596–1645).

2. Христианство на Руси

Во время предыстории древнерусской мысли господствовало языческое мировоззрение. Причем мифология восточных славян не отличалась той степенью развитости и систематизированности, как древнегреческая. Она складывалась из сложного переплетения элементов восточнославянской, тюркской, иранской, угрофинской, скандинавской мифологических систем, что отразило сложный процесс происхождения древнерусской народности, в которой славянский субстрат был основным, но далеко не единственным. Апогеем язычества стал 980 год, когда князь Владимир «постави кумиры на холму вне двора теремного: Перуна древяна… Даждьбога и Стрибога». Однако пестрый языческий культ уже не удовлетворял духовных, политических и социальных потребностей древнерусского общества. В 988 году князь делает выбор в пользу христианства. Сложение современных европейских наций, включая русскую, произошло под прямым воздействием христианства. Аналогичную роль на Востоке сыграли иудаизм, буддизм и ислам.

Однако христианство стало проникать на территорию, населенную восточнославянскими племенами, задолго до принятия его в качестве официальной религии Киевской Руси. Но борьба его с язычеством растянулась на многие столетия. Г. Флоровский говорит о «христианстве до Владимира»: «Не следует представлять себе Крещение Руси как единичное событие, для которого можно назвать определенную дату»^[22]. Решающим фактором здесь, по его мнению, было «принятие Кирилло-Мефодиевского наследства, а не прямое восприятие Византийской культуры», которое было уже вторичным. Предполагается, что первое полулегендарное Крещение Руси произошло при князьях Аскольде и Дире.

И.Н. Экономцев пишет:

«Характер русского христианства был определен историческим выбором, сделанным св. равноапостольным князем Владимиром 1000 лет назад. И этот выбор, конечно, не был случаен. Несмотря на географическую близость Запада, основной обмен идеями и людьми для восточнославянских племен на протяжении веков шел в южном и северном направлениях, следуя течениям рек Восточно-Европейской равнины, соединявшей между собой разбросанные среди лесов и болот небольшие государства-волости. По этому пути с юга, из Византии, христианство стало проникать на Русь задолго до того, как оно утвердилось на Севере. Это во многом предопределило выбор князя Владимира, так же как до него предопределило выбор княгини Ольги, а еще ранее — киевских князей Аскольда и Дира»^[23].

«Повесть временных лет» зафиксировала и другой фактор, связанный с религиозной психологией народа и его художественно-эмоциональным восприятием мира: «И пришли мы в Греческую землю, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали — на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом. Знаем мы только, что пребывает там Бог с людьми, и служба там лучше, чем в других странах». Если мораване, например, искали в христианстве прежде всего «доброго закона», то русские — благодати и красоты.

Религиозное мировоззрение предполагает целостный взгляд на мир и человека, содержит в себе сумму этических норм и совокупность эстетических представлений. Это воздействие столь всеобъемлюще, что исключить его из формирования народа или свести к второстепенному дополнительному фактору нельзя. И.Н. Экономцев полагает, что «именно религиозный элемент, а не расовый и племенной является ферментом этногенеза, подобным песчинке, которая, попадая в раковину, ведет к образованию жемчужины»: сменилось «…всего два-три поколения после Крещения Руси, и конгломерат враждовавших между собою племен — вятичей, полян, древлян, дулебов и т. д. — превратился в единую русскую нацию»^[24].

С философской точки зрения, языческое и христианское мировоззрение отличаются следующим: языческое не выделяло человека из природы, ибо оно есть религия самодовлеющего космоса; связано с поклонением природным стихиям, смешением духовного и материального, преклонением тотемам и культом предков. Христианство вместо натуралистического равновесия вводит напряженное противостояние духа и материи. И в мире, и в человеке усматривается непримиримая борьба двух противоположных начал, отождествляемых с Богом и дьяволом, душой и плотью, добром и злом. Всем правит дух, материя инертна, плоть грешна, вещное преходяще. Вместо представления о вечном круговороте вырабатывается идея векторного развития — от «сотворения мира» до «конца его». Человеческая история при этом делится на две эры: дохристианскую, являющуюся предысторией, и христианскую, являющуюся собственно историей. Человек взывается к моральной ответственности — он должен сделать сознательный выбор между двумя мировыми силами. Это порождает терзания души, которые способствуют росту самосознания (герои Достоевского, мучения Л. Толстого). В социальной сфере провозглашается равенство всех народов и сословий, всех людей. Что касается философского мышления, то его развитию в большей степени способствовала христианская культура, как письменная и более развитая, чем языческая.

Соотношение язычества и христианства было сложным и неоднозначным: мировоззренчески они несовместимы, но исторически происходил процесс взаимопроникновения и сосуществования при доминировании православия. В народной среде складывались смешанные христианско-языческие представления: происходили встречные процессы обмирщения христианства и христианизации языческих традиций. В агиографической литературе, естественно, доминировало христианское миропонимание, в фольклоре — народное с элементами язычества. Кроме культуры верхов, христианизированной в большей степени, существовала культура низов (скоморошество), где в большей степени сохранялись языческие традиции, а после Петра I это соотношение поменялось до наоборот. Юродство занимало промежуточное место между христианством и народной традицией. Юродивый — это «мнимый безумец», скрывающий под личиной умопомешательства святость и мудрость.

