Неточные совпадения
Кроме страсти к чтению, он имел еще два обыкновения, составлявшие две другие его характерические черты: спать не раздеваясь,
так, как
есть, в том же сюртуке, и носить всегда с собою какой-то свой особенный воздух, своего собственного запаха, отзывавшийся несколько жилым покоем,
так что достаточно
было ему только пристроить где-нибудь свою кровать, хоть даже в необитаемой дотоле комнате,
да перетащить туда шинель и пожитки, и уже казалось, что в этой комнате лет десять жили люди.
Здесь Манилов, сделавши некоторое движение головою, посмотрел очень значительно в лицо Чичикова, показав во всех чертах лица своего и в сжатых губах
такое глубокое выражение, какого, может
быть, и не видано
было на человеческом лице, разве только у какого-нибудь слишком умного министра,
да и то в минуту самого головоломного дела.
—
Да что ж, барин, делать, время-то
такое; кнута не видишь,
такая потьма! — Сказавши это, он
так покосил бричку, что Чичиков принужден
был держаться обеими руками. Тут только заметил он, что Селифан подгулял.
— Ничего, ничего, — сказала хозяйка. — В какое это время вас Бог принес! Сумятица и вьюга
такая… С дороги бы следовало
поесть чего-нибудь,
да пора-то ночная, приготовить нельзя.
— Душ-то в ней, отец мой, без малого восемьдесят, — сказала хозяйка, —
да беда, времена плохи, вот и прошлый год
был такой неурожай, что Боже храни.
— Ох, не припоминай его, бог с ним! — вскрикнула она, вся побледнев. — Еще третьего дня всю ночь мне снился окаянный. Вздумала
было на ночь загадать на картах после молитвы,
да, видно, в наказание-то Бог и наслал его.
Такой гадкий привиделся; а рога-то длиннее бычачьих.
Может
быть, станешь даже думать:
да полно, точно ли Коробочка стоит
так низко на бесконечной лестнице человеческого совершенствования?
«А что ж, — подумал про себя Чичиков, — заеду я в самом деле к Ноздреву. Чем же он хуже других,
такой же человек,
да еще и проигрался. Горазд он, как видно, на все, стало
быть, у него даром можно кое-что выпросить».
Потом
пили какой-то бальзам, носивший
такое имя, которое даже трудно
было припомнить,
да и сам хозяин в другой раз назвал его уже другим именем.
—
Да мне хочется, чтобы у тебя
были собаки. Послушай, если уж не хочешь собак,
так купи у меня шарманку, чудная шарманка; самому, как честный человек, обошлась в полторы тысячи: тебе отдаю за девятьсот рублей.
— Отчего ж неизвестности? — сказал Ноздрев. — Никакой неизвестности!
будь только на твоей стороне счастие, ты можешь выиграть чертову пропасть. Вон она! экое счастье! — говорил он, начиная метать для возбуждения задору. — Экое счастье! экое счастье! вон:
так и колотит! вот та проклятая девятка, на которой я всё просадил! Чувствовал, что продаст,
да уже, зажмурив глаза, думаю себе: «Черт тебя побери, продавай, проклятая!»
Даже колодец
был обделан в
такой крепкий дуб, какой идет только на мельницы
да на корабли.
— Мошенник! — сказал Собакевич очень хладнокровно, — продаст, обманет, еще и пообедает с вами! Я их знаю всех: это всё мошенники, весь город там
такой: мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. Все христопродавцы. Один там только и
есть порядочный человек: прокурор;
да и тот, если сказать правду, свинья.
— А что ж, душенька,
так у них делается, я не виноват,
так у них у всех делается. Все что ни
есть ненужного, что Акулька у нас бросает, с позволения сказать, в помойную лохань, они его в суп!
да в суп! туда его!
— Ну, нечего с вами делать, извольте! Убыток,
да уж нрав
такой собачий: не могу не доставить удовольствия ближнему. Ведь, я чай, нужно и купчую совершить, чтоб все
было в порядке.
Черты
такого необыкновенного великодушия стали ему казаться невероятными, и он подумал про себя: «Ведь черт его знает, может
быть, он просто хвастун, как все эти мотишки; наврет, наврет, чтобы поговорить
да напиться чаю, а потом и уедет!» А потому из предосторожности и вместе желая несколько поиспытать его, сказал он, что недурно бы совершить купчую поскорее, потому что-де в человеке не уверен: сегодня жив, а завтра и бог весть.
