Неточные совпадения
Я, например, очень еще не старый человек и только еще вступаю в солидный, околосорокалетний возраст мужчины; но — увы! — при
всех моих тщетных поисках,
более уже пятнадцати лет перестал встречать милых уездных барышень, которым некогда посвятил первую любовь мою, с которыми, читая «Амалат-Бека» [«Амалат-Бек» — повесть писателя-декабриста А.А.Бестужева (1797—1837), выступавшего в печати под псевдонимом А.Марлинский.], обливался горькими слезами, с которыми перекидывался фразами из «Евгения Онегина», которым писал в альбом...
В маленьком городишке
все пало ниц перед ее величием, тем
более что генеральша оказалась в обращении очень горда, и хотя познакомилась со
всеми городскими чиновниками, но ни с кем почти не сошлась и открыто говорила, что она только и отдыхает душой, когда видится с князем Иваном и его милым семейством (князь Иван был подгородный богатый помещик и дальний ее родственник).
Все они были
более или менее под влиянием некоторого чувства страха и беспокойства.
Палагея Евграфовна что-то
более обыкновенного хлопотала для приема нового гостя и, кажется, была намерена показать свое хозяйство во
всем его блеске.
В продолжение года капитан не уходил после обеда домой в свое пернатое царство не
более четырех или пяти раз, но и то по каким-нибудь весьма экстренным случаям. Видимо, что новый гость значительно его заинтересовал. Это, впрочем, заметно даже было из того, что ко
всем словам Калиновича он чрезвычайно внимательно прислушивался.
Все эти рассказы еще
более возвышали в глазах Палагеи Евграфовны нового смотрителя, который, в свою очередь, после его не совсем удачных визитов по чиновникам, решился, кажется, лучше присмотреться к самому городу и познакомиться с его окрестностями.
Ко
всем этим слухам Медиокритский вдруг, по распоряжению губернатора, был исключен из службы.
Все чиновничье общество еще
более заступилось за него, инстинктивно понимая, что он им родной, плоть от плоти ихней, а Годневы и Калинович далеко от них ушли.
При таких широких размахах жизни князь, казалось, давно бы должен был промотаться в пух, тем
более, что после отца, известного мота, он получил, как
все очень хорошо знали, каких-нибудь триста душ, да и те в залоге.
Калинович поклонился поклоном, изъявлявшим совершенную готовность исполнить всякое приказание, и ушел, вынеся на этот раз из дома генеральши еще
более приятное впечатление:
всю дорогу вместе с комфортом в его воображении рисовался прекрасный, благоухающий образ княжны.
В продолжение
всего этого разговора с них не спускала глаз не танцевавшая и сидевшая невдалеке Полина. Еще на террасе она заметила взгляды Калиновича на княжну; но теперь, еще
более убедившись в своем подозрении, перешла незаметно в гостиную, села около князя и, когда тот к ней обернулся, шепнула ему что-то на ухо.
— Насмешкой, — повторил Калинович, — потому что, если б я желал избрать подобный путь для своей будущности, то все-таки это было бы гораздо
более несбыточный замысел, чем мои надежды на литературу, которые вы старались так ловко разбить со
всех сторон.
— Настенька!.. К чему
все эти мелодраматические сцены?.. Ей-богу, тяжело и без того! — воскликнул Калинович, не могший
более владеть собой.
— Это жаль, тем
более, что сегодня был знаменательный для
всех нас день: я сделал предложение Настасье Петровне и получил согласие.
Он чувствовал, что если Настенька хоть раз перед ним расплачется и разгрустится, то
вся решительность его пропадет; но она не плакала: с инстинктом любви, понимая, как тяжело было милому человеку расстаться с ней, она не хотела его мучить еще
более и старалась быть спокойною; но только заняться уж ничем не могла и по целым часам сидела, сложив руки и уставя глаза на один предмет.
— Дать им, что просят, — отвечал Калинович, которого
все эти хлопоты о нем заставляли еще
более терзаться.
Увидится ли когда-нибудь
все это опять, или эти два года, с их местами и людьми, минуют навсегда, как минует сон, оставив в душе только неизгладимое воспоминание?..» Невыносимая тоска овладела при этой мысли моим героем; он не мог уж
более владеть собой и, уткнув лицо в подушку, заплакал!
Разговор продолжался в том же тоне, и Калинович начинал
все более и
более куртизанить.
В свою очередь взбешенный Калинович, чувствуя около себя вместо хорошенького башмачка жирные бока помещицы, начал ее жать изо
всей силы к стене; но та сама раздвинула локти и, произнеся: «Чтой-то, помилуйте, как здесь толкают!», пахнула какой-то теплотой; герой мой не в состоянии был
более этого сносить: только что не плюнувши и прижав еще раз барыню к стене, он пересел на другую скамейку, а потом, под дальнейшую качку вагона, невольно задремал.
