Неточные совпадения
Еще в Москве он женился на какой-то вдове,
бог знает из какого звания,
с пятерыми детьми, — женщине глупой, вздорной, по милости которой он, говорят, и пить начал.
— А затем, что хочу
с ним об учителях поговорить. Надобно ему внушить, чтоб он понимал их настоящим манером, — отвечал Петр Михайлыч, желая несколько замаскировать в себе простое чувство гостеприимства, вследствие которого он всех и каждого готов был к себе позвать обедать,
бог знает зачем и для чего.
Во всем этом старая девица имела довольно отдаленную цель: Петр Михайлыч, когда вышло его увольнение, проговорил
с ней: «Вот на мое место определен молодой смотритель;
бог даст, приедет да на Настеньке и женится».
— Что ж история его
с сыном?.. Кто может отца
с детьми судить? Никто, кроме
бога! — произнес Петр Михайлыч, и лицо его приняло несколько строгое и недовольное выражение.
Из числа этих олимпийских
богов осталась Минерва без правой руки, Венера
с отколотою половиной головы и ноги какого-то
бога, а от прочих уцелели одни только пьедесталы.
Как нарочно все случилось: этот благодетель мой, здоровый как бык, вдруг ни
с того ни
с сего помирает, и пока еще он был жив, хоть скудно, но все-таки совесть заставляла его оплачивать мой стол и квартиру, а тут и того не стало: за какой-нибудь полтинник должен был я бегать на уроки
с одного конца Москвы на другой, и то слава
богу, когда еще было под руками; но проходили месяцы, когда сидел я без обеда, в холодной комнате, брался переписывать по гривеннику
с листа, чтоб иметь возможность купить две — три булки в день.
— Отстрадал, наконец, четыре года. Вот, думаю, теперь вышел кандидатом, дорога всюду открыта… Но… чтоб успевать в жизни, видно, надобно не кандидатство, а искательство и подличанье, на которое, к несчастью, я не способен. Моих же товарищей, идиотов почти, послали и за границу и понаделили
бог знает чем, потому что они забегали к профессорам
с заднего крыльца и целовали ручки у их супруг, немецких кухарок; а мне выпало на долю это смотрительство, в котором я окончательно должен погрязнуть и задохнуться.
Первоначально
с ней сделался,
бог уж знает отчего, удар, который хотя и миновался без особенно важных последствий, но имел некоторое влияние на ее умственные способности.
Он хвалил направление нынешних писателей, направление умное, практическое, в котором, благодаря
бога, не стало капли приторной чувствительности двадцатых годов; радовался вечному истреблению од, ходульных драм, которые своей высокопарной ложью в каждом здравомыслящем человеке могли только развивать желчь; радовался, наконец, совершенному изгнанию стихов к ней, к луне, к звездам; похвалил внешнюю блестящую сторону французской литературы и отозвался
с уважением об английской — словом, явился в полном смысле литературным дилетантом и, как можно подозревать, весь рассказ о Сольфини изобрел, желая тем показать молодому литератору свою симпатию к художникам и любовь к искусствам, а вместе
с тем намекнуть и на свое знакомство
с Пушкиным, великим поэтом и человеком хорошего круга, — Пушкиным, которому, как известно, в дружбу напрашивались после его смерти не только люди совершенно ему незнакомые, но даже печатные враги его, в силу той невинной слабости, что всякому маленькому смертному приятно стать поближе к великому человеку и хоть одним лучом его славы осветить себя.
Когда все расселись по мягким низеньким креслам, князь опять навел разговор на литературу, в котором, между прочим, высказал свое удивление, что, бывая в последние годы в Петербурге, он никого не встречал из нынешних лучших литераторов в порядочном обществе; где они живут?
С кем знакомы? —
бог знает, тогда как это сближение писателей
с большим светом, по его мнению, было бы необходимо.
—
Бог с тобой, что ты так меня понимаешь! — сказала Настенька и больше ничего уже не говорила: ей самой казалось, что она не должна была плакать.
Люди, мой милый, разделяются на два разряда: на человечество дюжинное, чернорабочее, которому самим
богом назначено родиться, вырасти и запречься потом
с тупым терпением в какую-нибудь узкую деятельность, — вот этим юношам я даже советую жениться; они народят десятки такого же дюжинного человечества и, посредством благодетелей, покровителей, взяток, вскормят и воспитают эти десятки, в чем состоит их главная польза, которую они приносят обществу, все-таки нуждающемуся, по своим экономическим целям, в чернорабочих по всем сословиям.
— Много говорят, много… Я что? Конечно, моя изба
с краю, ничего не знаю, а что, почитавший Петра Михайлыча за его добрую душу, жалко, ей-богу, жалко!..
