Громадные колонны цифр испещряют бумагу; сперва рубли, потом десятки, сотни, тысячи… Иудушка до того устает за работой и, главное, так волнуется ею, что
весь в поту встает из-за стола и ложится отдохнуть на диван. Но взбунтовавшееся воображение и тут не укрощает своей деятельности, а только избирает другую, более легкую тему.
Неточные совпадения
Подали чай,
потом завтрак,
в продолжение которых Арина Петровна
все жаловалась и умилялась сама над собой. После завтрака она пригласила сыновей
в свою спальную.
Сначала облака исчезнут и
все затянутся безразличной черной пеленою;
потом куда-то пропадет лес и Нагловка; за нею утонет церковь, часовня, ближний крестьянский поселок, фруктовый сад, и только глаз, пристально следящий за процессом этих таинственных исчезновений, еще может различать стоящую
в нескольких саженях барскую усадьбу.
— Он, бабушка, на днях яблоко
в саду поднял да к себе
в шкапик и положил, а я взял да и съел. Так он
потом искал его, искал,
всех людей к допросу требовал…
— А я
все об том думаю, как они себя соблюдут
в вертепе-то этом? — продолжает между тем Арина Петровна, — ведь это такое дело, что тут только раз оступись —
потом уж чести-то девичьей и не воротишь! Ищи ее
потом да свищи!
Наконец оба, и отец и сын, появились
в столовую. Петенька был красен и тяжело дышал; глаза у него смотрели широко, волосы на голове растрепались, лоб был усеян мелкими каплями
пота. Напротив, Иудушка вошел бледный и злой; хотел казаться равнодушным, но, несмотря на
все усилия, нижняя губа его дрожала. Насилу мог он выговорить обычное утреннее приветствие милому другу маменьке.
Потом, когда спектакли прекратились, приехала
в Головлево Аннинька и объявила, что Любинька не могла ехать вместе с нею, потому что еще раньше законтрактовалась на
весь Великий пост и вследствие этого отправилась
в Ромны, Изюм, Кременчуг и проч., где ей предстояло давать концерты и пропеть
весь каскадный репертуар.
При этих словах Аннинька и еще поплакала. Ей вспомнилось: где стол был яств — там гроб стоит, и слезы так и лились.
Потом она пошла к батюшке
в хату, напилась чаю, побеседовала с матушкой, опять вспомнила: и бледна смерть на
всех глядит — и опять много и долго плакала.
Ах! великая вещь — жизнь труда! Но с нею сживаются только сильные люди да те, которых осудил на нее какой-то проклятый прирожденный грех. Только таких он не пугает. Первых потому, что, сознавая смысл и ресурсы труда, они умеют отыскивать
в нем наслаждение; вторых — потому, что для них труд есть прежде
всего прирожденное обязательство, а
потом и привычка.
— И
все, мой друг, так делают. Сперва чай пьют,
потом, кто привык завтракать — завтракают, а вот я не привык завтракать — и не завтракаю;
потом обедают,
потом вечерний чай пьют, а наконец, и спать ложатся. Что же! кажется,
в этом ни смешного, ни предосудительного нет! Вот, если б я…
— Теперь Порфирий Владимирыч главный помещик по
всей нашей округе сделались — нет их сильнее. Только удачи им
в жизни как будто не видится. Сперва один сынок помер,
потом и другой, а наконец, и родительница. Удивительно, как это они вас не упросили
в Головлеве поселиться.
— Ну, вот и слава Богу! И всегда так вести себя нужно, чтобы жизнь наша, словно свеча
в фонаре,
вся со
всех сторон видна была… И осуждать меньше будут — потому, не за что! Вот хоть бы мы: посидели, поговорили, побеседовали — кто же может нас за это осудить? А теперь пойдем да Богу помолимся, а
потом и баиньки. А завтра опять встанем… так ли, батюшка?
Аннинька любила следить, как постепенно потухают мерцания серого зимнего дня, как меркнет окрестность и комнаты наполняются тенями и как
потом вдруг
весь дом окунется
в непроницаемую мглу.
— Однако и он, бедняжка,
весь в поту, — шопотом сказала Кити, ощупывая ребенка. — Вы почему же думаете, что он узнает? — прибавила она, косясь на плутовски, как ей казалось, смотревшие из-под надвинувшегося чепчика глаза ребенка, на равномерно отдувавшиеся щечки и на его ручку с красною ладонью, которою он выделывал кругообразные движения.
Наконец, отдыхая от животного страха,
весь в поту, он стоял в группе таких же онемевших, задыхающихся людей, прижимаясь к запертым воротам, стоял, мигая, чтобы не видеть все то, что как бы извне приклеилось к глазам. Вспомнил, что вход на Гороховую улицу с площади был заткнут матросами гвардейского экипажа, он с разбега наткнулся на них, ему грозно крикнули:
Неточные совпадения
Слуга. Вы изволили
в первый день спросить обед, а на другой день только закусили семги и
потом пошли
всё в долг брать.
Марья Антоновна. Право, маменька,
все смотрел. И как начал говорить о литературе, то взглянул на меня, и
потом, когда рассказывал, как играл
в вист с посланниками, и тогда посмотрел на меня.
Добчинский.То есть оно так только говорится, а он рожден мною так совершенно, как бы и
в браке, и
все это, как следует, я завершил
потом законными-с узами супружества-с. Так я, изволите видеть, хочу, чтоб он теперь уже был совсем, то есть, законным моим сыном-с и назывался бы так, как я: Добчинский-с.
Сначала он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и
в гостинице
все нехорошо, и к нему не поедет, и что он не хочет сидеть за него
в тюрьме; но
потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли, и, слава богу,
все пошло хорошо.
Четыре года тихие, // Как близнецы похожие, // Прошли
потом…
Всему // Я покорилась: первая // С постели Тимофеевна, // Последняя —
в постель; // За
всех, про
всех работаю, — // С свекрови, свекра пьяного, // С золовушки бракованной // Снимаю сапоги…