Существовало еще одно направление духовной жизни того времени — еретичество. Оно возникало или из языческих корней, или в связи с влиянием других, прежде всего западных, идеологий (католичества, протестантизма, иудаизма) и ислама. Среди ересей выделяются стригольническая в Новгороде (XIV–XV вв.), «жидовствующих» (новгородско-московская, прозванная так за предпочтение Ветхого Завета, XV–XVI вв.). Представители последних находились под влиянием реформационных движений, отрицали поклонение иконам, монашество, церковную организацию и т. д. Ереси Матвея Башкина и Феодосия Косого отличались антидогматическим и анархическим характером.

И.Н. Экономцев выделяет четыре волны или эпохи русского Возрождения. Первая наступает через 2–3 поколения после Крещения Руси, основана на идеях протоисихазма; вторая — в XIV–XV веках как результат «второго южнославянского влияния» и продолжавшей жить на Руси исихастской традиции; третья — в XVIII — начале XIX века, связана с реакцией на «антинациональную» политику Петра I; четвертая — связана с духовной деятельностью и творчеством старца Амвросия и Достоевского.

Г. Флоровский такими словами начинает свое исследование «Пути русского богословия» (1937): «С изумлением переходит историк из возбужденной и часто многоглаголивой Византии на Русь, тихую и молчаливую. И недоумевает, что это. Молчит ли она и безмолвствует в некоем раздумье, в потаенном богомыслии или в косности и лени духовной, в мечтаниях и полусне?..» Автор начинает свой ответ из истории Византии. По его мнению, она в Х веке вовсе не была в упадке, но, наоборот, «это была одна из эпох византийского расцвета и возрождения». И более того, автор считает, что «в Х веке Византия была, строго говоря, единственной страной подлинно культурной во всем “европейском мире”».

Флоровский оспаривает то общераспространенное «просветительское» мнение, будто восприятие византийской культуры изолировало Древнюю Русь от «великих семейств рода человеческого» (П. Чаадаев, Г. Федотов). А если и можно говорить о трудностях и кризисах древнерусского развития, то они касаются культуры, а не бескультурности. На упрек, брошенный в сторону славянского языка Церкви, который якобы стимулировал отрыв от классической культуры и культуры Западной Европы (Г. Шпет, Г. Федотов), он остроумно замечает: «То верно, что в древнем Киеве не знали ни Гомера, ни Вергилия. Но ниоткуда не видно, что этому помешал именно славянский язык богослужения».

Одну из причин данного кризиса Флоровский усматривает в «мысленной нераскрытости древнерусского духа», который, по сути, был «кризисом византийской культуры в русском духе». Другой причиной является то, что «византийское наследие было оставлено и полузабыто». В этом отречении «от греков» Флоровский усматривает «завязку и существо» последующего Московского кризиса культуры. Следующая причина кроется в том, что «заимствованная византийско-христианская культура не стала “общенародной” сразу, а долгое время была достоянием и стяжанием книжного или культурного меньшинства. Это было неизбежной и естественной стадией процесса». В этой связи Флоровский выделяет «дневную» (христианскую) и «ночную» (унаследованную из язычества) культуру. Исходя из этого «болезненность древнерусского развития можно усмотреть прежде всего в том, что “ночное” воображение слишком долго и слишком упорно укрывается и ускользает от “умного” испытания, поверки и очищения». Кроме того, «изъян и слабость древнерусского духовного развития состоит отчасти в недостаточности аскетического закала… в недостаточной “одухотворенности души”»^[25].

П. Флоренский определяет специфику древнерусской культуры и философии в статье «Православие» (1909). Здесь он высказывается против противопоставления раннего христианства позднему, вскрывает внутренний и необходимый элемент в той организации Церкви, которая создавалась исторически. Не только отдельный человек, но даже и народ не может вместить в себе полностью абсолютную истину, поэтому каждый народ принимает Евангелие по-своему. В связи с этим можно говорить и о специфике русской веры. Последняя, по мнению философа, сложилась из взаимодействия трех сил: «греческой веры, принесенной нам монахами и священниками Византии, славянского язычества, которое встретило эту новую веру, и русского народного характера, который по-своему принял византийское православие и переработал его в своем духе», — «вот те три силы, которые пришли во взаимодействие, чтобы образовать то, что мы называем русским православием».

