Неточные совпадения
— Непременно, мы вас будем ждать, — повторила Настенька
еще раз,
когда Калинович был уже в передней.
Настеньке было это досадно. Провожая однажды вместе с капитаном Калиновича, она долго
еще с ним гуляла, и
когда воротились домой, Петр Михайлыч запел ей навстречу...
— Так неужели
еще мало вас любят? Не грех ли вам, Калинович, это говорить,
когда нет минуты, чтоб не думали о вас;
когда все радости, все счастье в том, чтоб видеть вас,
когда хотели бы быть первой красавицей в мире, чтоб нравиться вам, — а все
еще вас мало любят! Неблагодарный вы человек после этого!
Когда Петр Михайлыч с своей семьей подошел к монастырю, там
еще продолжался унылый и медленный великопостный звон в небольшой и несколько дребезжащий колокол.
— Как из чего? Из всего: ты
еще как-то осторожнее, но я ужасно как тоскую,
когда тебя нет.
— Палагея Евграфовна приготовила нам решительно римский ужин, — сказал Калинович, желая
еще раз сказать любезность экономке; и
когда стали садиться за стол, непременно потребовал, чтоб она тоже села и не вскакивала. Вообще он был в очень хорошем расположении духа.
У генеральши остался
еще после покойного ее мужа, бывшего лет одиннадцать кавалерийским полковым командиром, щегольской повар, который — увы! — после смерти покойного барина изнывал в бездействии, практикуя себя в создании картофельного супа и жареной печенки, и деятельность его вызывалась тогда только,
когда приезжал князь; ему выдавалась провизия, какую он хотел и сколько хотел, и старик умел себя показать!..
После всех подъехал господин в щегольской коляске шестериком, господин необыкновенно тучный, белый, как папошник — с сонным выражением в лице и двойным, отвислым подбородком. Одет он был в совершенно летние брюки, в летний жилет, почти с расстегнутой батистовою рубашкою, но при всем том все
еще сильно страдал от жара. Тяжело дыша и лениво переступая, начал он взбираться на лестницу, и
когда князю доложили о приезде его, тот опрометью бросился встречать.
В продолжение всего этого разговора с них не спускала глаз не танцевавшая и сидевшая невдалеке Полина.
Еще на террасе она заметила взгляды Калиновича на княжну; но теперь,
еще более убедившись в своем подозрении, перешла незаметно в гостиную, села около князя и,
когда тот к ней обернулся, шепнула ему что-то на ухо.
Чем ближе подходило время отъезда, тем тошней становилось Калиновичу, и так как цену людям, истинно нас любящим, мы по большей части узнаем в то время,
когда их теряем, то, не говоря уже о голосе совести, который не умолкал ни перед какими доводами рассудка, привязанность к Настеньке как бы росла в нем с каждым часом более и более: никогда
еще не казалась она ему так мила, и одна мысль покинуть ее, и покинуть, может быть, навсегда, заставляла его сердце обливаться кровью.
Когда новые лошади были заложены, на беседку влез длинновязый парень, с сережкой в ухе, в кафтане с прорехами и в валяных сапогах, хоть мокреть была страшная; парень из дворовых, недавно прогнанный с почтовой станции и для большего форса все
еще ездивший с колокольчиком. В отношении лошадей он был каторга; как подобрал вожжи, так и начал распоряжаться.
Когда Калинович, облекшись предварительно тоже в новое и очень хорошее белье, надел фрачную пару с высокоприличным при ней жилетом, то, посмотревшись в зеркало, почувствовал себя, без преувеличения, как бы обновленным человеком; самый опытный глаз, при этой наружности, не заметил бы в нем ничего провинциального: довольно уже редкие волосы, бледного цвета, с желтоватым отливом лицо; худощавый, стройный стан; приличные манеры — словом, как будто с детских
еще лет водили его в живописных кафтанчиках гулять по Невскому, учили потом танцевать чрез посредство какого-нибудь мсье Пьеро, а потом отдали в университет не столько для умственного образования, сколько для усовершенствования в хороших манерах, чего, как мы знаем, совершенно не было, но что вложено в него было самой уж, видно, природой.
Зыков жил на дворе в четвертом этаже; на дверях его квартиры вместо медной дощечки был просто приклеен лоскуток бумаги с написанной на нем фамилией; но
еще более удивился Калинович,
когда на звонок его дверь отворила молодая дама в холстинковом платье, шерстяном платке и с какой-то необыкновенно милой и доброй наружностью. Догадываясь, что это, должно быть, жена хозяина, он вежливо спросил...
