Неточные совпадения
— Странный человек —
князь! —
сказал он после короткого молчания.
— Ах, да, вижу —
сказал, как бы разбуженный от сна,
князь и затем стал неловко отворять себе дверцы экипажа.
Князь на это ничего не
сказал.
В одну из минут весьма крайней нужды госпожа Жиглинская решилась было намекнуть об этом дочери: «Ты бы попросила денег у друга твоего, у
князя; у него их много», —
сказала она ей больше шутя; но Елена почти озлобленно взглянула на мать.
— Никогда! Ни за что! — воскликнула Елена, догадавшаяся, что хочет
сказать мать. — Я могла пойти к
князю, — продолжала она с каким-то сдержанным достоинством: — и просить у него места, возможности трудиться; но больше этого я ни от кого, никогда и ничего не приму.
— Не принимай
князя,
скажи, что я больна, лежу в постели, заснула… — говорила торопливо Елена и вместе с тем торопливо гасила лампу.
Испугавшись всего этого, она поутру, не
сказав даже о том
князю, послала за Елпидифором Мартынычем, который и прибыл сейчас же и вместе с княгиней вошел в кабинет к
князю.
— Получила, вот по милости
князя! —
сказала Елена.
Елена, с инстинктом и проницательностью умной девушки, чувствовала это и старалась мать свою не сводить с
князем и не беспокоить его, так
сказать, ею.
— А черт его знает, у кого он был! —
сказал с сердцем
князь, и вообще, как видно было, весь этот разговор начинал ему становиться скучным и неприятным.
Князь в первый еще раз так прямо
сказал ей о чувстве своем.
— Есть,
князь, есть! —
сказала Елена, и голос у ней при этом отозвался даже какой-то строгостью.
— До свиданья! —
сказала она и пошла проводить
князя до передней.
Дело в том, что, как
князь ни старался представить из себя материалиста, но, в сущности, он был больше идеалист, и хоть по своим убеждениям твердо был уверен, что одних только нравственных отношений между двумя любящимися полами не может и не должно существовать, и хоть вместе с тем знал даже, что и Елена точно так же это понимает, но
сказать ей о том прямо у него никак не хватало духу, и ему казалось, что он все-таки оскорбит и унизит ее этим.
— Ты мне больше не нужен, —
сказал ему почти сердито
князь.
— Отыщу-с, только бы
сказали где, — отвечал кучер, потупляя несколько глаза перед
князем.
— Ну, садись! —
сказал ей
князь, тоже как-то неловко и несмело беря ее за руку и сажая на стул.
— А
скажи, отчего это она, — продолжал
князь, — двух слов не дает нам
сказать наедине?
— Нет-с, я не к тому это
сказал, — начал он с чувством какого-то даже оскорбленного достоинства, — а говорю потому, что мать мне прямо
сказала: «Я, говорит, дело с
князем затею, потому что он не обеспечивает моей дочери!»
— Нисколько, говорит мать… Кому же мне
сказать о том? У
князя я не принят в доме… я вам и докладываю. К-ха!
— Поедемте скорее домой, —
сказал с заботливостью
князь, подсаживая ее в карету, где она не преминула спросить его: зачем он, собственно, нанял два флигеля?
А шутки в сторону, — продолжала она как бы более серьезным тоном, —
скажите мне, был ли из русских
князей хоть один настоящим образом великий человек, великий полководец, великий поэт, ученый, великий критик, публицист?..
— Ну, однако, поедемте, пора! —
сказал вдруг
князь, вставая и обращаясь к Елене.
— Если ей так хочется видеть меня, так пусть сама сюда едет, —
сказал тем же досадливым голосом
князь.
Князь совершенно был убежден, что барон, чисто по своей чиновничьей привычке, никогда и никому звука не
скажет из того, что услышит от него.
— Это именно та особа, о которой я вам говорил, —
сказал негромко барону
князь.
— Заходите как-нибудь к нам! —
сказала Елена
князю, садясь на своего извозчика.
Когда
князь сказал княгине, что они переедут на дачу в Останкино, то она была очень рада тому.
Видимо, что она ожидала и желала, чтобы на эти слова ее Елпидифор Мартыныч
сказал ей, что все это вздор, одна только шалость со стороны
князя, и Елпидифор Мартыныч понимал, что это именно княгиня хотела от него услышать, но в то же время, питая желание как можно посильнее напакостить
князю, он поставил на этот раз правду превыше лести и угодливости людям.
