Неточные совпадения
Да, я люблю тебя, далекий, никем не тронутый край! Мне мил твой простор и простодушие твоих обитателей! И если перо мое нередко коснется
таких струн твоего организма, которые издают неприятный и фальшивый звук, то это не от недостатка горячего сочувствия к тебе, а потому собственно, что эти звуки грустно и болезненно отдаются в моей душе. Много
есть путей служить общему делу; но смею думать, что обнаружение зла, лжи и порока также не бесполезно, тем более что предполагает полное сочувствие к добру и истине.
И все это ласковым словом, не то чтоб по зубам
да за волосы: „Я, дескать, взяток не беру,
так вы у меня знай, каков я
есть окружной!“ — нет, этак лаской
да жаленьем, чтоб насквозь его, сударь, прошибло!
Да и времена
были тогда другие: нынче об
таких случаях и дел заводить не велено, а в те поры всякое мертвое тело
есть мертвое тело.
А то
была у нас и
такая манера: заведешь, бывало, следствие, примерно хоть по конокрадству; облупишь мошенника,
да и пустишь на волю.
Вот и вздумал он поймать Ивана Петровича, и научи же он мещанинишку: „Поди, мол, ты к лекарю, объясни, что вот
так и
так, состою на рекрутской очереди не по сущей справедливости, семейство большое: не
будет ли отеческой милости?“ И прилагательным снабдили,
да таким, знаете, все полуимперьялами,
так, чтоб у лекаря нутро разгорелось, а за оградой и свидетели, и все как следует устроено: погиб Иван Петрович,
да и все тут.
Ну, конечно-с, тут разговаривать нечего: хочь и ругнул его тесть, может и чести коснулся, а деньги все-таки отдал. На другой же день Иван Петрович, как ни в чем не бывало. И долго от нас таился,
да уж после, за пуншиком, всю историю рассказал, как она
была.
Убьют они это зайца, шкуру с него сдерут,
да так, не потроша, и кидают в котел варить, а котел-то не чищен, как сделан; одно слово, смрад нестерпимый, а они ничего,
едят всё это месиво с аппетитом.
Так вот-с какие люди бывали в наше время, господа; это не то что грубые взяточники или с большой дороги грабители; нет, всё народ-аматёр
был. Нам и денег, бывало, не надобно, коли сами в карман лезут; нет, ты подумай
да прожект составь, а потом и пользуйся.
Напишут это из губернии — рыбу непременно к именинам надо,
да такая чтоб
была рыба, кит не кит, а около того.
Мечется Фейер как угорелый, мечется и день и другой —
есть рыба,
да все не
такая, как надо: то с рыла вся в именинника вышла, скажут: личность; то молок мало, то пером не выходит, величественности настоящей не имеет.
Как подходишь, где всему происшествию
быть следует,
так не то чтоб прямо, а бочком
да ползком пробирешься, и сердце-то у тебя словно упадет, и в роту сушить станет.
Глаза у ней
были голубые,
да такие мягкие
да ласковые, что, кажется, зверь лютый — и тот бы не выдержал — укротился.
Прислан
был к нам Фейер из другого города за отличие, потому что наш город торговый и на реке судоходной стоит. Перед ним
был городничий, старик, и
такой слабый
да добрый. Оседлали его здешние граждане. Вот приехал Фейер на городничество, и сзывает всех заводчиков (а у нас их не мало, до пятидесяти штук в городе-то).
Ну, если
да они скажут, что «я, дескать, с
такими канальями хлеба
есть не хочу!» — а этому ведь бывали примеры.
—
Да ты попробуй прежде,
есть ли сахар, — сказал его высокородие, — а то намеднись, в Окове, стряпчий у меня целых два стакана без сахару
выпил… после уж Кшецынский мне это рассказал…
Такой, право, чудак!.. А благонравный! Я, знаешь, не люблю этих вот, что звезды-то с неба хватают; у меня главное, чтоб
был человек благонравен и предан…
Да ты, братец, не торопись, однако ж, а не то ведь язык обожжешь!
— Но я, однако, принял свои меры! Я сказал Маремьянкину, что знать ничего не хочу, чтоб
была отыскана голова! Это меня очень-очень огорчило! Ça ma bouleversé! [Это меня потрясло! (франц.)] Я, знаете, тружусь, забочусь… и вдруг
такая неприятность! Головы найти не могут!
Да ведь где же нибудь она спрятана, эта голова! Признаюсь, я начинаю колебаться в мнении о Маремьянкине; я думал, что он усердный, — и что ж!
Была вдова Поползновейкина,
да и та спятила: «Ишь, говорит, какие у тебя ручищи-то!
так, пожалуй, усахаришь, что в могилу ляжешь!» Уж я каких ей резонов не представлял: «Это, говорю, сударыня, крепость супружескую обозначает!» —
так куда тебе!
