Неточные совпадения
Сама
сестра тут виновата; конечно, уж теперь про нее говорить нечего… человек больной… не внушала ему никогда, надзору настоящего не
было: «Паша!
Сестра — добрая женщина, а мать
была слабая.
Невдалеке от него помещалась молодая женщина: это
была его
сестра, Лиза, как называла ее Перепетуя Петровна.
Брат и
сестра сидели, задумавшись; глаза Лизаветы Васильевны
были заплаканы.
Лизавету Васильевну она совершенно не узнала: напрасно Павел старался ей напомнить о
сестре, которая с своей стороны начала
было рассказывать о детях, о муже: старуха ничего не понимала и только, взглядывая на Павла, улыбалась ему и как бы силилась что-то сказать; а через несколько минут пришла в беспамятство.
Павел, получивший от медика приказание не беспокоить мать в подобном состоянии, позвал
сестру, и оба они уселись в гостиной. Долго не вязался между ними разговор: они так давно не видались, у них
было так много горя, что слово как бы не давалось им для выражения того, что совершалось в эти минуты в их сердцах; они только молча менялись ласковыми взглядами.
— Нет уж, Павел Васильич, извините, — начала она неприятно звонким голосом, — этого-то мы никак не допустим сделать: да я первая не позволю увезти от меня больную
сестру; чем же ты нас-то после этого считаешь? Чужая, что ли, она нам? Она так же близка нашему сердцу, может
быть, ближе, чем тебе; ты умница, я вижу: отдай ему мать таскать там с собой, чтобы какой-нибудь дряни, согрешила грешная, отдал под начал.
Павел, как бы пробудившись от сна, вздрогнул; потом, увидев, что это
была сестра, обнял ее, крепко поцеловал, утер слезы и пошел к матери.
Она в это время точно сидела с братом у окна; но, увидев, что ее супруг перенес свое внимание от лошади к горничной, встала и пересела на диван, приглашая то же сделать и Павла, но он видел все… и тотчас же отошел от окна и взглянул на
сестру: лицо ее горело, ей
было стыдно за мужа; но оба они не сказали ни слова.
Павел хотел
было отказаться, но ему жаль стало
сестры, и он снова сел на прежнее место. Через несколько минут в комнату вошел с нянькой старший сын Лизаветы Васильевны. Он, ни слова не говоря и только поглядывая искоса на незнакомое ему лицо Павла, подошел к матери и положил к ней головку на колени. Лизавета Васильевна взяла его к себе на руки и начала целовать. Павел любовался племянником и, кажется, забыл неприятное впечатление, произведенное на него зятем: ребенок
был действительно хорош собою.
Весьма естественно, что в настоящем своем положении Бешметев не
был спокоен: он чувствовал невыносимую тоску, грусть и скуку; заниматься ему почти не давали, потому что то кликали к матери, то приезжала тетка или
сестра, да, кажется, и сам он
был не слишком расположен к деятельности.
Случайно или умышленно, но только разговоры их по преимуществу стали склоняться на любовь. Лизавета Васильевна в этом отношении
была гораздо опытнее брата: она знала любовь в самых тонких ее ощущениях; она, как видно, очень хорошо знала страдания и счастие влюбленного. С отрадою и не без волнения прислушивался Павел к словам
сестры и понимал их каким-то неясным чувством; в первый раз еще сблизился он с женщиною и взглянул в ее сердце.
Результатом таких бесед
было то, что Павел, приходя от
сестры и улегшись на постель, не сознавая сам того, по преимуществу начал думать о женщинах.
Часу в двенадцатом за Кураевыми
были присланы лошади, и они, несмотря на убедительные просьбы хозяйки — закусить чего-нибудь, уехали домой. Павел уехал вместе с теткою после ужина. Придя в свою комнату, он просидел с четверть часа, погруженный в глубокую задумчивость, а потом принялся писать к
сестре письмо. Оно
было следующее...