Византинизм характеризуется Флоренским тем, что в нем философское рассмотрение религии соединено с высокой оценкой важности обряда, а исполнение последнего «становится рядом и даже выше исполнения нравственных заветов». Кроме того, для «армян, болгар, греков и русских народность неотделима от церковности, так что “православный” и “русский” становятся синонимами». К этому присоединяется еще и то, что по условиям образования восточной Церкви, понятие царя слилось с понятием Церкви, «идея царя соединилась с идеей православия, Церковь стала немыслима без царя». Философ подчеркивает, что византинизм явился для славян огромной силой, так как он поддерживался властью, был сам по себе силой организованной, «нес с собой науку, гражданское и церковное право, просвещение»; «он явился источником, откуда русский народ пил веками, почти не имея ничего другого»^[26].

Но нельзя идеализировать культурную преемственность и считать, будто в «трансплантации византинизма в русскую и в целом славянскую среду проявила себя какая-то удивительная совместимость»^[27]. Ведь византинизм как готовое, сложное, обставленное подробным ритуалом вероучение «было внесено в страну, сплошь языческую, населенную народом совершенно иного склада, чем тот, который создал византийское понимание христианства». Русский крестьянин, наиболее полно и искренно исповедующий православие, верящий в Бога, Церковь и таинства, одновременно с этим «не менее твердо верит в лешего, сарайчика, заговоры и т. п.». Флоренский выделяет такую черту православия на Руси, как «перевес культа и, в частности, обряда над учением и моральной стороной христианства. Брань, драка, пьянство — меньший грех, чем нарушение поста…». Вместе с тем наш народ, продолжает Флоренский, «усваивал христианство не по Евангелию, а по Прологу (жития святых), просвещался не проповедями, а богослужением, не богословием, а поклонением и лобызанием святынь»^[28].

Ф.М. Достоевский вслед за Гоголем отмечал следующее:

«Говорят, русский народ плохо знает Евангелие, не знает основных правил веры. Конечно, так, но Христа он знает и носит его в своем сердце искони. В этом нет никакого сомнения. Как возможно истинное представление Христа без учения о вере? Это другой вопрос. Но сердечное знание Христа и истинное представление о нем существует вполне. Оно передается из поколения в поколение и слилось с сердцами людей. Может быть, единственная любовь народа русского есть Христос, и он любит образ его по-своему, то есть до страдания. Названием же православного, то есть истиннее всех исповедующего Христа, он гордится более всего (XXI, 38)».

Самыми зримыми и впечатляющими по всей Руси были архитектурные творения — храмы Софии, построенные по образцу константинопольского. В древнерусской духовной культуре символ Софии Премудрости вызывает особый интерес. Он проходит через всю тысячелетнюю историю отечественной культуры, отразившись в памятниках архитектуры, живописи, пластики, письменности. София — это, во-первых, величественный храм, символ благоустроенности бытия, гармонизации хаоса, мощи державы; во-вторых, иконографический сюжет, в образно-поэтической форме трактующий горнюю Премудрость; в-третьих, тема письменных источников, разнообразно толкующих образ пластически выраженной глубокой мысли; в-четвертых, символически зашифрованная философема, которая зримо воплощает в себе характерное для средневековья образное представление о высшей мудрости.

Помимо Софии представляют философский интерес иконографические и литературные сюжеты на темы Троицы, Отечества, Сотворения мира, изображения Космоса и др. Архитектура как синтез искусств, выражение эстетических и духовных переживаний имеет несомненную значимость источника философско-мировоззренческого характера. Храмы на Руси, как и всюду в средневековье, понимались не только как культовые сооружения. Храм помимо молитвенного дома был моделью мироздания, архитектурной доминантой в силуэте города, местом богослужебного действа, вместилищем произведений искусства, пантеоном с почетными захоронениями, центром публичной жизни города и т. д. Идеи, мысли, образы наших предков воплощены не только в письменном слове, но и во всем разнообразии памятников культурного наследия Древней Руси.

Современные представления о соотношении философии и других наук нельзя переносить на их взаимосвязь в прошлом, когда недостаток философских трактатов компенсировался распространением философских по своей сути идей, образов, символов, концепций в самых различных источниках, отразив тем самым синкретическое бытование философского знания в общем контексте средневековой культуры. Определение философии, которое закрепилось на Руси, дал еще византийский мыслитель первой половины VIII века Иоанн Дамаскин в своем произведении «Источник знания»: «Философия паки есть любление премудрости, премудрость же истиннаа Бог есть, и убо любовь, яже к Богу, сия есть истинная философия». Тем не менее «философия на Руси как вид духовной деятельности была значительно шире богословия. Она должна была подчиняться религиозной идеологии, но не богословию как отдельной теоретической дисциплине, которое само было частью философии»^[29]. Поэтому философствование на Руси нельзя рассматривать (как было принято в средние века в Западной Европе) только как служанку богословия.

М.Н. Громов и Н.С. Козлов считают, что для выявления метафизических идей в древнерусской философии необходимо проводить «комплексное источниковедение» и «интеграцию источников», данных различных наук (археологии, фольклора, письменности, искусствоведения и др.). В этой связи авторы выделяют специализированный и неспециализированный философские источники. В древнерусской культуре преобладали источники второго рода.