—
Пили уже и
ели! — сказал Плюшкин. —
Да, конечно, хорошего общества человека хоть где узнаешь: он не
ест, а сыт; а как эдакой какой-нибудь воришка,
да его сколько ни корми… Ведь вот капитан — приедет: «Дядюшка, говорит, дайте чего-нибудь
поесть!» А я ему
такой же дядюшка, как он мне дедушка. У себя дома
есть, верно, нечего,
так вот он и шатается!
Да, ведь вам нужен реестрик всех этих тунеядцев? Как же, я, как знал, всех их списал на особую бумажку, чтобы при первой подаче ревизии всех их вычеркнуть.
— В город?
Да как же?.. а дом-то как оставить? Ведь у меня народ или вор, или мошенник: в день
так оберут, что и кафтана не на чем
будет повесить.
—
Да кого же знакомого? Все мои знакомые перемерли или раззнакомились. Ах, батюшка! как не иметь, имею! — вскричал он. — Ведь знаком сам председатель, езжал даже в старые годы ко мне, как не знать! однокорытниками
были, вместе по заборам лазили! как не знакомый? уж
такой знакомый!
так уж не к нему ли написать?
«Нет, этого мы приятелю и понюхать не дадим», — сказал про себя Чичиков и потом объяснил, что
такого приятеля никак не найдется, что одни издержки по этому делу
будут стоить более, ибо от судов нужно отрезать полы собственного кафтана
да уходить подалее; но что если он уже действительно
так стиснут, то,
будучи подвигнут участием, он готов дать… но что это
такая безделица, о которой даже не стоит и говорить.
И пишет суд: препроводить тебя из Царевококшайска в тюрьму такого-то города, а тот суд пишет опять: препроводить тебя в какой-нибудь Весьегонск, и ты переезжаешь себе из тюрьмы в тюрьму и говоришь, осматривая новое обиталище: „Нет, вот весьегонская тюрьма
будет почище: там хоть и в бабки,
так есть место,
да и общества больше!“ Абакум Фыров! ты, брат, что? где, в каких местах шатаешься?
—
Да будто один Михеев! А Пробка Степан, плотник, Милушкин, кирпичник, Телятников Максим, сапожник, — ведь все пошли, всех продал! — А когда председатель спросил, зачем же они пошли,
будучи людьми необходимыми для дому и мастеровыми, Собакевич отвечал, махнувши рукой: — А!
так просто, нашла дурь: дай, говорю, продам,
да и продал сдуру! — Засим он повесил голову
так, как будто сам раскаивался в этом деле, и прибавил: — Вот и седой человек, а до сих пор не набрался ума.
— Нет, вы не
так приняли дело: шипучего мы сами поставим, — сказал председатель, — это наша обязанность, наш долг. Вы у нас гость: нам должно угощать. Знаете ли что, господа! Покамест что, а мы вот как сделаем: отправимтесь-ка все,
так как
есть, к полицеймейстеру; он у нас чудотворец: ему стоит только мигнуть, проходя мимо рыбного ряда или погреба,
так мы, знаете ли,
так закусим!
да при этой оказии и в вистишку.
Уж
было немало
таких примеров: просто в мире,
да и по истории тоже».
Нужно разве, чтобы они вечно
были перед глазами Чичикова и чтоб он держал их в ежовых рукавицах, гонял бы их за всякий вздор,
да и не то чтобы полагаясь на другого, а чтобы сам
таки лично, где следует, дал бы и зуботычину и подзатыльника».
Так и
быть: о характерах их, видно, нужно предоставить сказать тому, у которого поживее краски и побольше их на палитре, а нам придется разве слова два о наружности
да о том, что поповерхностней.
Да не покажется читателю странным, что обе дамы
были не согласны между собою в том, что видели почти в одно и то же время.
Есть, точно, на свете много
таких вещей, которые имеют уже
такое свойство: если на них взглянет одна дама, они выйдут совершенно белые, а взглянет другая, выйдут красные, красные, как брусника.
