Неточные совпадения
И при этом они пожали друг другу руки и не так, как обыкновенно пожимаются руки между мужчинами, а как-то очень уж отделив
большой палец от других пальцев, причем хозяин чуть-чуть произнес: «А… Е…», на что Марфин слегка как бы шикнул: «Ши!». На указательных пальцах у
того и у другого тоже были довольно оригинальные и совершенно одинакие чугунные перстни, на печатках которых была вырезана Адамова голова с лежащими под ней берцовыми костями и надписью наверху: «Sic eris». [«Таким будешь» (лат.).]
Между
тем кадриль кончилась. Сенатор пошел по зале. Общество перед ним, как море перед
большим кораблем, стало раздаваться направо и налево. Трудно описать все мелкие оттенки страха, уважения, внимания, которые начали отражаться на лицах чиновников, купцов и даже дворян. На средине залы к сенатору подошел хозяин с Марфиным и проговорил...
— Меня
больше всего тут удивляет, — заговорил он после короткого молчания и с недоумевающим выражением в лице, — нам не доверяют, нас опасаются, а между
тем вы, например, словами вашими успели вызвать — безделица! — ревизию над всей губернией.
Его лицо имело отчасти насмешливое выражение, а проходившие вместе с
тем по этому лицу глубокие борозды ясно говорили, что этот господин (ему было никак не
больше тридцати пяти лет) достаточно пожил и насладился жизнью.
— Наши с ma tante [тетушка (франц.).] дела — как сажа бела! — отвечал, захохотав, Ченцов. — Она вчера ждала, что управляющий ее прибудет к ней с тремя тысячами денег, а он ей привез только сорок куриц и двадцать поросенков, но и
то больше померших волею божией, а не поваром приколотых.
Все потянулись на его зов, и Катрин почти насильно посадила рядом с собой Ченцова; но он с ней
больше не любезничал и вместо
того весьма часто переглядывался с Людмилой, сидевшей тоже рядом со своим обожателем — Марфиным, который в продолжение всего ужина топорщился, надувался и собирался что-то такое говорить, но, кроме самых пустых и малозначащих фраз, ничего не сказал.
По статутам нашего ордена, мы можем передать их лишь
той женщине, которую
больше всех почитаем.
Подписанное Егором Егорычем имя было его масонский псевдоним, который он еще прежде открыл Людмиле. Положив свое послание вместе с белыми женскими перчатками в
большой непроницаемый конверт, он кликнул своего камердинера.
Тот вошел.
Старуха-адмиральша и все ее дочери встречали обыкновенно этих, иногда очень запоздавших, посетителей, радушно, и барышни сейчас же затевали с ними или танцы, или разные petits jeux [светские игры (франц.).], а на святках так и жмурки, причем Сусанна краснела донельзя и
больше всего остерегалась, чтобы как-нибудь до нее не дотронулся неосторожно кто-либо из молодых людей; а
тем временем повар Рыжовых, бывший постоянно к вечеру пьян, бежал в погребок и мясные лавки, выпрашивал там, по
большей части в долг, вина и провизии и принимался стряпать ужин.
Здесь нельзя умолчать о
том, что Юлия Матвеевна хоть и тщательно скрывала это, но Людмилу, как первеницу, любила
больше двух младших дочерей своих и для нее обыкновенно тратила последние деньжонки.
Между
тем в Людмиле была страсть к щеголеватости во всем: в туалете, в белье, в убранстве комнаты; тогда как Сусанна почти презирала это, и в ее спальне был только
большой образ с лампадкой и довольно жесткий диван, на котором она спала; Муза тоже мало занималась своей комнатой, потому что никогда почти не оставалась в ней, но, одевшись, сейчас же сходила вниз, к своему фортепьяно.
— Есть господа, которые оправдывают его
тем, — продолжал
тот, — что своего состояния у него нет, жена больна, семейство
большое, сыновья служат в кавалергардах; но почему же не в армии?.. Почему?
Однако привычка сдерживать и умерять в себе гневливость, присутствия которой в душе Егор Егорыч не любил и боялся
больше всего, хотя и подпадал ей беспрестанно, восторжествовала на этот раз, и он ограничился
тем, что, не надеясь долго совладеть с собою, счел за лучшее прекратить свой визит и начал сухо раскланиваться.
Тема на этот разговор была у графа неистощимая и весьма любимая им. Что касается до правителя дел,
то хотя он и был по своему происхождению и положению очень далек от придворного круга, но
тем не менее понимал хорошо, что все это имеет
большое значение, и вследствие этого призадумался несколько. Его главным образом беспокоило
то, что Марфин даже не взглянул на него, войдя к сенатору, как будто бы презирал, что ли, его или был за что-то недоволен им.