Древнерусская литература (точнее — древневосточнославянская) возникла в XI веке и существовала по XVII столетие, когда постепенно начали разрушаться традиционные литературные каноны, рождаться новые жанры, новые представления о мире и человеке. Около 90 % дошедших до наших дней древнерусских произведений — переводы с греческого, и лишь десятая часть принадлежит перу древнерусских книжников. Почти все переведенные с греческого сочинения носили религиозный характер. Светская, мирская византийская литература не вызывала практически никакого интереса, а русский фольклор был глубоко связан со старой языческой верой. И это не случайно. Литература на Руси зарождается только после принятия христианства. Славянская письменность была создана в середине IX века греками, братьями-монахами Кириллом (Константином) и Мефодием (Михаилом).

В складывавшейся и быстро достигшей расцвета древнерусской литературе XI–XII веков можно выделить три потока: переводная, общая для славянских народов и оригинальная литературы. Переводились прежде всего библейские тексты, творения отцов Церкви и богослужебная литература. Особенно популярной книгой была Псалтирь. Кроме того, в составе Ветхого Завета немало книг с философским содержанием, в том числе Шестоднев, толкования на который пользовались спросом на Руси.

Все памятники древнерусской культуры, прежде всего письменной, можно разбить на три группы по степени насыщенности философским содержанием.

Первую образуют тексты с отчетливо выраженной философской проблематикой (некоторые статьи Изборника 1073-го и 1076 годов, «Диалектика» Иоанна Дамаскина, Ареопагитики, ряд сочинений Максима Грека, Нила Сорского и др.).

Ко второй группе можно отнести произведения с морально-назидательной направленностью, публицистические, космологические, естественнонаучные и лексикографические сочинения («Слово о Законе и Благодати» Илариона, летопись «Повесть временных лет», «Поучение» Владимира Мономаха, «Моление» Даниила Заточника, Палеи, Шестодневы, апокрифы, толкования и т. д.

Третью группу составляют сочинения с явно нефилософским содержанием (деловая письменность, юридические акты, служебники, уставы, грамоты и т. д.).

Кирилл и Мефодий

Иван Грозный (Иван IV Васильевич)

Иоанн Дамаскин

Повесть временных лет

Развитие древнерусской мысли обычно датируют следующим образом:

I. Предыстория (до X в.).

II. Собственно история (кон. X–XVII в.).

1) Становление (X–XII вв.). Киевский период.

2) Развитие в эпоху раздробленности (XIII–XIV вв.).

3) Подъем (XV–XVI вв.). Московский период.

4) Завершение (XVII в.).

III. Постистория (после XVII в.).

«Повесть временных лет» представляет собой летописный свод, сложившийся окончательно в начале XII века, хотя вошедшие в его состав устные и письменные источники относятся к гораздо более раннему периоду, ко времени утверждения христианства на Руси. Рукопись повествует о легендарном посещении киевских берегов Днепра апостолом Андреем, предвосхитившим будущее торжество православия: «Видите ли горы сия? Яко на сих горах воссияет благодать Божья; возникнет град великий, и много церквей будет построено в нем». Под 898 годом впервые встречается термин «философ» в значении — мудрый наставник, просветитель, проповедник христианского учения. Под 955 годом описывается крещение княгини Ольги при дворе византийского императора, предвосхитившее будущее Крещение всей Руси.

После обращения князя Владимира и Крещения Руси летописец называет его «новым Константином великого Рима», предвидя грядущее могущество поднимавшегося государства. При Ярославе, прозванном Мудрым за великий ум и кипучую просветительскую деятельность, Русь переживает подъем и расцвет. Приобщение к письменной духовной культуре породило культ книги, которая почиталась одной из высших ценностей. Не варварская воинственность, но духовная мудрость становится высшей добродетелью гражданина.

Прекрасным памятником древнерусского языческого миросозерцания является «Слово о полку Игореве» (написал безымянный автор XII в.), где проступает не только славянская, но тюркская и скандинавская мифологии. В «Слове» используется солярная мифология (сцена солнечного затмения, предшествовавшая неудачному походу в степь войска Игоря), русичи называются сыновьями Даждьбога (языческого бога Солнца), плачь Ярославны похож на типичный языческий заговор. В целом же «Слово» является памятником «двоеверной» культуры.

Из оригинальных произведений древнерусских авторов эпохи Киевской Руси первое место по праву принадлежит «Слову о Законе и Благодати» митрополита Илариона (ум. ок. 1055). Это произведение — одно из лучших творений раннего средневековья не только в отечественной, но и мировой литературе. Его отличает единство патриотической идеи и широкого универсализма общечеловеческого плана в христианском его понимании. Оно является ярким примером «эстетического способа философствования», ставшего важнейшим отличием отечественной культуры.

Памятниками, свидетельствующими о тесных связях болгарской и древнерусской культур, являются «Изборники» 1073-го и 1076 годов. Они представляют собой компилятивные сборники энциклопедического характера, собранные из произведений отцов Церкви. В «Изборнике» 1073 года разъясняются такие понятия, как «сущность», «естество», «качество» и др., за что его считают первым логико-философским трактатом в древнерусской литературе. В «Изборнике» 1076 года содержится одна из самых философичных библейских книг «Премудрость Иисуса, сына Сирахова», поучения Василия Великого и др.

