Неточные совпадения
— Обождать-то, для че не обождать, это все в наших руках,
да за
что ж я перед начальством в ответ попаду? — судите сами.
Что ж, сударь? представься ему,
что это опять лекарь лечить его хочет; пошел домой, ничего никому не сказал,
да за ночь и удавился.
Да и мало ли еще случаев было! Даже покойниками, доложу вам, не брезговал! Пронюхал он раз,
что умерла у нас старуха раскольница и
что сестра ее сбирается похоронить покойницу тут же у себя, под домом.
Что ж он? ни гугу, сударь; дал всю эту церемонию исполнить
да на другой день к ней с обыском. Ну, конечно, откупилась,
да штука-то в том,
что каждый раз, как ему деньги занадобятся, каждый раз он к ней с обыском...
А впрочем, мы, чиновники, этого Фейера не любили. Первое дело, он нас перед начальством исполнительностью в сумненье приводил, а второе, у него все это как-то уж больно просто выходило, — так, ломит нахрапом сплеча,
да и все.
Что ж и за удовольствие этак-то служить!
—
Да ты попробуй прежде, есть ли сахар, — сказал его высокородие, — а то намеднись, в Окове, стряпчий у меня целых два стакана без сахару выпил… после уж Кшецынский мне это рассказал… Такой, право, чудак!.. А благонравный! Я, знаешь, не люблю этих вот,
что звезды-то с неба хватают; у меня главное, чтоб был человек благонравен и предан…
Да ты, братец, не торопись, однако
ж, а не то ведь язык обожжешь!
— Но я, однако, принял свои меры! Я сказал Маремьянкину,
что знать ничего не хочу, чтоб была отыскана голова! Это меня очень-очень огорчило! Ça ma bouleversé! [Это меня потрясло! (франц.)] Я, знаете, тружусь, забочусь… и вдруг такая неприятность! Головы найти не могут!
Да ведь где же нибудь она спрятана, эта голова! Признаюсь, я начинаю колебаться в мнении о Маремьянкине; я думал,
что он усердный, — и
что ж!
По мере большего плутовства, Порфирий Петрович все большее и большее снискивал уважение от своих сослуживцев и сограждан. «Ну,
что ж,
что он берет! — говорили про него, — берет,
да зато дело делает; за свой, следственно, труд берет».
О мати-пустыня! прими мя кающегося и сокрушенного, прими,
да не изыду из тебя вовек и не до конца погибну!"И
что ж, сударь! едва лишь кончил он молитву, как почувствовал,
что страсти его внезапно укротились, и был он лют яко лев, а сделался незлобив и кроток яко агнец.
—
Да ты
что ж ничего не говоришь! ты посмотри, каковы оси-то!.. глупая!
Ну, я на него смотрю,
что он ровно как обеспамятел:"Ты
что ж, мол, говорю, дерешься, хозяин? драться, говорю, не велено!"Ну, он и поприутих, лег опять в карандас
да и говорит: вот, говорит, ужо вам будет, разбойники этакие, как чугунку здесь поведут!
— Ишь ты, голова, как человек-от дурашлив бывает! вон он в купцы этта вылез, денег большое место нагреб, так и на чай-то уж настоящего дать не хочет!..
Да ты
что ж брал-то?
«Вы, говорит, ваше превосходительство, в карты лапти изволите плесть; где
ж это видано, чтоб с короля козырять, когда у меня туз один!» А он только ежится
да приговаривает: «А почем же я знал!» А
что тут «почем знал», когда всякому видимо, как Порфирий Петрович с самого начала покрякивал в знак одиночества…
Змеищев (зевая). Ну, а коли так, разумеется,
что ж нам смотреть на него, выгнать,
да и дело с концом. Вам, господа, они ближе известны, а мое мнение такое,
что казнить никогда не лишнее; по крайней мере, другим пример.
Что, он смертоубийство, кажется, скрыл?
Рыбушкин (почти засыпает). Ну
да… дда! и убью! ну
что ж, и убью! У меня, брат Сашка, в желудке жаба, а в сердце рана… и все от него… от этого титулярного советника… так вот и сосет, так и сосет… А ты на нее не смотри… чаще бей… чтоб помнила, каков муж есть… а мне… из службы меня выгнали… а я, ваше высоко… ваше высокопревосходительство… ишь длинный какой — ей-богу, не виноват… это она все… все Палашка!.. ведьма ты! ч-ч-ч-е-орт! (Засыпает; Дернов уводит его.)
Дернов. Знаю,
что за делом,
да ведь не стоя же нам разговаривать.
Что ж ты скажешь?
«Ну, говорит, мы теперича пьяни; давай, говорит, теперича реку шинпанским поить!» Я было ему в ноги: «За
что ж: мол, над моим добром наругаться хочешь, ваше благородие? помилосердуй!» И слушать не хочет… «Давай, кричит, шинпанского! дюжину! мало дюжины, цельный ящик давай! а не то, говорит, сейчас все твои плоты законфескую, и пойдешь ты в Сибирь гусей пасти!» Делать-то нечего: велел я принести ящик, так он позвал, антихрист, рабочих,
да и велел им вило-то в реку бросить.