Когда Павел пришел к
сестре, она
была еще в блузе; но голова ее
была уже убрана по-бальному.
В лице Бешметева очень заметно
было волнение; поздоровавшись с
сестрою, он беспокойными шагами начал ходить по комнате.
— Нет, это мой брат, — отвечала Лизавета Васильевна и взглянула
было на брата, в намерении представить его почтенной даме; но Павел очень серьезно глядел на
сестру и не трогался с места.
Павел прощал
сестре чувство любви, но только ему казалось, что избранный ею предмет
был недостоин ее; впрочем, при таких размышлениях Павлу всегда как-то становилось грустно и неприятно.
Как
сестре не предпочесть Бахтиарова, который, может
быть, тоже развратный человек, но по крайней мере приличен, солиден».
Были даже минуты, когда Павел завидовал
сестре и Бахтиарову: они любят, они любимы, тогда как он?..
Однажды — это
было в начале великого поста — Перепетуя Петровна приехала к
сестре. Она
была очень взволнована, почему с несвойственною ей быстротою и небережливостью сбросила на пол салоп и вошла в залу: все лицо ее
было в красных пятнах.
Павел говорил очень неохотно, так что Лизавета Васильевна несколько раз принуждена
была отвечать за него. Часу в восьмом приехал Масуров с клубного обеда и
был немного пьян. Он тотчас же бросился обнимать жену и начал рассказывать, как он славно кутнул с Бахтиаровым. Павел взялся за шляпу и, несмотря на просьбу
сестры, ушел. Феоктиста Саввишна тоже вскоре отправилась и, еще раз переспросив о состоянии, чине и летах Павла, обещалась уведомить Лизавету Васильевну очень скоро.
— Что ж такое
сестра? — возразила Феоктиста Саввишна. — Она совершенно отделена. Если и действительно про нее
есть там, как говорят, какие-то слухи, она не указчица брату.
Феоктиста Саввишна
была почти в восторге. Она очень хорошо поняла, что Владимир Андреич делает эту маленькую проволочку так только, для тону, по своему самолюбивому характеру, и потому, не входя в дальнейшие объяснения, отправилась домой. Ехавши, Феоктиста Саввишна вспомнила, что она еще ничего не слыхала от самого Бешметева и что говорила только его
сестра, и та не упоминала ни слова о формальном предложении.
Павел ничего не знал о переговорах
сестры с Феоктистой Саввишной, и в то самое время, как Владимир Андреич решал его участь, он думал совершенно о другом и
был под влиянием совершенно иных впечатлений. Долго не мог он после посещения тетки опомниться. Ему очень
было жаль
сестры.
Но, видно, ему не спалось и, кажется, очень хотелось поделиться с кем-нибудь своими ощущениями, потому что он велел
было закладывать себе лошадь, но, не дождавшись ее, пошел пешком к
сестре.
Павел очень хорошо понял причину нечаянного отъезда
сестры: видно, она
была у тетки, а та передала ей по-своему все сплетни.
При туалете ее присутствовали: почетная дама, троюродная
сестра Владимира Андреича, очень обижавшаяся тем, что не получила никакой должности в свадебной церемонии, Наденька, которая, как известно,
была обязана подать
сестре крест и серьги, и еще три девицы, из коих две
были дочери троюродной
сестры Кураева.
Приехавший от
сестры Павел остановил дальнейшее развитие их объяснений. Бахтиаров успел уже пересесть в почтительное отдаление от хозяйки. Разговор не начинался, всем
было неловко.
Масуров всю ночь не спал, а поутру послал сказать Павлу, который тотчас же пришел к
сестре. Михайло Николаич дня три сидел дома, хоть и видно
было, что ему очень становилось скучно: он беспрестанно подходил к жене.
«Скажу, что пойду на целый вечер к
сестре, а сам возвращусь потихоньку домой, — он, верно, у ней, — и тогда… тогда надобно
будет поступить решительно; но, боже мой! как бы я желал, чтоб это
были одни пустые подозрения».