Одной из ярких личностей Киевской Руси был Феодосий Печерский (ок. 1036–1074), игумен Киево-Печерского монастыря (после своего учителя и основателя монастыря Антония). В летописном «Житии Феодосия Печерского» Нестора он представляется умудренным жизнью старцем, хотя прожил Феодосий менее сорока лет, «премудреи философ явися», то есть превзошел философов своей мудростью. Народ любил его за бескорыстие, непорочную жизнь и готовность помочь обиженным. Феодосий ввел Студийский устав, поощрял книгопечатание, создал приют для больных при монастыре. Его морального авторитета побаивались князья и судьи. В посланиях князю Изяславу подвижник защищал православную веру, призывая вместе с тем проявлять милость ко всем вне зависимости от вероисповедания.

Кирилл Туровский (ок. 1130–1182) за красноречие был прозван «Златоустом, паче всех просиявшим на Руси». Характерным примером философской притчи является его сочинение «Притча о человеческой душе и теле», или «Притча о слепце и хромце», где слепец — аллегория души, а хромец — тела. В «Сказании об иноческом чине» Кирилл Туровский дал символическое истолкование монашеского одеяния. В притче «Слово о премудрости» он связывает познание с нравственными устоями, основами которых являются кротость и смирение.

В целом рассматривая домонгольский период развития отечественной культуры, культуры эпохи расцвета Киевской Руси, можно сделать выводы о том, что в то время были заложены основы для вызревания отечественной мысли, сложились некоторые понятия и категории, были усвоены и творчески переработаны элементы византийской, а через нее и эллинской философской культуры.

В середине XIII века сложился сборник о житии братии древнейшего на Руси монастыря — «Киево-Печерский патерик». Вообще, патерик, или отечник (от греч. pathr — отец), — один из древнейших жанров агиографической литературы. В тяжелые годы ордынского ига памятник напоминал раздробленной и разоренной Руси о ее былом могуществе и нравственной чистоте. Сквозь традиционные для агиографии описания подвигов, чудес, видений проступают реальные события и люди тех лет; это своеобразная летопись эпохи, написанная с морально-назидательным смыслом. Защитнику Руси от шведских и немецких феодалов, которые, воспользовавшись монгольским нашествием, хотели захватить северо-западные русские земли, посвящена «Повесть о житии Александра Невского», возникшая в конце XIII века во Владимире. Позднее победа на Куликовом поле в 1380 году породила целый цикл древнерусской литературы («Задонщина», «Сказание о Мамаевом побоище» и др.).

Глубокой философичности достигает агиографический жанр в творчестве Епифания Премудрого (ум. ок. 1420). Главные его произведения — «Житие Стефана Пермского» и «Житие Сергия Радонежского». Стефан был просветителем языческого народа, жившего в Пермской земле. Он создал для него азбуку. Сергий Радонежский (1314–1392) был духовным учителем Епифания, он оказал огромное воздействие на всю жизнь русского общества в эпоху Куликовской битвы и в последующем. Основанный им монастырь стал образцом общежительного, тесно сплоченного духовного братства. Его ученики создали целую сеть монастырей, что способствовало сплочению Руси. По сути, он был духовным вождем русского народа, хотя и отказался от сана митрополита Московского.

Писатель Б. Зайцев отмечает следующее:

«…чистотой, простотой, ароматнейшей стружкой (Сергий любил плотничать. — С.Н.) веет от Преподобного. Сергий — благоуханнейшее дитя Севера. Прохлада, выдержка и кроткое спокойствие, гармония негромких слов и святых дел создали единственный образ русского святителя. Сергий глубочайше русский, глубочайше православный. В нем есть смолистость севера России, чистый, крепкий и здоровый ее тип».

Митрополит Иларион

Феодосий Печерский

Нестор

Епифаний Премудрый

Примером своей жизни, чистотой, глубиной и высотой духа Преп. Сергий, пробудив в народе доверие к себе и своим силам, вдохнул веру в будущее. Об этом говорил В.О. Ключевский в 1892 году в известной актовой речи в честь 500-летнего юбилея святого. «Разные люди XIV века признали это действие чудом… таково оно и есть по своему существу и происхождению, потому что источник его — вера». В то далекое время благодаря Преп. Сергию русский народ сумел объединиться для борьбы за свою независимость, за веру и государственность. Откуда взялись, как воспитались люди, отважившиеся на такое дело, о котором боялись и подумать их деды? В беседе с князем Дмитрием Преп. Сергий дает благословение только тогда, когда слышит, что врагом отвергнуты все попытки примирения. Так духовный меч преобразуется в физический, что подтверждается причислением к русскому войску двух иноков Сергиевой обители Пересвета (Александра) и Ослябю (Андрея). Ратный подвиг благословлялся как путь обретения вечной жизни. Александр-Пересвет погибает в поединке, как и его противник, богатырь Челубей. Но чудным образом восстает дух русских воинов, которые, как и все люди того времени, с детства были запуганы жестокой и непобедимой силой врага. Победа в Куликовской битве хотя и не принесла сразу полного освобождения Руси, но освобожденным оказался народный дух. Произошло самое главное, за чем последовала и политическая свобода: Русь стала единым независимым государством с большим потенциалом развития. Преп. Сергий опирался на свободное волеизъявление как каждого русского человека, так и всего народа, который оказался в то время на высоте своего призвания.