— Что ж? — продолжал капитан. — Суди меня
бог и царь, а себя я не пожалею: убить их сейчас могу, только то, что ни братец, ни Настенька не перенесут того… До чего он их обошел!.. Словно неспроста,
с первого раза приняли, как родного сына… Отогрели змею за пазухой!
Два дня уже тащился на сдаточных знакомый нам тарантас по тракту к Москве. Калинович почти не подымал головы от подушки. Купец тоже больше молчал и
с каким-то упорством смотрел вдаль; но что его там занимало —
богу известно. В Серповихе, станций за несколько от Москвы, у них ямщиком очутилась баба, в мужицких только рукавицах и шапке, чтоб не очень уж признавали и забижали на дороге. Купец заметил было ей...
— И то словно
с кольями. Ишь, какие богатыри шагают! Ну, ну, сердечные, не выдавайте, матушки!.. Много тоже, батюшка, народу идет всякого… Кто их ведает, аще имут в помыслах своих? Обереги
бог кажинного человека на всяк час. Ну… ну! — говорил ямщик.
— Нет, ты обвиняешь!.. Сами выходят замуж
бог знает
с каким сумасшествием… на нужду… на голод… перессориваются
с родными, а мужчину укоряют, отчего он не подлец, не изгибается, не кланяется…
— Перестань ты сердиться! Ей-богу, скажу доктору, — произнесла она
с укоризною. — Не верьте ему, Яков Васильич, повесть ваша понравилась и ему, и мне, и всем, — прибавила она Калиновичу, который то бледнел, то краснел и сидел, кусая губы.
Или, наконец,
бог с ней,
с объективностью!
— Ну, прощай, коли так;
бог с тобой!.. Поцелуй, однако, меня, — сказал он, силясь своей слабой и холодной рукой сжать покрепче руку Калиновича.
— Человек, говорят, хороший, — проговорил, наконец, Белавин
с полуулыбкою и
бог знает что разумея под этими словами.
— И доброе дело-с; дай
бог вам счастья!
— Я знаю чему! — подхватила Настенька. — И тебя за это, Жак, накажет
бог. Ты вот теперь постоянно недоволен жизнью и несчастлив, а после будет
с тобой еще хуже — поверь ты мне!.. За меня тоже
бог тебя накажет, потому что, пока я не встречалась
с тобой, я все-таки была на что-нибудь похожа; а тут эти сомнения, насмешки… и что пользы? Как отец же Серафим говорит: «Сердце черствеет, ум не просвещается. Только на краеугольном камне веры, страха и любви к
богу можем мы строить наше душевное здание».
От нечего ли делать или по любви к подобному занятию, но только он
с полчаса уже играл хлыстом
с красивейшим водолазом, у которого глаза были, ей-богу, умней другого человека и который, как бы потешая господина, то ласково огрызался, тщетно стараясь поймать своей страшной пастью кончик хлыста, то падал на мягкий ковер и грациозно начинал кататься.
— Откровенно вам говорю, что я боюсь войти
с вами в интимные отношения, чтоб, ей-богу, не стать в щекотливое положение, в которое уж был раз поставлен, когда вы,
с вашей школьной нравственной высоты, изволили меня протретировать.
И потому человеку этому дать мне за это дело каких-нибудь пятьдесят тысяч серебром, право, немного; а,
с другой стороны, мне предложить в этом случае свои услуги безвозмездно, ей-богу, глупо!
— Ну, скажите, пожалуйста, что он говорит? — воскликнула она, всплеснув руками. — Тебя, наконец,
бог за меня накажет, Жак! Я вот прямо вам говорю, Михайло Сергеич; вы ему приятель; поговорите ему… Я не знаю, что последнее время
с ним сделалось: он мучит меня… эти насмешки… презрение… неуважение ко мне… Он, кажется, только того и хочет, чтоб я умерла. Я молюсь, наконец,
богу: господи! Научи меня, как мне себя держать
с ним! Вы сами теперь слышали… в какую минуту, когда я потеряла отца, и что он говорит!
— А что вы говорили насчет неблистательности, так это обстоятельство, — продолжал он
с ударением, — мне представляется тут главным удобством, хотя, конечно, в теперешнем вашем положении вы можете найти человека и
с весом и
с состоянием. Но, chere cousine,
бог еще знает, как этот человек взглянет на прошедшее и повернет будущее. Может быть, вы тогда действительно наденете кандалы гораздо горшие, чем были прежде.
— Сила большая-с; слава
богу, можно нам служить усердно и покойно! — подхватил правитель канцелярии, зажмуривая глаза.
На такого рода любезность вице-губернаторша также не осталась в долгу и, как ни устала
с дороги, но дня через два сделала визит губернаторше, которая продержала ее по крайней мере часа два и, непременно заставивши пить кофе, умоляла ее,
бога ради, быть осторожною в выборе знакомств и даже дала маленький реестр тем дамам,
с которыми можно еще было сблизиться.
