Неточные совпадения
В продолжение всего месяца он был очень тих, задумчив, старателен, очень молчалив и предмет свой знал прекрасно; но только что получал жалованье, на
другой же
день являлся в класс развеселый; с учениками шутит, пойдет потом гулять по улице — шляпа набоку, в зубах сигара, попевает, насвистывает, пожалуй, где случай выпадет, готов и драку сочинить; к женскому полу получает сильное стремление и для этого придет к реке, станет на берегу около плотов, на которых прачки моют белье, и любуется…
В праздничные
дни жизнь Годневых принимала несколько
другой характер.
На
другой день проснулась она с распухшими от слез глазами и дала себе слово не ездить больше никуда.
Два брата Масляниковы, довольно богатые купцы, не дальше как на
днях,
деливши отцовское наследство, на площади, при всем народе, дрались и таскали
друг друга за волосы из-за вытертой батькиной енотовой шубы.
Соскучившись развлекаться изучением города, он почти каждый
день обедал у Годневых и оставался обыкновенно там до поздней ночи, как в единственном уголку, где радушно его приняли и где все-таки он видел человечески развитых людей; а может быть, к тому стала привлекать его и
другая, более существенная причина; но во всяком случае, проводя таким образом вечера, молодой человек отдал приличное внимание и службе; каждое утро он проводил в училище, где, как выражался математик Лебедев, успел уж показать когти: первым его распоряжением было — уволить Терку, и на место его был нанят молодцеватый вахмистр.
Те думали, что новый смотритель подарочка хочет, сложились и общими силами купили две головки сахару и фунтика два чаю и принесли все это ему на поклон, но были, конечно, выгнаны позорным образом, и потом, когда в следующий четверг снова некоторые мальчики не явились, Калинович на
другой же
день всех их выключил — и ни просьбы, ни поклоны отцов не заставили его изменить своего решения.
— Ах, боже мой! Боже мой! — говорил Петр Михайлыч. — Какой вы молодой народ вспыльчивый! Не разобрав
дела, бабы слушать — нехорошо… нехорошо… — повторил он с досадою и ушел домой, где целый вечер сочинял к директору письмо, в котором, как прежний начальник, испрашивал милосердия Экзархатову и клялся, что тот уж никогда не сделает в
другой раз подобного проступка.
Как нарочно все случилось: этот благодетель мой, здоровый как бык, вдруг ни с того ни с сего помирает, и пока еще он был жив, хоть скудно, но все-таки совесть заставляла его оплачивать мой стол и квартиру, а тут и того не стало: за какой-нибудь полтинник должен был я бегать на уроки с одного конца Москвы на
другой, и то слава богу, когда еще было под руками; но проходили месяцы, когда сидел я без обеда, в холодной комнате, брался переписывать по гривеннику с листа, чтоб иметь возможность купить две — три булки в
день.
Тот на
другой же
день приехал.
Кто бы к нему ни обращался с какой просьбой: просила ли, обливаясь горькими слезами, вдова помещица похлопотать, когда он ехал в Петербург, о помещении детей в какое-нибудь заведение, прибегал ли к покровительству его попавшийся во взятках полупьяный чиновник — отказа никому и никогда не было; имели ли окончательный успех или нет эти просьбы — то
другое дело.
— Тогда, конечно, будет совсем
другое дело, — начал он, — тогда у вас будет своя семья, отдельное существование; тогда хочешь или нет, а отдать должна; но, cher cousine [дорогая кузина (франц.).], — продолжал он, пожав плечами, — надобно наперед выйти замуж, хоть бы даже убежать для этого пришлось: а за кого?..
На
другой день Петр Михайлыч ожидал Калиновича с большим нетерпением, но тот не торопился и пришел уж вечером.
— Пожалуй, эта сумасбродная девчонка наделает скандалу! — проговорил Калинович, бросая письмо, и на
другой же
день, часов в семь, не пив даже чаю, пошел к Годневым.
Чтоб избежать неприятной сцены расставанья, при котором опять могли повториться слезы, он выехал на
другой день с восходом солнца.
— Откушать ко мне, — проговорил князь священнику и дьякону, подходя к кресту, на что тот и
другой отвечали почтительными поклонами. Именины — был единственный
день, в который он приглашал их к себе обедать.
Калинович между тем выходил из себя, проклиная эту отвратительную помещичью наклонность — рассказывать
друг другу во всякий час
дня и ночи пошлейшие анекдоты о каких-нибудь мошенниках; но терпению его угрожало еще продолжительное испытание: молодой Кадников тоже воспалился желанием рассказать кое-что.