Пришедший из Византии и утвердившийся на Руси исихазм придал философскую глубину древнерусскому искусству, что особенно проявилось в творчестве Андрея Рублева (ок. 1360–1430). Он, как и его предшественник Феофан Грек (ок. 1340 — после 1405), был не просто иконописцем, но и видным мыслителем, в художественной форме выражавшим глубокие метафизические идеи. Философское осмысление жизни и смерти, вечного и преходящего пронизывает рублевскую трактовку канонических сюжетов. Следует заметить, что древнерусская живопись как философский источник еще недостаточно изучена, хотя в древнерусской культуре она занимала важное место: иконописец передавал философские идеи художественными средствами.

Знаменитая «Троица» Андрея Рублева является не только памятником живописи, но и философско-мировоззренческим источником. На ней три задумчивых ангела как бы ведут безмолвную беседу о смысле бытия. Композиция линий создает абрис самого мироздания, каждая деталь глубоко символична. Древо не просто дуб мамврийский, под которым праотец Авраам угощал явившихся ему трех странников, а древо жизни, познания и креста. Здание над левым ангелом не только архитектурная кулиса, дом Авраама, но понимание мира как благоустроенного града, крепко стоящего среди хаоса неорганизованного бытия. Гора над правым ангелом не просто пейзажный фон, но символ восхождения духа к вершинам познания высших тайн мироздания. Ветхозаветная Троица, таким образом, в пластически зримой форме выражает тринитарную модель мироздания. Поэтому она является не только памятником живописи, но и философско-мировоззренческим источником.

XIV век стал на Руси продолжением нового культурного движения в Византии, которое называют «Возрождением Палеологов». Переводческая деятельность, связанная с исихазмом, переходит и на Русь, где становятся известными творения таких аскетических отцов, как Василий Великий, Исаак Сирин, Иоанн Лествичник, Максим Исповедник, Симеон Новый Богослов и др. Кроме того, в 1371 году на Афоне был переведен и поступил на Русь текст Ареопагитик. Флоровский отмечает, что «на Руси было кому читать эти мистико-аскетические книги». Он называет эту эпоху «временем отшельнического и монастырского возрождения», веком Преп. Сергия, который повторяется лишь во второй половине XIX века с возрождением Оптиной пустыни и старчества в целом. Широкий диапазон влияния исихазма проявился также в монашеской практике «умной молитвы», в расцвете художественного творчества, приведшего во второй половине XIX века к появлению такого феномена, как творчество Достоевского.

В конце XV века вокруг новгородского архиепископа Геннадия, одного из крупных деятелей отечественной культуры того периода, создается литературно-переводческий кружок, приглашаются специалисты с Запада. Целью его деятельности является создание полного славянского перевода Библии. Для этого пришлось сделать ряд переводов не только с греческого, но и с латинского, древнееврейского и немецкого языков. Создание полного славянского переложения Библии было не менее значительным событием в культурной жизни России, чем перевод на немецкий, осуществленный в начале XVI века Лютером.

Носителем эллинской мудрости и византийской учености на Руси был Максим Грек (ок. 1470–1556), ставший подлинной вершиной развития древнерусской философской мысли в XVI веке, создавший более 350 оригинальных сочинений и переводов, оказавший неизгладимое воздействие на мышление русского общества. Философию он понимал как то, что восхваляет целомудрие, мудрость и кротость, что способствует установлению добродетели и порядка в обществе. Миссия философа ценилась им выше царской. Он разделял философию на внешнюю, светскую и внутреннюю, христианскую. Если первая полезна в познании мира и «исправлении мышления», то вторая служит спасению души человеческой.