Кабы
да не власть ихняя,
что они нас, можно сказать, в табак истереть могут,
что ж бы они против нас могли сделать?
Оно бы и ничего:
что ж, если царь в голове есть,
да руку себе набил — действуй на здоровье.
—
Да помилуйте, за
что ж я опять под ответственность попасть должен?
Что ж бы вы думали, ваше благородие! уткнулся он в кибитку,
да только надулся словно петух, раскраснелся весь — не понравилось, видно,
что «баранами» попрекнул.
—
Да просто никакого толку нет-с. Даже и не говорят ничего… Пошел я этта сначала к столоначальнику, говорю ему,
что вот так и так… ну, он было и выслушал меня,
да как кончил я:
что ж, говорит, дальше-то? Я говорю:"Дальше, говорю, ничего нет, потому
что я все рассказал". — "А! говорит, если ничего больше нет… хорошо, говорит". И ушел с этим,
да с тех пор я уж и изымать его никак не мог.
—
Да я-то
что ж могу тут сделать?
"Не хочу,
да не хочу!"
да и полно; а почему"не хочу" — молчит: просто, говорит, не хочу! —
что ж с ним станешь делать!
Все, думаю, распознать прежде надо, нечем на что-нибудь решиться.
Да на
что ж и решаться-то? думаю. Из скитов бежать? Это все одно
что в острог прямо идти, по той причине,
что я и бродяга был, и невесть с какими людьми спознался. Оставаться в лесах тоже нельзя: так мне все там опостылело,
что глядеть-то сердце измирает… Господи!
— Это ты говоришь"за грехи", а я тебе сказываю,
что грех тут особь статья.
Да и надобно
ж это дело порешить чем-нибудь. Я вот сызмальства будто все эти каверзы терпела: и в монастырях бывала, и в пустынях жила, так всего насмотрелась, и знашь ли, как на сердце-то у меня нагорело… Словно кора, право так!
Вижу я,
что дело мое плохое:"
Что ж, думаю, соглашусь, а там вышел в поле,
да и ступай на все четыре стороны". Так она словно выведала мою душу.
Спросите у Карпущенкова, зачем ему такое пространство земли, из которой он не извлекает никакой для себя выгоды, он, во-первых, не поймет вашего вопроса, а во-вторых, пораздумавши маленько, ответит вам: «
Что ж, Христос с ней! разве она кому в горле встала, земля-то!» — «
Да ведь нужно, любезный, устраивать тротуар, поправлять улицу перед домом, а куда
ж тебе сладить с таким пространством?» — «И, батюшка! — ответит он вам, — какая у нас улица! дорога, известно, про всех лежит,
да и по ней некому ездить».
Михеича действительно увели, и остались они втроем. Тут я всего, ваше высокоблагородие, наслушался,
да и об архиерее-то, признаться, впервой узнал. Знал я,
что они, с позволения сказать, развратники, ну, а этого и во сне не чаял. И кто
ж архиерей-то! Андрюшка Прорвин, здешний, ваше высокоблагородие, мещанин, по питейной части служил, и сколько даже раз я его за мошенничества стегал, а у них вот пастырь-с! Даже смеху достойно, как они очки-то втирают!
—
Да вот все наряжает-с; а у меня, ваше благородие, семья есть, тоже работишка-с, ложечки ковыряю, а он все наряжает: я, говорит, тебя в разоренье произведу… Господи!
что ж это такое с нам будет!
— А
что ж, сударь, и по душе говорить будем, все лишний человек не помеха…
Да и
что ему сделается — не сахарный!
—
Что ж, пришла! известно, пришла, как приходят: родитель привез, своею охотой привез…
да ты
что больно вступаешься? тут, чай, господин чиновник разговаривает, а не ты с суконным своим с рылом.
— "
Что ж, говорю, разве уж больно худо дело?"–"
Да так-то, говорит, худо,
что через неделю, много через две, разрешенью быть надо; ты, говорит, подумай, матушка, одно только детище и было
да и то в крапиву пошло!"А сам, знаешь, говорит это,
да так-то, сердечный, льется-разливается.
— Извините, ваше благородие, — сказала она голосом еще неуспокоившимся, — очень уж я испужалась… словно из земли незнакомый человек вырос…
Да кто
ж ты такая, голубушка,
что я словно не припомню тебя? — продолжала она, обращаясь к Тебеньковой.
— Нет, доченька, — сказал он, вздохнувши и махнув рукой, — нам теперича об эвтом разговаривать нечего; живи с богом
да не поминай нас лихом, потому как мы здешнего света уж не жильцы…
что ж, ваше благородие, спрашивать,
что ли, будете или прямиком на казенную фатеру прикажете?