Клавская действительно прежде ужасно кокетничала с молодыми людьми, но последнее время вдруг перестала совершенно обращать на них внимание; кроме
того, и во внешней ее обстановке произошла
большая перемена: прежде она обыкновенно выезжала в общество с кем-нибудь из своих родных или знакомых, в туалете, хоть и кокетливом, но очень небогатом, а теперь, напротив, что ни бал,
то на ней было новое и дорогое платье; каждое утро она каталась в своем собственном экипаже на паре серых с яблоками жеребцов, с кучером, кафтан которого кругом был опушен котиком.
Если бы кто спросил, в чем собственно состоял гений Крапчика,
то можно безошибочно отвечать, что, будучи, как
большая часть полувосточных человеков, от природы зол, честолюбив, умен внешним образом, без всяких о чем бы
то ни было твердых личных убеждений.
Она, как немка по рождению и воспитанию, конечно, с гораздо
большим бы удовольствием вкушала мокко, но
тот был слишком дорог, а потому она приучила себя к нашему русскому хлебному кофею, который, кроме своей дешевизны, был, как она полагала, полезен для ее слабой груди.
Gnadige Frau сомнительно покачала головой: она очень хорошо знала, что если бы Сверстов и нашел там практику, так и
то, любя
больше лечить или бедных, или в дружественных ему домах, немного бы приобрел; но, с другой стороны, для нее было несомненно, что Егор Егорыч согласится взять в больничные врачи ее мужа не иначе, как с жалованьем, а потому gnadige Frau, деликатная и честная до щепетильности, сочла для себя нравственным долгом посоветовать Сверстову прибавить в письме своем, что буде Егор Егорыч хоть сколько-нибудь найдет неудобным учреждать должность врача при своей больнице,
то, бога ради, и не делал бы
того.
Дамы, разумеется, прежде всего обеспокоились о нарядах своих, ради которых, не без мелодраматических сцен, конечно, принялись опустошать карманы своих супругов или родителей, а мужчины
больше толковали о
том, кто был именно приглашен сенатором и кто нет, и по точному счету оказалось, что приглашенные были по преимуществу лица, не враждовавшие против губернатора, а враги его, напротив, почти все были не позваны.
Владыко позвонил стоявшим на столе колокольчиком. Вошел служка в длиннополом сюртуке. Владыко ничего ему не проговорил, а только указал на гостя. Служка понял этот знак и вынес губернскому предводителю чай, ароматический запах которого распространился по всей комнате. Архиерей славился
тем, что у него всегда подавался дорогой и душистый чай, до которого он сам был
большой охотник. Крапчик, однако, отказался от чаю, будучи, видимо, чем-то озабочен.
— Но так как господин губернатор тогда был еще со мной хорош и ему прямо на моих глазах совестно было обнаружить себя,
то он и принял мою сторону, — розыски действительно прошли очень сильные; но я этим не удовольствовался, и меня
больше всего интересовало, кто ж над этими несчастными дураками совершает это?..
И вообще, — продолжал Евгений с несколько уже суровым взором, — для каждого хлыста главною заповедью служит: отречься от всего, что требуют от него церковь, начальство, общежитие, и слушаться только
того, что ему говорит его внутренний голос, который он считает после его радений вселившимся в него от духа святого, или что повелевает ему его наставник из согласников, в коем он предполагает еще
большее присутствие святого духа, чем в самом себе.
В избе между
тем при появлении проезжих в малом и старом населении ее произошло некоторое смятение: из-за перегородки, ведущей от печки к стене, появилась лет десяти девочка, очень миловидная и тоже в ситцевом сарафане; усевшись около светца, она как будто бы даже немного и кокетничала; курчавый сынишка Ивана Дорофеева, года на два, вероятно, младший против девочки и очень похожий на отца, свесил с полатей голову и чему-то усмехался: его, кажется, более всего поразила раздеваемая мужем gnadige Frau, делавшаяся все худей и худей; наконец даже грудной еще ребенок, лежавший в зыбке, открыл свои
большие голубые глаза и стал ими глядеть, но не на людей, а на огонь; на голбце же в это время ворочалась и слегка простанывала столетняя прабабка ребятишек.
Парасковья сейчас же начала разгонять тараканов, а за ней и девочка, наконец и курчавый мальчуган, который, впрочем,
больше прихлопывал их к стене своей здоровой ручонкой, так что только мокренько оставались после каждого таракана. Бедные насекомые, сроду не видавшие такой острастки на себя, мгновенно все куда-то попрятались. Не видя более врагов своих, gnadige Frau поуспокоилась и села опять на лавку: ей было совестно такого малодушия своего,
тем более, что она обнаружила его перед посторонними.
— Впадайте, и чем
больше,
тем лучше: гнев честный и благородный всегда нашим ближним бывает во спасение! — не унимался Сверстов.