— Я думаю, поутру, часов до двенадцати,
когда он бывает
еще начальником, а после этого часа он обыкновенно делается сам ничтожнейшим рабом, которого бранят, и потому поутру лучше, — отвечал Белавин явно уж насмешливым и даже неприязненным тоном.
Разбитая надежда на литературу и неудавшаяся попытка начать службу, — этих двух ударов, которыми оприветствовал Калиновича Петербург, было слишком достаточно, чтобы, соединившись с климатом, свалить его с ног: он заболел нервной горячкой, и первое время болезни,
когда был почти в беспамятстве, ему было
еще как-то легче, но с возвращением сознания душевное его состояние стало доходить по временам до пределов невыносимой тоски.
— И я не смею вас больше беспокоить, — проговорил он, берясь за фуражку, — но прошу позволить мне
когда нибудь,
когда буду в лучшем ударе, прийти
еще к вам и почитать.
Еще бывши ребенком,
когда меня отправляли в школу и
когда все, начиная с умирающей матери до последней поломойки, плакало около меня, один я не проронил слезинки — и все это казалось мне только глупо и досадно.
Он не мог видеть без глубокого сердечного содрогания,
когда выходил из какого-нибудь присутственного здания господин
еще не старых лет, в крестах, звездах и золотом камергерском мундире.
— Пожалуйста, monsieur Калинович, не забывайте меня. Когда-нибудь на целый день; мы с вами на свободе поговорим, почитаем. Не написали ли вы
еще чего-нибудь? Привезите с собою, пожалуйста, — сказала она.
— Конечно, говори, тем больше,
когда начал, — повторил Калинович
еще более серьезным тоном.
Нашему вице-губернатору предшествовал на этот раз приглашенный им из департамента очень
еще молодой человек, но уже с геморроидальным цветом лица, одетый франтом, худощавый и вообще очень похожий своим тоном и манерами на Калиновича,
когда тот был молод, и, может быть, такой же будущий вице-губернатор, но пока
еще только, как говорили, будущий секретарь губернского правления.
Жена его, молоденькая и краснощекая дама, сидела тоже с работою, но губернаторша не обращала на нее никакого внимания; зато очень умильно взглядывал на нее сам губернатор — замечательно
еще бодрый старик, в сюртуке нараспашку, с болтающимися густыми эполетами и вообще в такой мере благообразный, что
когда он стоял в соборе за обедней в белых штанах и ботфортах, то многие из очень милых дам заверяли, что в него решительно можно
еще влюбиться.
Вначале,
когда я имела
еще глупость выговаривать ему за его холодность и почти презрение ко мне, он прямо отвечал, — что разве такие женщины, как я, имеют право ожидать от мужей любви?..
— Ты боишься, сама не знаешь чего; а мне угрожает каторга. Помилуй, Полина! Сжальтесь же вы надо мной! Твое предположение идти за мной в Сибирь — это вздор, детские мысли; и если мы не будем действовать теперь,
когда можно
еще спастись, так в результате будет, что ты останешься блаженствовать с твоим супругом, а я пойду в рудники. Это безбожно! Ты сама сейчас сказала, что я гибну за тебя. Помоги же мне хоть сколько-нибудь…
У него, по прежним
еще деяньям, вся спина исполосована — доказательства, значит,
когда хочешь, налицо…
У него уж тысячи на три меньше очутилось в кармане,
когда Калинович был
еще только вице-губернатором, а теперь, пожалуй, и ничего не попадет.
Неточные совпадения
Аммос Федорович (в сторону).Вот выкинет штуку,
когда в самом деле сделается генералом! Вот уж кому пристало генеральство, как корове седло! Ну, брат, нет, до этого
еще далека песня. Тут и почище тебя есть, а до сих пор
еще не генералы.
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке,
когда его завидишь. То есть, не то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем не нуждается; нет, ему
еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно
еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Лука Лукич. Что ж мне, право, с ним делать? Я уж несколько раз ему говорил. Вот
еще на днях,
когда зашел было в класс наш предводитель, он скроил такую рожу, какой я никогда
еще не видывал. Он-то ее сделал от доброго сердца, а мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству.
А любопытно взглянуть ко мне в переднюю,
когда я
еще не проснулся: графы и князья толкутся и жужжат там, как шмели, только и слышно: ж… ж… ж… Иной раз и министр…