3. Нестяжательство и раскол

В XVI веке возник спор среди русских подвижников. Внешней причиной к тому послужили разногласия в вопросе о монастырских селах и казни еретиков. По сути же, отмечает Флоровский, «спор шел о самых началах и пределах христианской жизни и делания», где «столкнулись два религиозных замысла, два религиозных идеала». Трудность истолкования данного спора состоит в том, что «здесь сталкиваются две правды». И всего труднее понять преп. Иосифа Волоцкого (1440–1515) и его правду социального служения и «общежительного» идеала, своего рода «хождение в народ», в котором тогда была великая потребность. Самую монашескую жизнь он рассматривал и переживал «как некое социальное тягло, как особого рода религиозно-земскую службу». Но проблема возникает здесь тогда, когда «самое молитвенное делание у него изнутри подчиняется социальному служению, деланию справедливости и милосердия». И монастырские села, как считает Флоровский, ему нужны были «из этих филантропических и социальных побуждений», и монастыри поэтому у него превращаются в странноприимные дома. Флоровский отмечает, что опасность здесь кроется в «перенапряженности социального внимания». Кроме того, при всей своей книжности Иосиф был равнодушен к вере как внутренне-духовному творчеству. Она сводилась к внешнему благолепию и благочинию, но не к богословию и высотам созерцательной молитвы. Его «Просветитель», по словам Флоровского, почти без остатка разлагается в ряды выборок и свидетельств. В целом деятельность иосифлян «не благоприятствовала культурному подъему».

Несколько лет проведя на православном Востоке, Нил Сорский (ок. 1433–1508) по возвращении основал скит близ Кирилло-Белозерского монастыря и стал духовным вождем нестяжателей, полемизировавших с иосифлянами по поводу монастырского землевладения. Как идеолог нестяжателей, он считал, что монахи должны жить своим трудом, а главным их занятием является духовное самосовершенствование, стремление к моральной чистоте. Нил Сорский оказал огромное воздействие на русскую духовную культуру.

Сергий Радонежский

Андрей Рублев расписывает Спасский собор Андроникова монастыря

Феофан Грек

Максим Грек

Г. Флоровский так характеризует преп. Нила: он «был прежде всего безмолвником, не имел потребности говорить и учить». «Он не был ни мыслителем, ни писателем, ни богословом. В историю он входит, однако, именно как “старец” или учитель… в духовной жизни». Однако «если у Нила мало “своего” в отличие от общепринятой духовной традиции, то все у него самостоятельное. Он живет отеческой традицией, она жива и оживает в нем». Если его творчество чем и отличается от традиции, то лишь несколько более резким обозначением нравственных мотивов и слабее умозрительных^[30]. Он выдвигал на первый план значение личности.

Принадлежащими Нилу считают монастырский «Устав», «Предание», «Завещание» и послания. Он также был переводчиком с древнегреческого многих сочинений восточнохристианских отшельников. Высокий и глубокий уровень его мышления объясняется знанием патристической литературы. Продолжая афонских исихастов, он учил о «мысленной брани», которую постоянно должен вести каждый христианин. В «Уставе» он проводит тонкий психологический анализ возникновения страстей в душе человека, выделяя пять стадий: «прилог», «сочетание», «сложение» и «пленение» как подчинение уже внедрившемуся в сознание образу или мысли. Пленение переходит в страсть, когда человек полностью оказывается рабом своего состояния. Цель иноческих стремлений Нила Сорского — не умерщвление плоти, а обόжение; почва монашеских подвигов — не столько плоть инока, сколько его мысль и сердце.

В «Предании о жительстве скитском» преп. Нила присутствует личный дух подвижника, просвещенный высшей истиной и закаленный в отшельнической жизни. Иосифляне же лишь собирают и строят, но не творят и создают. Не дорожили они и византийской традицией, а потому и местная не была для них освящена временем и оттого случайна. Флоровский даже считает, что победа иосифлян «означала прежде всего перерыв или замыкание византийской традиции». Заволжское же движение было живым и органическим продолжением, а не только отражением духовно-созерцательного движения на юге в XIV веке. Именно в среде заволжских старцев происходит возрождение созерцательного монашества и опыта аскезы. Это поиск безмолвия и тишины, начинающийся с ухода из мира. Глубоко умозрительно толкование свободы у преп. Нила. Если иосифляне понимали послушание во внешнем смысле, телесными делами, то Нил переносит его внутрь человека. Отсечение «самоволия» происходит именно во внутреннем человеке, а не во внешней дисциплине, которая зачастую сводилась иосифлянами к закабалению человека во внешне регламентированном монастырском уставе. Нил же поучает: «Свяжи себе законы божественных писаний и последуй тем». Отмечая положительные стороны заволжского движения, Флоровский пишет, что оно было несравненной школой духовного бдения. Это был процесс духовного и нравственного сложения христианской личности, творческий путь к созерцанию, аскетико-мистическая подготовка к богословию. В глубинах этого духовного собирания открывалась потребность в богословском осмыслении и развитии. Но и в этом движении «умного делания» Флоровский находит крайность: «Это было не только отречение, но и отрицание», с чем связана и «историческая недейственность Заволжского движения… В миру остались действовать иосифляне».

Архиепископ Геннадий

Иосиф Волоцкий

Нил Сорский

Николай Константинович Гаврюшин

Подводя итоги разногласию между и осифлянами и заволжцами, которые следовали за Нилом Сорским, Флоровский сводит их к такому противопоставлению: «…завоевание мира на путях внешней работы в нем или преодоление мира через преображение и воспитание нового человека, через становление новой личности»^[31]. Хотя вряд ли стоит так резко противопоставлять преп. Нила Сорского и Иосифа Волоцкого, которые олицетворяют две стороны единого христианского пути.