— Хорошо! — согласился Елпидифор Мартыныч. — Только одного я тут, откровенно вам
скажу, опасаюсь: теперь вот вы так говорите, а потом как-нибудь помиритесь с
князем, разнежитесь с ним, да все ему и расскажете; и останусь я каким-то переносчиком и сплетником!
— Вот записку сейчас дам вам в том, —
сказала Елизавета Петровна и, с необыкновенной живостью встав с лавки, сбегала в комнаты и написала там записку, в которой обязывалась заплатить Елпидифору Мартынычу тысячу рублей, когда получит от
князя должные ей тридцать тысяч.
— Ты это у Герцена читал, —
сказал ему
князь.
— Никак не меньше нынешнего: попробуй, сядь, —
сказал ему
князь, явно желая подшутить над приятелем.
— Ах, ты, габерсупник [Габерсупник — человек, питающийся «габерсупом» — лечебной жидкой овсяной кашей.]! —
сказал ему почти с презрением
князь.
Между тем княгиня велела ему
сказать, что она никак не может выйти из своей комнаты занимать гостью, а поэтому
князю самому надобно было оставаться дома; но он дня два уже не видал Елены: перспектива провести целый вечер без нее приводила его просто в ужас.
— Но это же самое можно ведь
сказать и про общество! — возразил уже
князь Елене. — И оно тоже не виновато, что у него нет в мозгу рефлексов, способных удержать его от желания вздернуть всех этих господ на виселицу.
— Война войне розь, —
сказал ей с улыбкою
князь.
— Adieu! —
сказал ей с чувством
князь.
— Как это было глупо вчера с вашей стороны, — начал
князь, — прислать вдруг горничную
сказать нам, как школьникам, чтобы не шумели и тише разговаривали!..
— Ничего вы не больны! —
сказал с сердцем
князь.
— Именно вытурят из Москвы!.. — согласилась с удовольствием княгиня. — И потом объясните вы этой девчонке, — продолжала она, — что это верх наглости с ее стороны — посещать мой дом; пусть бы она видалась с
князем, где ей угодно, но не при моих, по крайней мере, глазах!.. Она должна же хоть сколько-нибудь понять, что приятно ли и легко ли это мне, и, наконец, я не ручаюсь за себя: я, может быть,
скажу ей когда-нибудь такую дерзость, после которой ей совестно будет на свет божий смотреть.
Она не преминула сейчас же представить его
князю, но тот и m-r Архангелову, так же, как и Елпидифору Мартынычу, не
сказал ни слова и только молча поклонился ему.
— Вижу, вижу-с и благодарю! —
сказал Миклаков, поворачиваясь к
князю лицом, но все-таки не вставая с постели.
— Ну! —
сказал на это с ударением
князь.
— Неприятнее всего тут то, — продолжал
князь, — что барон хоть и друг мне, но он дрянь человечишка; не стоит любви не только что княгини, но и никакой порядочной женщины, и это ставит меня решительно в тупик… Должен ли я
сказать о том княгине или нет? — заключил он, разводя руками и как бы спрашивая.
— Все мужья на свете, я думаю, точно так же отзываются о своих соперниках! — проговорил как бы больше сам с собою Миклаков. — А что,
скажите, княгиня когда-нибудь говорила вам что-нибудь подобное об Елене? — спросил он
князя.
— Нет, барон хуже меня, — это я могу смело
сказать! — возразил
князь.
— До свиданья! —
сказал и Миклаков, и хоть по выражению лица его можно было заключить о его желании побеседовать еще с
князем, однако он ни одним звуком не выразил того, имея своим правилом никогда никакого гостя своего не упрашивать сидеть у себя долее, чем сам тот желал: весело тебе, так сиди, а скучно — убирайся к черту!.. По самолюбию своему Миклаков был демон!
Старик просто не считал себя вправе беспокоить его сиятельство своим поклоном, так как сей последний на вечере у себя не удостоил слова
сказать с ним, а между тем Елпидифор Мартыныч даже в настоящую минуту ехал, собственно, по делу
князя.
— Ну так вот что! — начала она после короткого молчания. — Вы
скажите этой старушонке Жиглинской, — она ужасно, должно быть, дрянная баба, — что когда у дочери ее будет ребенок, то
князь, конечно, его совершенно обеспечит.