Неточные совпадения
Если вы нынешнюю уездную барышню спросите, любит ли она музыку, она скажет: «да» и
сыграет вам две — три польки; другая, пожалуй, пропоет из «Нормы» [«Норма» — опера итальянского композитора Винченцо Беллини (1801—1835).], но если вы попросите
спеть и
сыграть какую-нибудь русскую песню или романс, не совсем новый, но который вам нравился бы по своей задушевности, на это вам сделают гримасу и встанут из-за рояля.
Героиня моя
была не такова: очень умненькая, добрая, отчасти сентиментальная и чувствительная, она в то же время сидела сгорбившись, не умела танцевать вальс в два темпа, не
играла совершенно на фортепьяно и по-французски произносила — же-не-ве-па, же-не-пе-па.
Так время шло. Настеньке
было уж за двадцать; женихов у ней не
было, кроме одного, впрочем, случая. Отвратительный Медиокритский, после бала у генеральши, вдруг начал каждое воскресенье являться по вечерам с гитарой к Петру Михайлычу и, посидев немного, всякий раз просил позволения что-нибудь
спеть и
сыграть. Старик по своей снисходительности принимал его и слушал. Медиокритский всегда почти начинал, устремив на Настеньку нежный взор...
Настенька, никогда прежде не игравшая, сказала, что и она
будет играть.
Капитан
играл внимательно и в высшей степени осторожно, с большим вниманием обдумывая каждый ход; Петр Михайлыч, напротив, горячился, объявлял рискованные игры, сердился, бранил Настеньку за ошибки, делая сам их беспрестанно, и грозил капитану пальцем, укоряя его: «Не чисто, ваше благородие… подсиживаете!» Настенька, по-видимому,
была занята совсем другим: она то пропускала игры, то объявляла ни с чем и всякий раз, когда Калинович сдавал и не
играл, обращалась к нему с просьбой поучить ее.
— И между тем, — продолжал Калинович, опять обращаясь более к Настеньке, — я жил посреди роскоши, в товариществе с этими глупыми мальчишками, которых окружала любовь, для удовольствия которых изобретали всевозможные средства… которым на сто рублей в один раз покупали игрушек, и я обязан
был смотреть, как они
играют этими игрушками, не смея дотронуться ни до одной из них.
В остальную часть вечера не случилось ничего особенного, кроме того, что Полина, по просьбе князя, очень много
играла на фортепьяно, и Калинович должен
был слушать ее, устремляя по временам взгляд на княжну, которая с своей стороны тоже несколько раз, хоть и бегло, но внимательно взглядывала на него.
От нечего ли делать или по любви к подобному занятию, но только он с полчаса уже
играл хлыстом с красивейшим водолазом, у которого глаза
были, ей-богу, умней другого человека и который, как бы потешая господина, то ласково огрызался, тщетно стараясь поймать своей страшной пастью кончик хлыста, то падал на мягкий ковер и грациозно начинал кататься.
— И сами, конечно,
будете играть Ромео? — спросил Калинович.
— Да, действительно, я именно этого и хочу достигнуть, — согласился студент. — Но вы превосходны! — обратился он к Настеньке. — И, конечно… я не смею, но это
было бы благодеяние — если б позволили просить вас
сыграть у нас Юлию. Театр у нашей хорошей знакомой, madame Volmar… я завтра же съезжу к ней и скажу: она
будет в восторге.
— Нет-с, она не
будет играть! — решил Калинович и, чтобы прекратить эту сцену, обратился к Белавину и начал с ним совершенно другой разговор.
— Дайте нам посмотреть… пожалуйста, chere amie, soyez si bonne [дорогой друг,
будьте так добры (франц.).]; я ужасно люблю брильянты и, кажется, как баядерка, способная
играть ими целый день, — говорила баронесса.
Все утро потом посвящено
было осматриванию маленького дачного хозяйства, в котором главную роль
играл скотный двор с тремя тучными черкасскими коровами.
Сыграв маленькую пульку у губернатора, предводитель уехал к другому предводителю, у которого в нумере четвертые сутки происходила страшная резня в банк. Вокруг стола, осыпанного рваными и ломаными картами, сидело несколько человек игроков. Лица у всех почти
были перепачканы мелом, искажены сдержанными страданиями и радостями, изнурены бессонницею, попойкою. Кто
был в сюртуке, кто в халате, кто в рубашке; однако и тут переговорили о новом вице-губернаторе.
Но, как бы ни
было, вечер он проектировал все-таки с большим расчетом; только самые интимные и нужные люди
были приглашены: губернатор с губернаторшей и с адъютантом, вице-губернатор с женой, семейство председателя казенной палаты, прокурор с двумя молодыми правоведами, прекрасно говорившими по-французски, и, наконец, инженерный поручик, на всякий случай, если уж обществу
будет очень скучно, так чтоб заставить его
играть на фортепьяно — и больше никого.
— Послушайте, батюшка, — обратился к нему магистр, — сейчас мы
будем пить за здоровье вашего вице-губернатора. Нельзя ли его попросить сюда? Он в карты там
играет. Можно ведь, я думаю? Он парень хороший.
— Что ж, скажи: госпожа Минаева у вас в труппе и
будет здесь
играть всю зиму? — спросил он каким-то смешным от внутреннего волнения тоном.
Значит, все равно, что свинья, бесчувственный, и то без слез не могу
быть, когда оне
играть изволят; слов моих лишаюсь суфлировать по тому самому, что все это у них на чувствах идет; а теперь, хоть бы в Калуге, на пробных спектаклях публика тоже
была все офицеры, народ буйный, ветреный, но и те горести сердца своего ощутили и навзрыд плакали…
— Леший! — подтвердил директорский кучер, и затем более замечательного у подъезда ничего не
было; но во всяком случае вся губернская публика, так долго скучавшая,
была на этот раз в сборе, ожидая видеть превосходную, говорят, актрису Минаеву в роли Эйлалии, которую она должна
была играть в известной печальной драме Коцебу [Коцебу Август (1761—1819) — немецкий реакционный писатель.] «Ненависть к людям и раскаяние».
С притворною злобою стал говорить он о ненавистных ему людях с своим лакеем, которого
играл задушевнейшим образом Михеич, особенно когда ему надобно
было говорить о г-же Миллер; но трагик с мрачным спокойствием выслушивал все рассказы о ее благодеяниях старому нищему, которому, в свою очередь, дав тайно денег на выкуп сына, торжественно ушел.
Неточные совпадения
Городничий. И не рад, что
напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не
быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами
играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Почтмейстер. Нет, о петербургском ничего нет, а о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем:
есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка
играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
«
Играй, Ипат!» А кучеру // Кричит: «Пошел живей!» // Метель
была изрядная, //
Играл я: руки заняты,
«
Пей, вахлачки, погуливай!» // Не в меру
было весело: // У каждого в груди //
Играло чувство новое, // Как будто выносила их // Могучая волна // Со дна бездонной пропасти // На свет, где нескончаемый // Им уготован пир!
Такие
есть любители — // Как кончится комедия, // За ширмочки пойдут, // Целуются, братаются, // Гуторят с музыкантами: // «Откуда, молодцы?» // — А
были мы господские, //
Играли на помещика. // Теперь мы люди вольные, // Кто поднесет-попотчует, // Тот нам и господин!