«Это, говорю, ваше превосходительство, мой брат, а ваш старинный друг и приятель!» — «А,
да, говорит, теперь припоминаю! увлечения молодости!..» Ну, доложу вам, я не вытерпел! «А вы, говорю, ваше превосходительство, верно и в ту пору канальей изволили
быть!..»
Так и ляпнул.
И не то чтоб стар
был — всего лет не больше тридцати — и из себя недурен, и тенор
такой сладкий имел,
да вот поди ты с ним! рассудком уж больно некрепок
был, не мог сносить сивушьего запаха.
— Вот, — говорит, — кабы у меня муж
такой красавчик
да умница
был, как вы, Евсигней Федотыч…
По тринадцатому году отдали Порфирку в земский суд, не столько для письма, сколько на побегушки приказным за водкой в ближайший кабак слетать. В этом почти единственно состояли все его занятия, и, признаться сказать не красна
была его жизнь в эту пору: кто за волоса оттреплет, кто в спину колотушек надает;
да бьют-то всё с маху, не изловчась, в
такое место, пожалуй, угодит, что дух вон. А жалованья за все эти тиранства получал он всего полтора рубля в треть бумажками.
Однажды сидит утром исправник дома, чай
пьет; по правую руку у него жена, на полу детки валяются; сидит исправник и блаженствует. Помышляет он о чине асессорском, ловит мысленно
таких воров и мошенников, которых пять предместников его
да и сам он поймать не могли. Жмет ему губернатор руку со слезами на глазах за спасение губернии от
такой заразы… А у разбойников рожи-то, рожи!..
—
Да не
будет ли вашей милости мне тысячки две-с, не в одолжение, а
так, дарственно, за труды-с.
Ощутил лесной зверь, что у него на лбу будто зубы прорезываются. Взял письма, прочитал — там всякие
такие неудобные подробности изображаются. Глупая
была баба! Мало ей того, чтоб грех сотворить, — нет, возьмет
да на другой день все это опишет: «Помнишь ли, мол, миленький, как ты сел вот
так, а я села вот этак, а потом ты взял меня за руку, а я, дескать, хотела ее отнять, ну, а ты»… и пошла, и пошла!
да страницы четыре мелко-намелко испишет, и все не то чтоб дело какое-нибудь, а
так, пустяки одни.
И за всем тем чтоб
было с чиновниками у него фамильярство какое — упаси бог! Не то чтобы водочкой или там «братец» или «душка», а явись ты к нему в форме,
да коли на обед звать хочешь,
так зови толком: чтоб и уха из живых стерлядей
была, и тосты по порядку, как следует.
— Ты сказал: становым — хорошо! Следовательно, и действуй
таким манером, чтоб
быть тебе становым. А если, брат,
будешь становым, возьми меня к себе в письмоводители! Мне, брат, что мне хлеба кусок
да место на печке! я брат, спартанец! одно слово, в шкапу три месяца выжил!
— Знакомят с какими-то лакеями, мужиками, солдатами… Слова нет, что они
есть в природе, эти мужики,
да от них ведь пахнет, — ну, и опрыскай его автор чем-нибудь, чтобы, знаете, в гостиную его ввести можно. А то
так со всем, и с запахом, и ломят… это не только неприлично, но даже безнравственно…
mais vous concevez, mon cher, делай же он это
так, чтоб читателю приятно
было; ну, представь взяточника, и изобрази там…
да в конце-то, в конце-то приготовь ему возмездие, чтобы знал читатель, как это не хорошо
быть взяточником… а то
так на распутии и бросит — ведь этак и понять, пожалуй, нельзя, потому что, если возмездия нет, стало
быть, и факта самого нет, и все это одна клевета…
Если все ее поступки гласны, то это потому, что в провинции вообще сохранение тайны — вещь материяльно невозможная,
да и притом потребность благотворения не
есть ли
такая же присущая нам потребность, как и те движения сердца, которые мы всегда привыкли считать законными?
— Так-то
так, Петровна,
да уж больно родителей жалко! Ведь их здесь и помянуть
будет некому…
— Как же можно в телегах! — рассуждает Демьяныч, — вам поди и в корете-то тяжко… Намеднись Семен Николаич проезжал, тоже у меня стоял,
так говорит:"Я, говорит, Архипушко, дворец на колеса поставлю,
да так и
буду проклажаться!"
— Я люблю, чтоб у меня все
было в порядке… завод
так чтоб завод, карета
так карета… В Москве делают и хорошо,
да все как-то не по мне!
— Ишь ведь как изладили!
да что, по ресункам, что ли, батюшка? Не мало тоже, чай, хлопот
было! Вот намеднись Семен Николаич говорит:"Ресунок, говорит, Архипушко, вещь мудреная: надо ее сообразить! линия-то на бумаге все прямо выходит: что глубина, что долина?