Пошел!..» Кучер, наконец, не стал сдерживать лошадей, и
те, очень, кажется, довольные, что могут поразмяться, несмя несли, и
больше всех заявляла себя передовая лошадь: она, как будто бы даже играя,
то понуривала своей породистой головой,
то вытягивала ее вверх и в
то же время ни разу не сбилась с пути.
— Потому что он должен вам, а
то, если он не приедет сюда
больше, с кого же вы взыщете его проигрыш?
Кроме
того, Крапчика весьма порадовало признание дочери в
том, что Ченцов не обожатель ее, следовательно, тут нечего было опасаться какого-нибудь
большого скандала с Катрин,
тем более, что Ченцов теперь, как слышал о
том Петр Григорьич, удрал за Людмилой, с которой этот развратник давно уже вожжался.
Все эти слова Егора Егорыча Сусанна слушала, трепеща от восторга, но Муза — нет, по
той причине, что, по отъезде матери и сестры, ей оказалось весьма удобным жить в
большом и почти пустынном доме и разыгрывать свои фантазии, тогда как понятно, что в Москве у них будут небольшие комнаты, да, пожалуй, и фортепьяно-то не окажется.
— Что уж мне беречь себя! — полувоскликнула старушка. — Вы бы только были счастливы, вот о чем каждоминутно молитва моя! И меня теперь
то больше всего тревожит, — продолжала она глубокомысленным тоном, — что Людмила решительно не желает, чтобы Егор Егорыч бывал у нас; а как мне это сделать?..
Марфин слушал капитана с нахмуренным лицом. Он вообще офицеров последнего времени недолюбливал, считая их шагистиками и
больше ничего, а
то, что говорил Аггей Никитич, на первых порах показалось Егору Егорычу пошлым, а потому вряд ли даже не с целью прервать его разглагольствование он обратился к барышням...
Помещавшийся у свечного ящика староста церковный и вместе с
тем, должно быть, казначей почтамта, толстый, важный, с Анною на шее, увидав подходящего к нему Егора Егорыча, тотчас утратил свою внушительность и почтительно поклонился ему, причем торопливо приложил правую руку к своей жирной шее, держа почти перпендикулярно
большой палец к остальной ручной кисти, каковое движение прямо обозначало шейный масонский знак ученика.
Егор Егорыч закидывал все
больше свою голову назад и в
то же время старался держать неподвижно ступни своих ног под прямым углом одна к другой, что было ножным знаком мастера; капитан же, делая небольшие сравнительно с своей грудью крестики и склоняя голову преимущественно по направлению к
большим местным иконам, при этом как будто бы слегка прищелкивал своими каблуками.
Вслед за
тем около жертвенника перед короною, утвержденною на четвероугольном пьедестале, а также перед короною со скипетром, он опять приостановился с
большим вниманием и громко произнес...
— Да
ту же пенсию вашу всю будут брать себе! — пугала его Миропа Дмитриевна и, по своей ловкости и хитрости (недаром она была малороссиянка), неизвестно до чего бы довела настоящую беседу; но в это время в квартире Рыжовых замелькал огонек, как бы перебегали со свечками из одной комнаты в другую, что очень заметно было при довольно значительной темноте ночи и при полнейшем спокойствии, царствовавшем на дворе дома: куры и индейки все сидели уж по своим хлевушкам, и только майские жуки, в сообществе разноцветных бабочек, кружились в воздухе и все
больше около огня куримой майором трубки, да еще чей-то белый кот лукаво и осторожно пробирался по крыше дома к слуховому окну.
Майор принял свою прежнюю позу, и только уж наутро, когда взошло солнце и окрасило верхушки домов московских розоватым отливом, он перешел с дивана к окну и отворил его: воздух был чистый, свежий; отовсюду слышалось пение и щебетание всевозможных птичек, которых тогда, по случаю существования в Москве множества садов, было гораздо
больше, чем ныне; но ничто это не оживило и не развлекло майора. Он оставался у окна неподвижен до
тех пор, пока не вошла в комнату Миропа Дмитриевна.
Нового Палкинского трактира вовсе не существовало, и вообще около Песков и Лиговки был полупустырь; о железноконной дороге и помину не было, да не было еще и омнибусов; словом, огулом, скопом, демократического передвижения не происходило по всему Петербургу, а на Невском и
тем паче; ехали
больше в каретах; вместо пролеток тогда были дрожки, на которые мужчины садились верхом.
Мужчины весьма разнообразных возрастов почти все были в круглых пуховых шляпах, под коими они хранили свои завитые у парикмахеров алякоки, и самые франтоватые из них были облечены в длинные и по
большей части из белого сукна сюртуки с выпущенными из задних карманов кончиками красных фуляровых носовых платков; тросточки у всех были тоненькие, из жимолости, более пригодные для
того, чтобы отдуть своего ближнего, чем иметь в сих посохах опору для себя.