На
другой день, как обыкновенно это бывает на церемонных деревенских праздниках, гостям сделалось неимоверно скучно и желалось только одного: как бы поскорее уехать.
Результатом предыдущего разговора было то, что князь, несмотря на все свое старание, никак не мог сохранить с Калиновичем по-прежнему ласковое и любезное обращение; какая-то холодность и полувнимательная важность начала проглядывать в каждом его слове. Тот сейчас же это заметил и на
другой день за чаем просил проводить его.
— Ну, так садитесь! — произнес математик, подвигая одной рукой увесистый стул, а
другой доставая с окна деревянную кружку с квасом, которую и выпил одним приемом до
дна.
О подорожниках она задумала еще
дня за два и нарочно послала Терку за цыплятами для паштета к знакомой мещанке Спиридоновне; но тот сходил поближе, к
другой, и принес таких, что она, не утерпев, бросила ему живым петухом в рожу.
На
другой день предполагалось встать рано, и потому после ужина, все тотчас же разошлись.
И на
другой день часу в десятом он был уже в вокзале железной дороги и в ожидании звонка сидел на диване; но и посреди великолепной залы, в которой ходила, хлопотала, смеялась и говорила оживленная толпа, в воображении его неотвязчиво рисовался маленький домик, с оклеенною гостиной, и в ней скучающий старик, в очках, в демикотоновом сюртуке, а у окна угрюмый, но добродушный капитан, с своей трубочкой, и, наконец, она с выражением отчаяния и тоски в опухнувших от слез глазах.
Проводить время с Амальхенами было вовсе для моего героя не обычным
делом в жизни: на
другой день он пробирался с Гороховой улицы в свой номер каким-то опозоренным и расстроенным… Возвратившись домой, он тотчас же разделся и бросился на постель.
— Не по вине моей какой-нибудь, — продолжал он, — погибаю я, а что место мое надобно было заменить господином Синицким, ее родным братом, равно как и до сих пор еще вакантная должность бахтинского городничего исправляется
другим ее родственником, о котором уже и производится
дело по случаю учиненного смертоубийства его крепостною девкою над собственным своим ребенком, которого она бросила в колодезь; но им это было скрыто, потому что девка эта была его любовница.
Взяток, говорят, не берут; а копни-ка поглубже, так сейчас и увидишь, что судится, например, один помещик с
другим;
дело одного правое, а гнут его, смотришь, в пользу
другого.
Кроме того, у немца было несколько родственных и семейных домов, куда он ходил на вечера, и на
другой день всегда оставался очень этим доволен.
— Дайте нам посмотреть… пожалуйста, chere amie, soyez si bonne [дорогой
друг, будьте так добры (франц.).]; я ужасно люблю брильянты и, кажется, как баядерка, способная играть ими целый
день, — говорила баронесса.
— Все это прекрасно, что вы бывали, и, значит, я не дурно сделал, что возобновил ваше знакомство; но
дело теперь в том, мой любезнейший… если уж начинать говорить об этом серьезно, то прежде всего мы должны быть совершенно откровенны
друг с
другом, и я прямо начну с того, что и я, и mademoiselle Полина очень хорошо знаем, что у вас теперь на руках женщина… каким же это образом?.. Сами согласитесь…
И потому человеку этому дать мне за это
дело каких-нибудь пятьдесят тысяч серебром, право, немного; а, с
другой стороны, мне предложить в этом случае свои услуги безвозмездно, ей-богу, глупо!
— Делал: во-первых, толковал с одним господином о
делах, потом с
другим, и с этим уж исключительно говорил об вас.
— Оковы существуют и теперь, — возразил князь, — поселиться вам опять в нашей деревенской глуши на скуку, на сплетни, — это безбожно… Мне же переехать в Петербург нельзя по моим
делам, — значит, все равно мы не можем жить
друг возле
друга.
— Совершенно
другое дело этот господин, — продолжал князь, — мы его берем, как полунагого и голодного нищего на дороге: он будет всем нам обязан. Не дав вам ничего, он поневоле должен будет взглянуть на многое с закрытыми глазами; и если б даже захотел ограничить вас в чем-нибудь, так на вашей стороне отнять у него все.