— Ничего, васе пиисхадитество, я и постою, я не устал, ей-богу-с! — отвечал гораздо уже свободнее сумасшедший.
— Двести дус у меня, васе пиисхадитество, — отвечал Язвин, — папенька родной оставил, ей-богу-с!
Словно и
бога у них нет-с!
— Нет, васе пиисхадитество, хоть бы копеечка, — ей-богу-с. Этто вот мужичок нас принес было мне тли целковеньких, да смотритель увидал и те отнял! «Ты, говорит, еще ноз купишь, да зарежешься»; а посто я стану лезаться? Дурак, сто ли, я какой! И за сто они меня тут держат
с сумасшедшими, на-ка?
— Прикажите, васе пиисхадитество, отпустить меня, сделайте милость; а то я боюсь, ей-богу-с!
Этта у нас один благой, злой он такой, поймал другую благую бабу, да так ее оттрепал в сенях, сто еле жива осталась, — того и гляди убьют еще; а коли говорить, васе пиисхадитество, начальству насему станес, так у них только и речи: «Поговори, говорит, у нас еще, так выхлещем» — ей-богу-с!
— Да как же, васе пиисхадитество, у меня здесь двоюродная сестричка есть: бедненькая она! Пять раз жаловаться ходила, ей-богу-с! «За сто вы, говорит, братца моего дерзите? Я его к себе беру». Так только и есть, сто прогнали, ей-богу-с! «Пошла вон», говорят.
— Господа! На все это я могу ответить только драгоценным для нас изречением: «Разумейте, языцы, яко
с нами
бог!» — бухнул он ни к селу ни к городу.
—
С нами
бог! — повторила за ним восторженная толпа.
— О чем же, ваше превосходительство, вы беспокоитесь? Для меня, ей-богу, все равно, — сказал он
с досадою и презрением; но медному лбу председателя было решительно нипочем это замечание, и он продолжал свое.
— Понимаем это; что ты учишь, словно малого ребенка! — возразил подрядчик
с запальчивостью. — Не сегодня тоже крестили, слава
богу! Ездил я тоже и к начальнику губернии.
Он очень хорошо понимает, что во мне может снова явиться любовь к тебе, потому что ты единственный человек, который меня истинно любил и которого бы я должна была любить всю жизнь — он это видит и, чтоб ударить меня в последнее больное место моего сердца, изобрел это проклятое дело, от которого, если
бог спасет тебя, — продолжала Полина
с большим одушевлением, — то я разойдусь
с ним и буду жить около тебя, что бы в свете ни говорили…
«Если, говорит, я не наставлю их, в слепоте ходящих, в ком же им после того защиту иметь?» Он Петру прямо начал
с того: «Несть, говорит, Петруша, власти аще не от
бога, а ты, я слышал, против барина идешь.
— Слава
богу, хорошо теперь стало, — отвечал содержатель, потирая руки, — одних декораций, ваше превосходительство, сделано мною пять новых; стены тоже побелил, механику наверху поправил; а то было, того и гляди что убьет кого-нибудь из артистов. Не могу, как другие антрепренеры, кое-как заниматься театром. Приехал сюда — так не то что на сцене, в зале было хуже, чем в мусорной яме. В одну неделю просадил тысячи две серебром. Не знаю, поддержит ли публика, а теперь тяжело: дай
бог концы
с концами свести.
Куда стремился Калинович — мы знаем, и, глядя на него, нельзя было не подумать, что
богу еще ведомо, чья любовь стремительней: мальчика ли неопытного, бегущего
с лихорадкой во всем теле,
с пылающим лицом и
с поэтически разбросанными кудрями на тайное свидание, или человека
с солидно выстриженной и поседелой уже головой, который десятки лет прожил без всякой уж любви в мелких служебных хлопотах и дрязгах, в ненавистных для души поклонах, в угнетении и наказании подчиненных, — человека, который по опыту жизни узнал и оценил всю чарующую прелесть этих тайных свиданий, этого сродства душ, столь осмеянного практическими людьми, которые, однако, платят иногда сотни тысяч, чтоб воскресить хоть фальшивую тень этого сердечного сродства
с какой-нибудь не совсем свежей, немецкого или испанского происхождения, m-lle Миной.
— И
с вами, капитан, еще
бог привел увидеться!
— Но в то же время, — продолжала она, — когда была брошена тобой и когда около меня остался другой человек, который, казалось, принимает во мне такое участие, что дай
бог отцу
с матерью… я видела это и невольно привязалась к нему.
Пожалуйста,
бога ради, поедемте
с нами и будьте у нас первой драматической актрисой».
—
С женой нас
бог будет судить, кто больше виноват: она или я. Во всяком случае, я знаю, что в настоящее время меня готовы были бы отравить, если б только не боялись законов.