Неточные совпадения
Чай пила как-то урывками, за стол (
хоть и накрывался для нее всегда прибор) садилась на минуточку; только
что подавалось горячее, она вдруг вскакивала и уходила за чем-то в кухню, и потом, когда снова появлялась и когда Петр Михайлыч ей говорил: «
Что же
ты сама, командирша, никогда ничего не кушаешь?», Палагея Евграфовна только усмехалась и, ответив: «Кабы не ела, так и жива бы не была», снова отправлялась на кухню.
— Мать
ты моя, Палагея Евграфовна! — начала она рапортовать. — Не узнаю я моей квартиры, не мой дом, не мои комнаты,
хоть вон выходи. Что-что у меня до этого дворянин-помещик стоял — насорил, начернил во всех углах; а у этого, у моего красавчика, красота, чистота… прелесть, прелесть мужчина!
— Полноте,
что за вздор! Неужели вас эти редакторы так опечалили? Врут они: мы заставим их напечатать! — говорил старик. — Настенька! — обратился он к дочери. — Уговори
хоть ты как-нибудь Якова Васильича;
что это такое?
— У меня теперь гривенника на булавки нет, — продолжала Полина. —
Что ж это такое? Пятьсот душ покойного отца — мои по закону. Я хотела с
тобой, кузен, давно об этом посоветоваться: нельзя ли
хоть по закону получить мне это состояние себе; оно мое?
— Да, немножко, — отвечал Зыков, — впрочем, я рад,
что хоть перед смертью еще с
тобой увиделся.
— Во всяком случае, любезный друг, — начал он, —
хоть ты и не признаешь во мне дарования, но так как у меня написана уж повесть, то я не желал бы совершенно потерять мой труд и просил бы
тебя напечатать ее и вообще пристроить меня на какую-нибудь постоянную при журнале работу, в
чем я крайне нуждаюсь по моим обстоятельствам.
Под ее влиянием я покинул
тебя, мое единственное сокровище,
хоть, видит бог,
что сотни людей, из которых
ты могла бы найти доброго и нежного мужа, — сотни их не в состоянии
тебя любить так, как я люблю; но, обрекая себя на этот подвиг, я не вынес его: разбитый теперь в Петербурге во всех моих надеждах, полуумирающий от болезни, в нравственном состоянии, близком к отчаянию, и, наконец, без денег, я пишу к
тебе эти строчки, чтоб
ты подарила и возвратила мне снова любовь твою.
Если, говорю, я оставляю умирающего отца, так это нелегко мне сделать, и вы, вместо того чтоб меня
хоть сколько-нибудь поддержать и утешить в моем ужасном положении, вы вливаете еще мне яду в сердце и хотите поселить недоверие к человеку, для которого я всем жертвую!» И сама, знаешь, горько-горько заплакала; но он и тут меня не пожалел, а пошел к отцу и такую штучку подвел,
что если я хочу ехать, так чтоб его с собой взяла, заступником моим против
тебя.
— Славная голова! — продолжал он. — И
что за удивительный народ эти англичане, боже
ты мой! Простой вот-с, например, машинист и, вдобавок еще, каждый вечер мертвецки пьян бывает; но этакой сметки, я вам говорю,
хоть бы у первейшего негоцианта. Однако какое же собственно ваше, мой милый Яков Васильич, дело, скажите вы мне.
— Он, я
тебе откровенно скажу, нравится мне больше,
чем кто-нибудь,
хоть в то же время мне кажется,
что мое сердце так уж наболело в прежних страданиях,
что потеряло всякую способность чувствовать. Кроме того, — прибавила Полина подумав, — он человек умный; его можно будет заставить служить.
—
Ты боишься, сама не знаешь
чего; а мне угрожает каторга. Помилуй, Полина! Сжальтесь же вы надо мной! Твое предположение идти за мной в Сибирь — это вздор, детские мысли; и если мы не будем действовать теперь, когда можно еще спастись, так в результате будет,
что ты останешься блаженствовать с твоим супругом, а я пойду в рудники. Это безбожно!
Ты сама сейчас сказала,
что я гибну за
тебя. Помоги же мне
хоть сколько-нибудь…
Неточные совпадения
Хлестаков. Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам
хоть это: «О
ты,
что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!..» Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
— дворянин учится наукам: его
хоть и секут в школе, да за дело, чтоб он знал полезное. А
ты что? — начинаешь плутнями,
тебя хозяин бьет за то,
что не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша» не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет
тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого,
что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Городничий. И не рад,
что напоил. Ну
что, если
хоть одна половина из того,
что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу:
что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право,
чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь,
что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или
тебя хотят повесить.
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой,
ты у меня проговоришься. Я
тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить.
Что можно сделать в глуши? Ведь вот
хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Городничий. Не гневись! Вот
ты теперь валяешься у ног моих. Отчего? — оттого,
что мое взяло; а будь
хоть немножко на твоей стороне, так
ты бы меня, каналья! втоптал в самую грязь, еще бы и бревном сверху навалил.