Неточные совпадения
Он как-то притворно-радушно поклонился дяде, взглянул на генерала
и не поклонился ему; улыбнулся тетке (
и улыбка его в этом случае была гораздо добрее
и искреннее), а потом, кивнув головой небрежно барону, уселся на один из отдаленных диванов,
и лицо его вслед за тем приняло скучающее
и недовольное выражение,
так что Марья Васильевна
не преминула спросить его встревоженным голосом...
— Мне говорил один очень хорошо знающий его человек, — начал барон, потупляясь
и слегка дотрогиваясь своими красивыми, длинными руками до серебряных черенков вилки
и ножа (голос барона был при этом как бы несколько нерешителен, может быть, потому, что высокопоставленные лица иногда
не любят, чтобы низшие лица резко выражались о других высокопоставленных лицах), — что он вовсе
не так умен, как об нем обыкновенно говорят.
С Марьей Васильевной князю
не так скоро удалось проститься. Она непременно заставила его зайти к ней в спальню; здесь она из дорогой божницы вынула деревянный крестик
и подала его князю.
Никогда еще
так не возмущал
и не истерзывал меня официальный
и чиновничий Петербург, как в нынешний приезд мой.
Понимая, вероятно, что в лицее меня ничему порядочному
не научат, он в то же время знал, что мне оттуда дадут хороший чин
и хорошее место, а в России чиновничество до
такой степени все заело, в
такой мере покойнее, прочнее всего, что родители обыкновенно лучше предпочитают убить, недоразвить в детях своих человека, но только чтобы сделать из них чиновника.
Во-первых, в Петербурге действительно меха лучше
и дешевле; во-вторых, мне кажется, мы настолько добрые
и хорошие знакомые, что церемониться нам в подобных вещах
не следует,
и смею вас заверить, что даже самые огромные денежные одолжения, по существу своему, есть в то же время самые дешевые
и ничтожные
и, конечно, никогда
не могут окупить тех высоконравственных наслаждений, которые иногда люди дают друг другу
и которые я в
такой полноте встретил для себя в вашем семействе.
Едучи в настоящем случае с железной дороги
и взглядывая по временам сквозь каретное стекло на мелькающие перед глазами дома, князь вдруг припомнил лондонскую улицу, по которой он в
такой же ненастный день ехал на станцию железной дороги, чтобы уехать совсем из Лондона. Хорошо ли, худо ли он поступил в этом случае, князь до сих пор
не мог себе дать отчета в том, но только поступить
таким образом заставляли его все его физические
и нравственные инстинкты.
Воспоминания эти, должно быть, были слишком тяжелы
и многознаменательны для князя,
так что он
не заметил даже, как кучер подвез его к крыльцу дома
и остановил лошадей.
— Да кто был? — отвечала княгиня, припоминая. — Приезжала всего только одна Анна Юрьевна
и велела тебе сказать, что она умирает от скуки,
так долго
не видав тебя.
— Да, но ко мне почему-то
не зашла; о тебе только спросила… — Слова эти княгиня тоже заметно старалась произнести равнодушно; но все-таки они у ней вышли как-то суше обыкновенного. — Очень уж тебя ждали здесь все твои любимые дамы! — присовокупила она, улыбаясь
и как бы желая тем скрыть то, что думала.
Известие, что Елена к ним сегодня заходила, явным образом порадовало его,
так что он тотчас же после того сделался гораздо веселее, стал рассказывать княгине разные разности о Петербурге, острил, шутил при этом. Та, с своей стороны, заметила это
и вряд ли даже
не поняла причины тому, потому что легкое облако печали налетело на ее молодое лицо
и не сходило с него ни во время следовавшего затем обеда, ни потом…
— Другие, пожалуй,
и даром
не станут стоять в этих сараях! — рассуждал хозяин. —
Не переделывать же их, дьяволов! Холодище, чай,
такой, что собакам
не сжить,
не то что людям.
Она закутана была на этот раз во все свои шали
и бурнусы,
так как во всей ее квартире,
не топленной с утра, был страшный холод.
