Неточные совпадения
Калинович слушал Петра Михайлыча полувнимательно, но зато очень пристально взглядывал на Настеньку, которая сидела с выражением скуки и досады в лице. Петр Михайлыч по крайней мере в миллионный раз
рассказывал при ней о Мерзлякове и о своем желании побывать в Москве. Стараясь, впрочем, скрыть это, она
то начинала смотреть в окно,
то опускала черные глаза на развернутые перед ней «Отечественные записки» и, надобно сказать, в эти минуты была прехорошенькая.
Экзархатов схватил его за шиворот и приподнял на воздух; но в это время ему самому жена вцепилась в галстук; девчонки еще громче заревели… словом, произошла довольно неприятная домашняя сцена, вследствие которой Экзархатова, подхватив с собой домохозяина, отправилась с жалобой к смотрителю, все-про-все
рассказала ему о своем озорнике, и чтоб доказать, сколько он человек буйный, не скрыла и
того, какие он про него, своего начальника, говорил поносные слова.
Исправник пришел с испуганным лицом. Мы отчасти его уж знаем, и я только прибавлю, что это был смирнейший человек в мире, страшный трус по службе и еще больше
того боявшийся своей жены. Ему
рассказали, в чем дело.
— Нет, вы погодите, чем еще кончилось! — перебил князь. — Начинается с
того, что Сольфини бежит с первой станции. Проходит несколько времени — о нем ни слуху ни духу. Муж этой госпожи уезжает в деревню; она остается одна… и тут различно
рассказывают: одни — что будто бы Сольфини как из-под земли вырос и явился в городе, подкупил людей и пробрался к ним в дом; а другие говорят, что он писал к ней несколько писем, просил у ней свидания и будто бы она согласилась.
Калинович
рассказал на эту
тему несколько любопытных случаев и возбудил живое внимание в своих слушательницах.
Калинович между
тем выходил из себя, проклиная эту отвратительную помещичью наклонность —
рассказывать друг другу во всякий час дня и ночи пошлейшие анекдоты о каких-нибудь мошенниках; но терпению его угрожало еще продолжительное испытание: молодой Кадников тоже воспалился желанием
рассказать кое-что.
Все времяпрепровождение его в этом доме состояло в
том, что он с полуулыбкою выслушивал хозяйку, когда она
рассказывала и показывала ему, какой кушак вышила отцу Николаю и какие воздухи хочет вышить для церкви Благовещенья.
Замкнутый и сосредоточенный по натуре своей, он начал нестерпимо желать хоть бы с кем-нибудь задушевно побеседовать,
рассказать про свою любовь не из пустого, конечно, хвастовства, а с целью проанализировать себя, свои чувства и передать
те нравственные вопросы, которые по преимуществу беспокоили его.
Слышав похвалу членов новому вице-губернатору, он пришел даже в какое-то умиление и, не могши утерпеть от полноты чувств, тотчас
рассказал о
том всей канцелярии, которая, в свою очередь, разнесла это по деревянным домишкам, где жила и питалась, а вечером по трактирам и погребкам, где выпивала.
— О да, конечно! Зачем же это
рассказывать? — отвечал
тот, стараясь насильно улыбнуться; но когда сел в экипаж,
то лицо его приняло поразительно грустное выражение.
Все эти штуки могли еще быть названы хоть сколько-нибудь извинительными шалостями; но было больше
того: обязанный, например, приказанием матери обедать у дяди каждый день, Козленев ездил потом по всему городу и
рассказывал, что тетка его, губернаторша, каждое после-обеда затевает с ним шутки вроде жены Пентефрия […жены Пентефрия.
— Одно, что остается, — начал он медленным тоном, — напиши ты баронессе письмо,
расскажи ей всю твою ужасную домашнюю жизнь и объясни, что господин этот заигрался теперь до
того, что из ненависти к тебе начинает мстить твоим родным и что я сделался первой его жертвой… Заступились бы там за меня… Не только что человека, собаки, я думаю, не следует оставлять в безответственной власти озлобленного и пристрастного тирана. Где ж тут справедливость и правосудие?..
— А потому, — продолжал
тот, — завтрашний же день извольте вы отправиться к ней от моего имени. Вас пропустят! Вы
расскажите ей сегодняшний разговор наш и постарайтесь, сколько возможно, растолковать, что именно мы хотим и чего первого надобно добиваться.
— Я только такую в Варшаве и видел, когда мы там стояли; а
то ни в Петербурге, ни в Москве нет такой, —
рассказывал почти всем председатель казенной палаты.
Читатель, может быть, знает
тот монолог, где барон Мейнау, скрывавшийся под именем Неизвестного,
рассказывает майору, своему старому другу, повесть своих несчастий, монолог, в котором шепот покойного Мочалова до сих пор еще многим снится и слышится в ушах.
— Слушайте!.. еще не
то расскажу: и ксендзы ездят теперь по всей Украйне в таратайках. Да не то беда, что в таратайках, а то беда, что запрягают уже не коней, а просто православных христиан. Слушайте! еще не то расскажу: уже говорят, жидовки шьют себе юбки из поповских риз. Вот какие дела водятся на Украйне, панове! А вы тут сидите на Запорожье да гуляете, да, видно, татарин такого задал вам страху, что у вас уже ни глаз, ни ушей — ничего нет, и вы не слышите, что делается на свете.
Неточные совпадения
Марья Антоновна. Право, маменька, все смотрел. И как начал говорить о литературе,
то взглянул на меня, и потом, когда
рассказывал, как играл в вист с посланниками, и тогда посмотрел на меня.
Бобчинский. А я так думаю, что генерал-то ему и в подметки не станет! а когда генерал,
то уж разве сам генералиссимус. Слышали: государственный-то совет как прижал? Пойдем
расскажем поскорее Аммосу Федоровичу и Коробкину. Прощайте, Анна Андреевна!
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из чего же ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они? А? Да говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой глупый: до
тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не
расскажет!
— Чего же вам еще? // Не
то ли вам
рассказывать, // Что дважды погорели мы, // Что Бог сибирской язвою // Нас трижды посетил? // Потуги лошадиные // Несли мы; погуляла я, // Как мерин, в бороне!..
И
та святая старица //
Рассказывала мне: // «Ключи от счастья женского, // От нашей вольной волюшки // Заброшены, потеряны // У Бога самого!