По мнению Г. Федотова, «христианство с искоренением духовного движения Заволжья превращается все более в религию священной материи: икон, мощей, святой воды, ладана, просвир и куличей. Диетика питания становится в центре религиозной жизни. Это ритуализм, но ритуализм страшно требовательный и морально эффективный. В своем обряде, как еврей в законе, москвич находит опору для жертвенного подвига. Обряд служит для конденсации моральных и социальных энергий». При этом мировоззрение человека упрощается до крайности. Он уже не рассуждает, а принимает на веру несколько догматов, на которых держится его нравственная и общественная жизнь. Но даже в религии здесь есть нечто более важное, чем догмат, — это обряд: «…периодическая повторяемость узаконенных жестов, поклонов, словесных формул связывают живую жизнь, не дают ей расползаться в хаос, сообщают ей даже красоту оформленного быта»^[32].

В XVII веке, как пишет Николай Константинович Гаврюшин (р. 1946), «бес благочестия расколол русскую Церковь»^[33]. В это время развернулась борьба между никонианами и старообрядцами, а также между сторонниками латинского и греческого просвещения, предвосхитившая будущую полемику западников и славянофилов. Раскол — это настоящая многовековая трагедия русской духовности, имеющая только отрицательные последствия.

В результате раскола Православной Церкви возникла многовековая борьба двух течений: официальной религиозности, поддерживаемой всей мощью государственных институтов, и ушедшего в толщу народной жизни, многообразного в своих проявлениях, оппозиционно настроенного старообрядчества. В центре этой духовно-исторической драмы, именуемой расколом, стоят три лица: патриарх Никон (1605–1681), царь Алексей Михайлович (1629–1676) и протопоп Аввакум. Патриарх Никон с 1653 года стал активно проводить реформу Церкви с целью ее унификации, сближения с греческим и южнославянским православием. Возвысив себя в качестве «русского папы», он хотел в конечном счете сделать Россию мировой державой, а себя — фактически ее правителем, но потерпел крах.

Протопоп Аввакум Петров (1620–1682) был духовным вождем, наставником и мучеником старой веры. За свои убеждения он предается церковному суду, ссылается в Пустозерский острог, где заживо сжигается вместе со своими последователями. Ему принадлежит более 50 сочинений, основным из которых является «Житие», в котором он помимо описания своей нелегкой жизни обличает «отступника Никона, злодея и еретика».

Раскол явился предвестием социокультурных перемен на Руси, обнаружив глубокий кризис древнерусского православия. Патриархальная Московия нуждалась в модернизации: для новой империи нужны были и новые формы, средства управления, властвования. Святая Русь с огромным трудом, лишениями и жертвами переходила в новое качество — абсолютную монархию, Российскую империю.

Вождем и крупнейшим деятелем латинского направления стал Симеон Полоцкий (1629–1680). При особе царя Алексея Михайловича он играл ту же роль, что и Феофан Прокопович при Петре I, — был талантливым писателем, крупнейшим деятелем латинского направления (тайно был униатом).

К успехам древнерусской культуры относится большая переводческая работа. Переводить же значит «мысленно бдить и испытывать». Перевод здесь был «сложением мысли», «преображением самой стихии славянской мысли и слова»^[34]. Эта работа по трансформации самой души народа была начата еще Кириллом и Мефодием, а продолжена уже на Руси при Ярославе Мудром. Возникают и «первые побеги русского эллинизма» в виде произведений митр. Илариона, Кирилла Туровского и др. Хотя их произведения во многом сводятся к компиляциям, пишутся «не от себя, но от книг», они вдохновенны и живы.

Концентрированно можно выделить следующие характерные особенности древнерусской мысли:

1) практическую направленность, а не абстрактное теоретизирование;

2) повышенное внимание к общественно-политической проблематике, активный публицистический характер, осмысление философских проблем на конкретном социальном материале;

3) интерес к прошлому, глубину исторического видения мира, стремление вписать в мировой процесс жизнь каждого народа и человека;

4) нравственное переживание бытия, стремление постичь непримиримую борьбу добра и зла, через которую раскрывается живая диалектика природы, общества и человека;

5) воплощение философских идей в художественной форме, словесной или изобразительной, высокий эстетический уровень древнерусской мысли;

6) внимание к внутреннему миру человека, внимание к проблемам духовного бытия.

Вместе с тем повышенный интерес к практической сфере бытия ослаблял теоретическую разработку метафизических вопросов, обращенность в прошлое часто подменяла собой настоящее, традиционность доминировала над стремлением к новому. XVII столетие вошло в историю отечественной философии также обилием памятников, имен, новых идей, борьбой различных концепций и течений. Начинается постепенная профессионализация философии и выделение ее в особую форму сознания. Все более убыстряются темпы развития, отечественная мысль теснее смыкается с европейской, древнерусская мудрость резко вытесняется салонной культурой, философским эпигонством Нового времени.