Глубокие очертания, которыми запечатлены были лица обеих дам,
и очень заметные усы на губах старухи Жиглинской, а равно
и заметный пушок тоже на губках дочери, свидетельствовали, что как та,
так и другая наделены были одинаково пылкими темпераментами
и имели характеры твердые, непреклонные, способные изломаться о препятствие, но
не изогнуться перед ним.
— К-х-ха! — произнес он на всю комнату, беря князя за руку, чтобы пощупать у него пульс. — К-х-ха! — повторил он еще раз
и до
такой степени громко, что входившая было в кабинет собака князя, услыхав это, повернулась
и ушла опять в задние комнаты, чтобы только
не слышать подобных страшных вещей. — К-х-ха! — откашлянулся доктор в третий раз. — Ничего,
так себе, маленькая лихорадочка, — говорил он басом
и нахмуривая свои глупые, густые брови.
—
Так не угодно ли, я довезу вас на своих конях? Я в эти именно страны
и еду, — говорил Елпидифор Мартыныч, явно уже любезничая с ней.
Елена, с инстинктом
и проницательностью умной девушки, чувствовала это
и старалась мать свою
не сводить с князем
и не беспокоить его,
так сказать, ею.
Но если уж ей суждено, чтобы человек любил ее постоянно,
так и без брака будет любить; а если
не сумеет она этого сделать,
так и в браке разлюбит.
Он никогда еще
не видал Елену в
таком ипохондрическом
и почти озлобленном настроении.
Во всем этом объяснении князь показался ей
таким честным,
таким бравым
и благородным, но вместе с тем несколько сдержанным
и как бы
не договаривающимся до конца. Словом, она
и понять хорошенько
не могла, что он за человек,
и сознавала ясно только одно, что сама влюбилась в него без ума
и готова была исполнить самое капризнейшее его желание, хоть бы это стоило ей жизни.
В это время по столовой взад
и вперед ходил, заплетаясь разбитой параличом ногою, другой князь, старый, ветхий,
и все посматривал, как Григоров опоражнивал бутылку, когда же тот спросил себе еще бутылку, старик долее
не вытерпел сей возмутительной для него сцены, быстро, насколько позволяла ему параличная его нога, ушел из столовой, прошел все прочие залы, бильярдную, библиотеку
и вошел, наконец, в
так называемую чернокнижную комнату, где сидело довольно многочисленное общество.
Дело в том, что, как князь ни старался представить из себя материалиста, но, в сущности, он был больше идеалист,
и хоть по своим убеждениям твердо был уверен, что одних только нравственных отношений между двумя любящимися полами
не может
и не должно существовать,
и хоть вместе с тем знал даже, что
и Елена точно
так же это понимает, но сказать ей о том прямо у него никак
не хватало духу,
и ему казалось, что он все-таки оскорбит
и унизит ее этим.
Владетельница огромного состояния, она лет еще в семнадцать вышла замуж, но,
и двух лет
не проживши с мужем, разошлась с ним
и без всякой церемонии почти всем рассказывала, что «une canaille de ce genre n'ose pas se marier!» [
такой негодяй
не должен жениться! (франц.).].
Князь Григоров, никогда
и ни с какой женщиной
не шутивший, с Анной Юрьевной любил, однако, болтать
и на ее вольности отвечал обыкновенно
такого рода вольностями, что даже Анна Юрьевна восклицала ему: «Нет, будет!
Князь нахмурился еще более.
Такой разговор о жене ему, видимо, показался
не совсем приятен
и приличен.
— Oh!.. moi, je suis rousse!.. [О, я рыжая!.. (франц.).] У нас кровь
так подвижна, что
не имела времени окраситься, а
так красная
и выступила в волосах: мы все — кровь.
— Ну
так услышь! Знай это. A propos, encore un mot [Кстати, еще одно слово (франц.).]: вчера приезжал ко мне этот Елпидифор Мартыныч!.. —
И Анна Юрьевна, несмотря на свой гибкий язык, едва выговаривала эти два дубоватые слова. — Он очень плачет, что ты прогнал его,
не приглашаешь
и даже
не принимаешь: за что это?