— Боже ты мой, царь милостивый! Верх ребячества невообразимого! — воскликнул он. — Ну, не видайтесь, пожалуй! Действительно, что тут накупаться на эти бабьи аханья и стоны; оставайтесь у меня, ночуйте, а завтра напишите записку: так и так, мой
друг, я жив и здоров, но уезжаю по очень экстренному
делу, которое устроит наше благополучие. А потом, когда женитесь, пошлите деньги — и
делу конец: ларчик, кажется, просто открывался! Я, признаюсь, Яков Васильич, гораздо больше думал о вашем уме и характере…
На
другой день все стало мало-помалу обделываться.
На
другой день свадьбы он уехал в Павловск и отправил к ней оттуда двадцать пять тысяч серебром при коротеньком письме, в котором уведомлял ее о своей женитьбе и умолял только об одном, чтоб она берегла свое здоровье и не проклинала его.
— Конечно, можно. Неужели вы думаете, что в Петербурге на балах говорят о чем-нибудь
другом: все о
делах… такой уж несносный город! — произнесла баронесса.
Это вот, например, палата государственных имуществ… это палата финансовая… там юстиция… удел и, наконец, ваше губернское правление с своими исправниками, городничими — и очень понятно, по самому простому, естественному течению
дел, что никому из всех этих ведомств не понравится, когда
другое заедет к нему и начнет умничать…
Другое дело вот эти их шатуны, странники, которые, собственно, эту ересь духовную своим лжеучением и поддерживают, те —
другое дело.
Не ограничиваясь этим, губернаторша, забыв на этот раз свою гордость, отплатила на
другой же
день визит Полине, пила у ней также кофе и просидела часа три, а потом везде начала говорить, что новая вице-губернаторша хоть и нехороша собой, но чрезвычайно милая женщина.
Три
дня старик медлил; но от вице-губернатора получено было новое полуофициальное письмо, в котором он говорил, что ежели его превосходительству неугодно будет удалить секретаря Медиокритского, то он вынужденным найдется просить министерство о назначении себя в
другую губернию.
Я, может быть, по десяти копеек на
день стану человека разделывать, а
другому и за три четвертака не найти, — так тут много надо денег накинуть!
В лаконическом ответе, что князь Иван содержится по
делу составления им фальшивого свидетельства, прокурору вместе с тем предложено было обратить исключительное свое внимание, дабы употреблены были все указанные в законе меры строгости к прекращению всякой возможности к побегу или к
другим упущениям и злоупотреблениям при содержании сего столь важного арестанта.
На
другом конце дома падал на мостовую свет из наугольной и единственной комнаты, где Полина, никуда не выезжавшая в последнее время, проводила целые
дни.
— Непременно! Строжайшей ответственности, по закону, должны быть подвергнуты. Но главная теперь их опора в свидетельстве: говорят, документ, вами составленный, при прошении вашем представлен; и ежели бы даже теперь лица, к
делу прикосновенные, оказались от него изъятыми, то правительство должно будет
других отыскивать, потому что фальшивый акт существует, и вы все-таки перед законом стоите один его совершитель.
— Мне надобно, ваше сиятельство, не больше
других. Вон тоже отсюда не то, что по уголовным
делам, а по гражданским искам чиновники езжали в Петербург, так у всех почти, как калач купить, была одна цена: полторы тысячи в год на содержание да потом треть или половину с самого иска, а мне в вашем
деле, при благополучном его окончании, если назначите сверх жалованья десять тысяч серебром, так я и доволен буду.
Он как-то особенно торопливо поддержал меня в этой мысли, и на
другой же, кажется,
день получаю от него письмо, что место есть для меня у одной его родственницы, старой графини, быть компаньонкой…
Она обвила его руками и начала целовать в темя, в лоб, в глаза. Эти искренние ласки, кажется, несколько успокоили Калиновича. Посадив невдалеке от себя Настеньку, он сейчас же принялся писать и занимался почти всю ночь. На
другой день от него была отправлена в Петербург эстафета и куча писем. По всему было видно, что он чего-то сильно опасался и принимал против этого всевозможные меры.
На
другой же
день после получения указа об утверждении его полицеймейстер повестил все губернские и уездные присутственные места, чтоб члены оных, а равно и секретари явились 12 марта в одиннадцать часов утра на представление начальнику губернии.
Никаких
других побуждений он иметь не должен; но в то же время кто не согласится, что это далеко не так бывает на самом
деле?..
Пускай потешится и пострижет… шерстки, одно
дело, заранее уж позапасено, а
другое, может быть, и напредь сего, хоть не очень шибко, а все-таки станет подрастать!» Калинович тоже как будто бы действовал по сказке Папушкина.