Неточные совпадения
Годнев, при всей своей неопытности
к бальной
жизни, понимал, что в первый раз в свете надобно показать дочь как можно наряднее одетою и советовался по этому случаю с Палагеей Евграфовной.
— Отстрадал, наконец, четыре года. Вот, думаю, теперь вышел кандидатом, дорога всюду открыта… Но… чтоб успевать в
жизни, видно, надобно не кандидатство, а искательство и подличанье, на которое,
к несчастью, я не способен. Моих же товарищей, идиотов почти, послали и за границу и понаделили бог знает чем, потому что они забегали
к профессорам с заднего крыльца и целовали ручки у их супруг, немецких кухарок; а мне выпало на долю это смотрительство, в котором я окончательно должен погрязнуть и задохнуться.
— Не знаю… вряд ли! Между людьми есть счастливцы и несчастливцы. Посмотрите вы в
жизни: один и глуп, и бездарен, и ленив, а между тем ему плывет счастье в руки, тогда как другой каждый ничтожный шаг
к успеху, каждый кусок хлеба должен завоевывать самым усиленным трудом: и я, кажется, принадлежу
к последним. — Сказав это, Калинович взял себя за голову, облокотился на стол и снова задумался.
К этой наружности князь присоединял самое обаятельное, самое светское обращение: знакомый почти со всей губернией, он обыкновенно с помещиками богатыми и чиновниками значительными был до утонченности вежлив и даже несколько почтителен;
к дворянам же небогатым и чиновникам неважным относился необыкновенно ласково и обязательно и вообще, кажется, во всю свою
жизнь, кроме приятного и лестного, никому ничего не говорил.
— Стало быть, вы только не торопитесь печатать, — подхватил князь, — и это прекрасно: чем строже
к самому себе, тем лучше. В литературе, как и в
жизни, нужно помнить одно правило, что человек будет тысячу раз раскаиваться в том, что говорил много, но никогда, что мало. Прекрасно, прекрасно! — повторял он и потом, помолчав, продолжал: — Но уж теперь, когда вы выступили так блистательно на это поприще, у вас, вероятно, много и написано и предположено.
— Без сомнения, — подхватил князь, — но, что дороже всего было в нем, — продолжал он, ударив себя по коленке, — так это его любовь
к России: он, кажется, старался изучить всякую в ней мелочь: и когда я вот бывал в последние годы его
жизни в Петербурге, заезжал
к нему, он почти каждый раз говорил мне: «Помилуй, князь, ты столько лет живешь и таскаешься по провинциям: расскажи что-нибудь, как у вас, и что там делается».
После обеда перешли в щегольски убранный кабинет, пить кофе и курить. М-lle Полине давно уж хотелось иметь уютную комнату с камином, бархатной драпировкой и с китайскими безделушками; но сколько она ни ласкалась
к матери, сколько ни просила ее об этом, старуха, израсходовавшись на отделку квартиры, и слышать не хотела. Полина, как при всех трудных случаях
жизни, сказала об этом князю.
Никогда еще в
жизнь свою не старалась она одеться так
к лицу, как в этот раз.
Свободная, кочующая
жизнь холостяка,
к которой Калинович стремился, с такой болью отрывая себя от связывающей его женщины, показалась ему отвратительна.
— И я решительно бы тогда что-нибудь над собою сделала, — продолжала Настенька, — потому что, думаю, если этот человек умер, что ж мне? Для чего осталось жить на свете? Лучше уж руки на себя наложить, — и только бог еще, видно, не хотел совершенной моей погибели и внушил мне мысль и желание причаститься… Отговела я тогда и пошла на исповедь
к этому отцу Серафиму — помнишь? — настоятель в монастыре: все ему рассказала, как ты меня полюбил, оставил, а теперь умер, и что я решилась лишить себя
жизни!
— Я знаю чему! — подхватила Настенька. — И тебя за это, Жак, накажет бог. Ты вот теперь постоянно недоволен
жизнью и несчастлив, а после будет с тобой еще хуже — поверь ты мне!.. За меня тоже бог тебя накажет, потому что, пока я не встречалась с тобой, я все-таки была на что-нибудь похожа; а тут эти сомнения, насмешки… и что пользы? Как отец же Серафим говорит: «Сердце черствеет, ум не просвещается. Только на краеугольном камне веры, страха и любви
к богу можем мы строить наше душевное здание».
Самые искренние его приятели в отношении собственного его сердца знали только то, что когда-то он был влюблен в девушку, которой за него не выдали, потом был в самых интимных отношениях с очень милой и умной дамой, которая умерла; на все это, однако, для самого Белавина прошло, по-видимому, легко; как будто ни одного дня в
жизни его не существовало, когда бы он был грустен, да и повода как будто
к тому не было, — тогда как героя моего, при всех свойственных ему практических стремлениях, мы уже около трех лет находим в истинно романтическом положении.