Князь на это ничего
не ответил
и, сев в карету, велел себя везти на Кузнецкий мост. Здесь он вышел из экипажа
и пошел пешком. Владевшие им в настоящую минуту мысли заметно были
не совсем спокойного свойства,
так что он горел даже весь в лице. Проходя мимо одного оружейного магазина
и случайно взглянув в его окна, князь вдруг приостановился, подумал с минуту
и затем вошел в магазин.
— А если бы
не уехала,
так, пожалуй бы,
и не пустила тебя?
— А ты знаешь, — подхватил князь, все ближе
и ближе пододвигаясь к Елене, — что если бы ты сегодня
не приехала сюда,
так я убил бы себя.
— Никакой я
не знаю, но можешь разлюбить. Постой!.. — воскликнул князь
и встал на ноги. — Если ты разлюбишь меня или умрешь,
так позволь мне застрелить себя… из этого револьвера… — прибавил он
и раскрыл перед Еленой ящик с оружием.
Мало, что из круга своего ни с кем
не видится, даже с родными-то своими со всеми разошелся,
и все, знаете, с учеными любит беседовать,
и не то что с настоящими учеными — с каким-нибудь ректором университета или ректором семинарии, с архиереем каким-нибудь ученым, с историком каким-нибудь или математиком, а
так, знаете, с вольнодумцами разными; обедами их все прежде, бывало, угощал.
— Как же
не воспрещают!.. — согласилась Елизавета Петровна. — Но я, собственно, говорю тут
не про любовь: любовь может овладеть всяким — женатым
и холостым; но вознагради, по крайней мере, в
таком случае настоящим манером
и обеспечь девушку, чтобы будущая-то жизнь ее
не погибла от этого!
— Еще бы
не обеспечить! — проговорил Елпидифор Мартыныч, разводя своими короткими ручками: он далеко
не имел
такого состояния, как князь, но
и то готов бы был обеспечить Елену; а тут вдруг этакий богач
и не делает того…
— Я никому, кроме вас,
и не смею сказать-с, — пробормотал Елпидифор Мартыныч, сильно сконфуженный
таким оборотом дела.
Покуда княгиня приводила себя в порядок, Анна Юрьевна ходила взад
и вперед по комнате,
и мысли ее приняли несколько иное течение: прежде видя князя вместе с княгиней
и принимая в основание, что последняя была tres apathique, Анна Юрьевна считала нужным
и неизбежным, чтобы он имел какую-нибудь альянс на стороне; но теперь, узнав, что он уже имеет таковую, она стала желать, чтобы
и княгиня полюбила кого-нибудь постороннего, потому что женщину, которая верна своему мужу, потому что он ей верен, Анна Юрьевна еще несколько понимала; но чтобы женщина оставалась безупречна, когда муж ей изменил, — этого даже она вообразить себе
не могла
и такое явление считала почти унижением женского достоинства; потому, когда княгиня, наконец, вышла к ней, она очень дружественно встретила ее.
С ним произошел
такого рода случай: он уехал из дому с невыносимой жалостью к жене. «Я отнял у этой женщины все, все
и не дал ей взамен ничего, даже двух часов в день ее рождения!» — говорил он сам себе. С этим чувством пришел он в Роше-де-Канкаль, куда каждодневно приходила из училища
и Елена
и где обыкновенно они обедали
и оставались затем целый день. По своей подвижной натуре князь
не удержался
и рассказал Елене свою сцену с женой. Та выслушала его весьма внимательно.
Он гораздо бы больше показал ей уважения, если бы просто
не приехал
и сказал, что нельзя ему было, — все-таки это было бы умнее для него
и покойнее для нее; тогда она по крайней мере
не знала бы пошлой причины тому.
Елена
и на это тоже молчала. Она одного только понять
не могла, отчего в матери произошла
такая перемена,
и объясняла это приятным настроением ее духа вследствие получения по какому-то делу денег.