Князь вежливо пустил всех гостей своих вперед себя, Крапчик тоже последовал за другими; но заметно был смущен
тем, что ни одного слова не в состоянии был приспособить к предыдущему разговору. «Ну, как, — думал он, — и за столом будут говорить о таких же все пустяках!» Однако вышло не
то: князь, скушав тарелку супу, кроме которой, по болезненному своему состоянию,
больше ничего не ел, обратился к Сергею Степанычу, показывая на Петра Григорьича...
— Вашего губернатора я отчасти знаю, потому что сам был губернатором в смежной с ним губернии, и мне всегда казалось странным: как только я откажу от места какому-нибудь плутоватому господину, ваш губернатор сейчас же примет его к себе, и наоборот: когда он выгонял от себя чиновника, я часто брал
того к себе, и по
большей части оказывалось, что чиновник был честный и умный.
Крапчик не с
большой охотой передал Егору Егорычу записку, опасаясь, что
тот, по своему раскиданному состоянию духа, забудет о ней и даже потеряет ее, что отчасти и случилось. Выехав из своего отеля и направившись прямо к Сперанскому, Егор Егорыч,
тем не менее, думал не об докладной записке, а о
том, действительно ли масоны и хлысты имеют аналогию между собой, — вопрос, который он хоть и решил утвердительно, но не вполне был убежден в
том.
Послание это привело Егора Егорыча еще в
больший экстаз, так что, захватив оба письма Сусанны, он поехал к Михаилу Михайлычу Сперанскому, которому объявил с первых же слов, что привез ему для прочтения два письма одной юной девицы, с
тем, чтобы спросить у него мнения, как следует руководить сию ищущую наставлений особу.
— С губернатором, — продолжал Петр Григорьич: — граф
больше не видится; напротив
того, он недавно заезжал к дочери моей, непременно потребовал, чтобы она его приняла, был с нею очень любезен, расспрашивал об вас и обо мне и сказал, что он с нетерпением ждет нашего возвращения, потому что мы можем быть полезны ему советами. Из всего этого ясно видно, что нахлобучка его сиятельству из Петербурга была сильная.
— А эти столбы и мозаический пол взяты в подражание храму Соломона;
большая звезда означает
тот священный огонь, который постоянно горел в храме… — начала было дотолковывать gnadige Frau, но, заметив, что Сусанна была очень взволнована, остановилась и, сев с нею рядом, взяла ее за руку.
— Нет! — отвергнул решительным тоном Егор Егорыч. — Не говоря уже о
том, что
большая часть из них не имеет ничего общего с нами, но даже и такие, у которых основания их вероучения тожественны с масонством, и
те, если бы воззвать к ним, потребуют, чтобы мы сделались ими, а не они нами.
Gnadige Frau
больше всего поразили глаза Андреюшки — ясные, голубые, не имеющие в себе ни малейшего оттенка помешательства, напротив, очень умные и как бы в душу вам проникающие; а доктор глядел все на цепь; ему очень хотелось посмотреть под мышки Андреюшке, чтобы удостовериться, существуют ли на них если не раны,
то, по крайней мере, мозоли от тридцатилетнего прикосновения к ним постороннего твердого тела.
Переночевав, кому и как бог привел, путники мои, едва только появилось солнце, отправились в обратный путь. День опять был ясный и теплый. Верстах в двадцати от города доктор, увидав из окна кареты стоявшую на горе и весьма недалеко от
большой дороги помещичью усадьбу, попросил кучера, чтобы
тот остановился, и затем, выскочив из кареты, подбежал к бричке Егора Егорыча...
Плакала, слушая эту проповедь, почти навзрыд Сусанна; у Егора Егорыча также текли слезы; оросили они и глаза Сверстова, который нет-нет да и закидывал свою курчавую голову назад; кого же
больше всех произнесенное отцом Василием слово вышибло, так сказать, из седла, так это gnadige Frau, которая перед
тем очень редко видала отца Василия, потому что в православную церковь она не ходила, а когда он приходил в дом,
то почти не обращала на него никакого внимания; но тут, увидав отца Василия в золотой ризе, с расчесанными седыми волосами, и услыхав, как он красноречиво и правильно рассуждает о столь возвышенных предметах, gnadige Frau пришла в несказанное удивление, ибо никак не ожидала, чтобы между русскими попами могли быть такие светлые личности.
С
тех пор, как мы расстались с ним, он сильно постарел, оплешивел; по лицу его проходило еще
большее число борозд, а некоторая одутловатость ясно говорила об его усердном служении Бахусу.
— Катрин, я непременно желаю, чтобы Василий Иваныч обедал с нами; он не лакей наш и обедает там где-то, я и не знаю…
тем больше, что теперь он чиновник даже и — что важней всего — нужнейший нам человек!