Конечно, никак нельзя
было предполагать, чтобы тут относилось что-нибудь к Чичикову; однако ж все, как поразмыслили каждый с своей стороны, как припомнили, что они еще не знают, кто таков на самом деле
есть Чичиков, что он сам весьма неясно отзывался насчет собственного лица, говорил, правда, что потерпел по службе за правду,
да ведь все это как-то неясно, и когда вспомнили при этом, что он даже выразился, будто имел много неприятелей, покушавшихся на жизнь его, то задумались еще более: стало
быть, жизнь его
была в опасности, стало
быть, его преследовали, стало
быть, он ведь сделал же что-нибудь
такое…
да кто же он в самом деле
такой?
Прежде всего отнеслись к Коробочке, но тут почерпнули не много: купил-де за пятнадцать рублей, и птичьи перья тоже покупает, и много всего обещался накупить, в казну сало тоже ставит, и потому, наверно, плут, ибо уж
был один
такой, который покупал птичьи перья и в казну сало поставлял,
да обманул всех и протопопшу надул более чем на сто рублей.
Все поиски, произведенные чиновниками, открыли им только то, что они наверное никак не знают, что
такое Чичиков, а что, однако же, Чичиков что-нибудь
да должен
быть непременно.
—
Да увезти губернаторскую дочку. Я, признаюсь, ждал этого, ей-богу, ждал! В первый раз, как только увидел вас вместе на бале, ну уж, думаю себе, Чичиков, верно, недаром… Впрочем, напрасно ты сделал
такой выбор, я ничего в ней не нахожу хорошего. А
есть одна, родственница Бикусова, сестры его дочь,
так вот уж девушка! можно сказать: чудо коленкор!
—
Да время-то
было…
Да вот и колесо тоже, Павел Иванович, шину нужно
будет совсем перетянуть, потому что теперь дорога ухабиста, шибень [Шибень — выбоины.]
такой везде пошел…
Да если позволите доложить: перед у брички совсем расшатался,
так что она, может
быть, и двух станций не сделает.
— А вот теперь ступай приведи кузнеца,
да чтоб в два часа все
было сделано. Слышишь? непременно в два часа, а если не
будет,
так я тебя, я тебя… в рог согну и узлом завяжу! — Герой наш
был сильно рассержен.
— Дурак! когда захочу продать,
так продам. Еще пустился в рассужденья! Вот посмотрю я: если ты мне не приведешь сейчас кузнецов
да в два часа не
будет все готово,
так я тебе
такую дам потасовку… сам на себе лица не увидишь! Пошел! ступай!
Я поставлю полные баллы во всех науках тому, кто ни аза не знает,
да ведет себя похвально; а в ком я вижу дурной дух
да насмешливость, я тому нуль, хотя он Солона заткни за пояс!»
Так говорил учитель, не любивший насмерть Крылова за то, что он сказал: «По мне, уж лучше
пей,
да дело разумей», — и всегда рассказывавший с наслаждением в лице и в глазах, как в том училище, где он преподавал прежде,
такая была тишина, что слышно
было, как муха летит; что ни один из учеников в течение круглого года не кашлянул и не высморкался в классе и что до самого звонка нельзя
было узнать,
был ли кто там или нет.
Как-то в жарком разговоре, а может
быть, несколько и
выпивши, Чичиков назвал другого чиновника поповичем, а тот, хотя действительно
был попович, неизвестно почему обиделся жестоко и ответил ему тут же сильно и необыкновенно резко, именно вот как: «Нет, врешь, я статский советник, а не попович, а вот ты
так попович!» И потом еще прибавил ему в пику для большей досады: «
Да вот, мол, что!» Хотя он отбрил
таким образом его кругом, обратив на него им же приданное название, и хотя выражение «вот, мол, что!» могло
быть сильно, но, недовольный сим, он послал еще на него тайный донос.
Теперь у нас подлецов не бывает,
есть люди благонамеренные, приятные, а
таких, которые бы на всеобщий позор выставили свою физиогномию под публичную оплеуху, отыщется разве каких-нибудь два, три человека,
да и те уже говорят теперь о добродетели.
Вы посмеетесь даже от души над Чичиковым, может
быть, даже похвалите автора, скажете: «Однако ж кое-что он ловко подметил, должен
быть веселого нрава человек!» И после
таких слов с удвоившеюся гордостию обратитесь к себе, самодовольная улыбка покажется на лице вашем, и вы прибавите: «А ведь должно согласиться, престранные и пресмешные бывают люди в некоторых провинциях,
да и подлецы притом немалые!» А кто из вас, полный христианского смиренья, не гласно, а в тишине, один, в минуты уединенных бесед с самим собой, углубит во внутрь собственной души сей тяжелый запрос: «А нет ли и во мне какой-нибудь части Чичикова?»