Мелкая торговля, бьющаяся изо
всех сил вылезти в магазины, так и стала ему кидаться в глаза со
всех сторон; через каждые почти десять шагов ему попадался жид, и из большей части домов несло жареным луком и щукой; но еще
более безобразное зрелище ожидало его на Садовой: там из кабака вывалило по крайней мере человек двадцать мастеровых; никогда и нигде Калинович не видал народу
более истощенного и безобразного: даже самое опьянение их было какое-то мрачное, свирепое; тут же, у кабака, один из них, свалившись на тротуар, колотился с ожесточением головой о тумбу, а другой, желая, вероятно, остановить его от таких самопроизвольных побоев, оттаскивал его за волосы от тумбы, приговаривая...
— Потом-с, — продолжал Дубовский, у которого озлобленное выражение лица переменилось на грустное, — потом напечатали… Еду я получать деньги, и вдруг меня рассчитывают по тридцати пяти рублей, тогда как я знаю, что
всем платят по пятидесяти. Я, конечно, позволил себе спросить: на каком праве делается это различие? Мне на это спокойно отвечают, что не могут
более назначить, и сейчас же уезжают из дома. Благороден этот поступок или нет? — заключил он, взглянув вопросительно на Калиновича.
В каком-то детском, созерцательном состоянии жил он в божьем мире, а между тем, что
всего более бесило Калиновича, был счастлив.
Все, что, кажется, самого простого, а тем
более человека развитого, при другом порядке вещей, стало бы непременно шокировать, поселять смех, злобу, досаду — они
всем этим бесконечно услаждаются.
Я очень хорошо понял, что хоть люблю девушку, насколько способен только любить, но в то же время интересы литературные, общественные и, наконец, собственное честолюбие и даже
более грубые, эгоистические потребности —
все это живет во мне, волнует меня, и каким же образом я мог бы решиться
всем этим пожертвовать и взять для нравственного продовольствия на
всю жизнь одно только чувство любви, которое далеко не наполняет
всей моей души… каким образом?
Ему отвечала жена Зыкова: «Друга вашего, к которому вы пишете,
более не существует на свете: две недели, как он умер,
все ожидая хоть еще раз увидеться с вами.
Во
все это Калиновича посвящали очень подробно, как полухозяина, и только уж после обеда, когда люди вообще бывают
более склонны к задушевным беседам, князь успел навести разговор на главный предмет.
Я не из таких губернаторов, что если я пятнадцать лет тут управляю, так, значит,
все хорошо и прекрасно: напротив: я человек, и чем вы больше мне откроете, тем
более я буду благодарен…
Подобной болтовней она довела себя до того, что, по секретному приказанию начальника губернии, была выслана полицеймейстером из города, тем
более что губернатор, видимо, еще не хотел оглашать своих неудовольствий с вице-губернатором и
все еще говорил, что он именно такого помощника себе желал, чтоб тот помотал ему открывать злоупотребления, которые от него, как от человека, были скрыты.
— Очень вам благодарен, господа; тем
более мне приятно ваше внимание, что это мнение честнейших и благороднейших людей, — отвечал тот, чокаясь со
всеми.
Оне только и скажут на то: «Ах, говорит, дружок мой, Михеич, много, говорит, я в жизни моей перенесла горя и перестрадала, ничего я теперь не желаю»; и точно: кабы не это, так уж действительно какому ни на есть господину хорошему нашей барышней заняться можно: не острамит, не оконфузит перед публикой! — заключил Михеич с несколько лукавой улыбкой, и, точно капли кипящей смолы, падали
все слова его на сердце Калиновича, так что он не в состоянии был
более скрывать волновавших его чувствований.
— Леший! — подтвердил директорский кучер, и затем
более замечательного у подъезда ничего не было; но во всяком случае
вся губернская публика, так долго скучавшая, была на этот раз в сборе, ожидая видеть превосходную, говорят, актрису Минаеву в роли Эйлалии, которую она должна была играть в известной печальной драме Коцебу [Коцебу Август (1761—1819) — немецкий реакционный писатель.] «Ненависть к людям и раскаяние».
— Из
всего, что я перечислил теперь, вероятно, сотой доли не существует в здешней губернии; но если б и было что-нибудь подобное, так
все мы, председательствующие лица, поставим, конечно, себе в святую обязанность истребить и уничтожить это с корнем, — заключил он
более ядовитым, чем искренним, тоном и, раскланявшись потом на
все стороны, поспешно ушел в кабинет.
Сломанный нравственно, больной физически, Калинович решился на новый брак единственно потому только, что ни на что
более не надеялся и ничего уж
более не ожидал от жизни, да и Настенька,
более уж, кажется, любившая Калиновича по воспоминаниям, оставила театр и сделалась действительною статскою советницею скорее из сознания какого-то долга, что она одна осталась в мире для этого человека и обязана хоть сколько-нибудь поддержать и усладить жизнь этой разбитой, но все-таки любезной для нее силы, и таким образом один только капитан стал вполне наслаждаться жизнию, заправляя по
всему дому хозяйством и постоянно называя племянника и племянницу: «ваше превосходительство».