— Непременно скажи, прошу тебя о том! — восклицала Елизавета Петровна почти умоляющим голосом. — Или вот что мы лучше сделаем! — прибавила она потом, как бы сообразив нечто. — Чтобы мне никак вам
не мешать, ты возьми мою спальную: у тебя будет зала, гостиная
и спальная, а я возьму комнаты за коридором,
так мы
и будем жить на двух разных половинах.
Елизавету же Петровну, как видно, сильно заняло ее новое предположение,
так что, выйдя из-за стола, она,
не теряя ни минуты, позвала Марфушу
и дворника
и заставила их вещи свои перетаскивать в комнату Елены, а вещи Елены — в свою комнату,
и при этом последнюю заметно старалась убрать как можно наряднее; для этой цели Елизавета Петровна оставила в этой комнате свой ковер, свой ломберный стол
и на нем вазы с восковыми цветами.
Елена все это время полулежала в гостиной на диване: у нее страшно болела голова
и на душе было очень скверно. Несмотря на гнев свой против князя, она начинала невыносимо желать увидеть его поскорей, но как это сделать: написать ему письмо
и звать его, чтобы он пришел к ней, это прямо значило унизить свое самолюбие,
и, кроме того, куда адресовать письмо? В дом к князю Елена
не решалась,
так как письмо ее могло попасться в руки княгини; надписать его в Роше-де-Канкаль, — но придет ли еще туда князь?
— А тем, что… ну, решился провести этот день с женой.
И скажи прямо, серьезно, как вон русские самодуры говорят: «Хочу, мол,
так и сделаю, а ты моему нраву
не препятствуй!». Досадно бы, конечно, было, но я бы покорилась; а то приехал, сначала хитрить стал, а потом, когда отпустили,
так обрадовался, как школьник,
и убежал.
Князю заметно уж стало
и не нравиться
такое подсмеиванье над ним.
— А если говорят напротив,
так так, значит,
и есть! — перебил ее резко князь. —
И чем нам, — прибавил он с усмешкою, — предаваться бесполезным словопрениям,
не лучше ли теперь же ехать в Останкино
и нанять там дачи?
Анна Юрьевна вовсе
не считала любовь чем-нибудь нехорошим или преступным, но все-таки этот заезд к ней кузена со своей любовницей, которая была подчиненною Анны Юрьевны, показался ей несколько странным
и не совсем приличным с его стороны,
и потому, как она ни старалась скрыть это чувство, но оно выразилось в ее голосе
и во всех манерах ее.
— Ну, когда
не может,
так и сиди там себе! — сказал князь резко,
и вместе с тем очень ясно было видно, до какой степени он сам хорошо сознавал, что ему следовало съездить к старушке,
и даже желал того, но все-таки
не мог этого сделать по известной уже нам причине.
Княгиня, оставшись одна, опять села за рояль
и начала играть; выбранная на этот раз ею пьеса была
не такая уже грустная
и гневная, а скорее сентиментальная. Видимо, что играющая была в каком-то более мечтающем
и что-то вспоминающем настроении.
— Очень просто-с! — начал он, придумав, наконец, объяснение. — В каждом человеке
такая пропасть понятий рациональных
и предрассудочных, что он иногда
и сам
не разберет в себе, которое в нем понятие предрассудочное
и которое настоящее,
и вот ради чего я
и желал бы слышать ваше мнение, что
так называемая верность брачная — понятие предрассудочное, или настоящее, рациональное?
Ей казалось, что он тогда, по необходимости, будет больше бывать дома
и не станет каждый день скакать в Москву для свидания с предметом своей страсти, а
таким образом мало-помалу
и забудет Елену; но, по переезде на дачу, князь продолжал
не бывать дома, — это уже начинало княгиню удивлять
и беспокоить,
и тут вдруг она узнает, что Елена
не только что
не в Москве, но даже у них под боком живет: явно, что князь просто возит ее за собой.