Да, как бы не
так!
—
Да и приказчик — вор
такой же, как и ты! — выкрикивала ничтожность
так, что
было на деревне слышно. — Вы оба пиющие, губители господского, бездонные бочки! Ты думаешь, барин не знает вас? Ведь он здесь, ведь он вас слышит.
—
Да вот, ваше превосходительство, как!.. — Тут Чичиков осмотрелся и, увидя, что камердинер с лоханкою вышел, начал
так: —
Есть у меня дядя, дряхлый старик. У него триста душ и, кроме меня, наследников никого. Сам управлять именьем, по дряхлости, не может, а мне не передает тоже. И какой странный приводит резон: «Я, говорит, племянника не знаю; может
быть, он мот. Пусть он докажет мне, что он надежный человек, пусть приобретет прежде сам собой триста душ, тогда я ему отдам и свои триста душ».
«Нет, я не
так, — говорил Чичиков, очутившись опять посреди открытых полей и пространств, — нет, я не
так распоряжусь. Как только, даст Бог, все покончу благополучно и сделаюсь действительно состоятельным, зажиточным человеком, я поступлю тогда совсем иначе:
будет у меня и повар, и дом, как полная чаша, но
будет и хозяйственная часть в порядке. Концы сведутся с концами,
да понемножку всякий год
будет откладываться сумма и для потомства, если только Бог пошлет жене плодородье…» — Эй ты — дурачина!
— А тебя как бы нарядить немцем
да в капор! — сказал Петрушка, острясь над Селифаном и ухмыльнувшись. Но что за рожа вышла из этой усмешки! И подобья не
было на усмешку, а точно как бы человек, доставши себе в нос насморк и силясь при насморке чихнуть, не чихнул, но
так и остался в положенье человека, собирающегося чихнуть.
—
Да ведь и в церкви не
было места. Взошел городничий — нашлось. А ведь
была такая давка, что и яблоку негде
было упасть. Вы только попробуйте: этот кусок — тот же городничий.
Он то и дело подливал
да подливал; чего ж не допивали гости, давал допить Алексаше и Николаше, которые
так и хлопали рюмка за рюмкой, а встали из-за стола — как бы ни в чем не бывали, точно
выпили по стакану воды.
—
Да, — говорил Чичиков лениво. Глазки стали у него необыкновенно маленькие. — А все-таки, однако ж, извините, не могу понять, как можно скучать. Против скуки
есть так много средств.
—
Да если вам свободно,
так поедем со мной, — сказал Чичиков и подумал про себя, глядя на Платонова: «А это
было бы хорошо: тогда бы можно издержки пополам, а подчинку коляски отнести вовсе на его счет».
—
Да как сказать — куда? Еду я покуда не столько по своей надобности, сколько по надобности другого. Генерал Бетрищев, близкий приятель и, можно сказать, благотворитель, просил навестить родственников… Конечно, родственники родственниками, но отчасти,
так сказать, и для самого себя; ибо видеть свет, коловращенье людей — кто что ни говори,
есть как бы живая книга, вторая наука.
—
Да уж в работниках не
будете иметь недостатку. У нас целые деревни пойдут в работы: бесхлебье
такое, что и не запомним. Уж вот беда-то, что не хотите нас совсем взять, а отслужили бы верою вам, ей-богу, отслужили. У вас всякому уму научишься, Константин Федорович.
Так прикажите принять в последний раз.
—
Да никакого толку не добьетесь, — сказал проводник, — у нас бестолковщина. У нас всем, изволите видеть, распоряжается комиссия построения, отрывает всех от дела, посылает куды угодно. Только и выгодно у нас, что в комиссии построения. — Он, как видно,
был недоволен на комиссию построенья. — У нас
так заведено, что все водят за нос барина. Он думает, что всё-с как следует, а ведь это названье только одно.
Да ты подумай прежде о том, чтобы всякий мужик
был у тебя богат,
так тогда ты и сам
будешь богат без фабрик, и без заводов, и без глупых <затей>.