так надо, говорит, все сообразить, которую то
есть линию в глубь пустить, которую в долину, которую в ширь…"Разговорился со мной —
такой добреющий господин!
—
Да уж я не знаю, Прохор Семеныч, как вам сказать, а все-таки как-то лучше, как большой самовар
есть…
— Ах ты голова-голова нечесаная!
так ведь откуль же ни на
будь надо лошадям корму-то добывать!
да и хозяйка тоже платочка, чай, просит!
Если б большая часть этого потомства не
была в постоянной отлучке из дому по случаю разных промыслов и торговых дел, то, конечно, для помещения его следовало бы выстроить еще по крайней мере три
такие избы; но с Прохорычем живет только старший сын его, Ванюша, малый лет осьмидесяти,
да бабы,
да малые ребята, и весь этот люд он содержит в ежовых рукавицах.
— Думал я, сударь, и
так;
да опять, как и напишешь-то к графу? по-мужицки-то ему напишешь,
так он и читать не станет… вот что!
Так уж я, сударь, подумавши,
так рассудил, чтоб
быть этому делу как бог укажет!
А Иван Карлыч на то намекают, что я здесь нахожусь под надзором по делу об избитии якобы некоего Свербило-Кржемпоржевского,
так я на это имел свои резоны-с;
да к тому же тут
есть еще «якобы», стало
быть, еще неизвестно, кто кого раскровенил-с.
То
есть вы не думайте, чтоб я сомневался в благородстве души вашей — нет! А
так, знаете, я взял бы этого жидочка за пейсики,
да головенкой-то бы его об косяк стук-стук…
Так он, я вам ручаюсь, в другой раз смотрел бы на вас не иначе, как со слезами признательности… Этот народ ученье любит-с!
Живновский. Тут, батюшка, толку не
будет! То
есть, коли хотите, он и
будет, толк-от, только не ваш-с, а собственный ихний-с!.. Однако вы вот упомянули о каком-то «якобы избитии» — позвольте полюбопытствовать! я, знаете, с молодых лет горячность имею,
так мне
такие истории… знаете ли, что я вам скажу? как посмотришь иной раз на этакого гнусного штафирку, как он с камешка на камешок пробирается,
да боится даже кошку задеть,
так даже кровь в тебе кипит:
такая это отвратительная картина!
Белугин.
Да такое, братец ты мой, дело, что даже заверить трудно. Задумал я, братец ты мой, строиться, воображение свое то
есть соблюсти… (Продолжает рассказывать шепотом.)
Живновский.
Да нет!
да вы поймите, ведь этого нельзя! на меня посмотреть
так картина! А у этого трехаршинного, верно, изъян какой-нибудь
был. (Решительным тоном.) Нельзя этого!
Забиякин. А что вы думаете? может
быть, и в самом деле изъян… это бывает! Я помню, как-то из Пермской губернии проезжали здесь, мещанина показывали, с лишком трех аршин-с.
Так вы не поверите… точный ребенок-с! до того уж, знаете, велик, что стоять не в силах. Постоит-постоит для примеру —
да и сядет: собственная это, знаете, тяжесть-то его
так давит.
Шифель. Шалун! а зачем же
было поступать
так неосторожно?.. ну,
да бог милостив, как-нибудь дело устроится: князь у нас человек души необыкновенной; это, можно сказать, ангел, а не человек…
Малявка. А я, ваше сиятельство, об корове (вздыхает)…
Была, то
есть, у нас буренькая коровушка,
такая ли, слышь, гладкая
да смирная…
Я
было рот разинул, чтоб еще попросить,
так куда тебе: повернул спину,
да и
был таков.
На той неделе и то Вера Панкратьевна, старуха-то, говорит: «Ты у меня смотри, Александра Александрыч, на попятный не вздумай; я, говорит,
такой счет в правленье представлю, что угоришь!» Вот оно и выходит, что теперича все одно: женись — от начальства на тебя злоба, из службы, пожалуй, выгонят; не женись — в долгу неоплатном
будешь, кажный обед из тебя тремя обедами выйдет,
да чего и во сне-то не видал, пожалуй, в счет понапишут.
Прослезился я,
да так и ушел от него, по той причине, что он
был на ту пору в подпитии, — ну, а в этом виде от него никаких резонов, окроме ругательства, не услышишь.
Делать нечего, спрыгнул я,
да счастье еще, что в ту пору грязь
была,
так тем и отделался, что весь как чушка выпачкался.
Бобров. А вот что-с. Пришел я сегодня в присутствие с бумагами, а там Змеищев рассказывает, как вы вчера у него
были, а у самого даже слюнки текут, как об вас говорит. Белая, говорит, полная, а сам, знаете, и руками разводит, хочет внушить это, какие вы полненькие. А Федор Гарасимыч сидит против них,
да не то чтоб смеяться, а ровно колышется весь, и глаза у него
так и светятся,
да маленькие
такие, словно щелочки или вот у молодой свинки.