Он знал, что как ни глубоко и ни сильно оскорбил его Зыков, но это был единственный человек в Петербурге, который принял бы в нем человеческое участие и, по своему влиянию, приспособил бы его
к литературе, если уж в ней остался последний ресурс для
жизни; но теперь никого и ничего не стало…
— Меня, собственно, Михайло Сергеич, не то убивает, — возразила она, — я знаю, что отец уж пожил… Я буду за него молиться, буду поминать его; но, главное, мне хотелось хоть бы еще раз видеться с ним в этой
жизни… точно предчувствие какое было: так я рвалась последнее время ехать
к нему; но Якову Васильичу нельзя было… так ничего и не случилось, что думала и чего желала.
Конечно, ей, как всякой девушке, хотелось выйти замуж, и, конечно, привязанность
к князю, о которой она упоминала, была так в ней слаба, что она, особенно в последнее время, заметив его корыстные виды, начала даже опасаться его; наконец, Калинович в самом деле ей нравился, как человек умный и даже наружностью несколько похожий на нее: такой же худой, бледный и белокурый; но в этом только и заключались, по крайней мере на первых порах, все причины, заставившие ее сделать столь важный шаг в
жизни.
— Нет, умирают! — воскликнул Калинович. — Вы не можете этого понимать. Ваши княжны действительно не умрут, но в других сословиях, слава богу, сохранилось еще это. Она уж раз хотела лишить себя
жизни, потому только, что я не писал
к ней.
От вице-губернатора тоже ожидали по крайней мере одного бала, хоть он и не показывал никакой склонности
к общественной
жизни.
Несчастная княгиня, эта кроткая, как ангел, женщина, посвятившая всю
жизнь свою на любовь
к мужу, должна была видеть его в таком положении — это ужасно!
Он очень хорошо понимает, что во мне может снова явиться любовь
к тебе, потому что ты единственный человек, который меня истинно любил и которого бы я должна была любить всю
жизнь — он это видит и, чтоб ударить меня в последнее больное место моего сердца, изобрел это проклятое дело, от которого, если бог спасет тебя, — продолжала Полина с большим одушевлением, — то я разойдусь с ним и буду жить около тебя, что бы в свете ни говорили…
— Одно, что остается, — начал он медленным тоном, — напиши ты баронессе письмо, расскажи ей всю твою ужасную домашнюю
жизнь и объясни, что господин этот заигрался теперь до того, что из ненависти
к тебе начинает мстить твоим родным и что я сделался первой его жертвой… Заступились бы там за меня… Не только что человека, собаки, я думаю, не следует оставлять в безответственной власти озлобленного и пристрастного тирана. Где ж тут справедливость и правосудие?..
— Наконец — господи боже мой! — я тебе узнала цену, сравнив его с тобой! — воскликнула Настенька. — Ты тоже эгоист, но ты живой человек, ты век свой стремишься
к чему-нибудь, страдаешь ты, наконец, чувствуешь
к людям и
к их известным убеждениям либо симпатию, либо отвращение, и сейчас же это выразишь в
жизни; а Белавин никогда: он обо всем очень благородно рассудит и дальше не пойдет! Ему легко жить на свете, потому что он тряпка, без крови, без сердца, с одним только умом!..
— Домой, — отвечал Калинович. — Я нынче начинаю верить в предчувствие, и вот, как хочешь объясни, — продолжал он, беря себя за голову, — но только меня как будто бы в клещи ущемил какой-то непонятный страх, так что я ясно чувствую… почти вижу, что в эти именно минуты там, где-то на небе, по таинственной воле судеб, совершается перелом моей
жизни:
к худому он или
к хорошему — не знаю, но только страшный перелом… страшный.
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость:
к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на
жизнь мою готовы покуситься.
Анна Андреевна. Очень почтительным и самым тонким образом. Все чрезвычайно хорошо говорил. Говорит: «Я, Анна Андреевна, из одного только уважения
к вашим достоинствам…» И такой прекрасный, воспитанный человек, самых благороднейших правил! «Мне, верите ли, Анна Андреевна, мне
жизнь — копейка; я только потому, что уважаю ваши редкие качества».
Растаковский (входит).Антона Антоновича поздравляю. Да продлит бог
жизнь вашу и новой четы и даст вам потомство многочисленное, внучат и правнучат! Анна Андреевна! (Подходит
к ручке Анны Андреевны.)Марья Антоновна! (Подходит
к ручке Марьи Антоновны.)
Городничий. Полно вам, право, трещотки какие! Здесь нужная вещь: дело идет о
жизни человека… (
К Осипу.)Ну что, друг, право, мне ты очень нравишься. В дороге не мешает, знаешь, чайку выпить лишний стаканчик, — оно теперь холодновато. Так вот тебе пара целковиков на чай.
Почтмейстер. Нет, о петербургском ничего нет, а о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем: есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет
к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «
Жизнь моя, милый друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?