— Так вам опять, видно, срамиться хочется, как прежде, вон, все
истории были?.. А как вы выйдете за меня, по крайней мере, замужняя женщина будете!
Неточные совпадения
— Потому что, — продолжала Елена, — каким же образом можно
было до такой степени полюбить господина Долгорукова, человека весьма дурных качеств и свойств, как говорит нам
история, да и вообще кого из русских князей стоит так полюбить?
— Первая, самая грубая форма войны —
есть набег, то
есть когда несколько хищных лентяев кидаются на более трудолюбивых поселян, грабят их, убивают; вторые войны государственные, с целью скрепить и образовать государство, то
есть когда сильнейшее племя завоевывает и присоединяет к себе слабейшее племя и навязывает формы жизни, совершенно не свойственные тому племени; наконец, войны династические, мотив которых, впрочем, кажется, в позднейшее время и не повторялся уже больше в
истории: за неаполитанских Бурбонов [Бурбоны неаполитанские — королевская династия, правившая Неаполитанским королевством в 1735—1806 и 1815—1860 годах.] никто и не думал воевать!
Напротив того, в этой дурацкой школе глупых девчонок заставляла всегда твердейшим образом учить катехизис и разные священные
истории, внушала им страх и уважение ко всевозможным начальническим физиономиям; но меня все-таки выгнали, вышвырнули из службы, а потому теперь уж извините: никакого другого чувства у меня не
будет к моей родине, кроме ненависти.
Словом, рассудок очень ясно говорил в князе, что для спокойствия всех близких и дорогих ему людей, для спокойствия собственного и, наконец, по чувству справедливости он должен
был на любовь жены к другому взглянуть равнодушно; но в то же время, как и в
истории с бароном Мингером, чувствовал, что у него при одной мысли об этом целое море злобы поднимается к сердцу.
«Э, черт возьми! Могу же я
быть спокойным или не спокойным, как мне пожелается того!» — подумал он; но, поехав к Елене, все-таки решился, чтобы не очень встревожить ее, совладеть с собой и передать ей всю эту
историю, как давно им ожидаемую. Но Елена очень хорошо знала князя, так что, едва только он вошел, как она воскликнула встревоженным даже голосом...
Положение ее, в самом деле,
было некрасивое: после несчастной
истории с Николя Оглоблиным она просто боялась показаться на божий свет из опасения, что все об этом знают, и вместе с тем она очень хорошо понимала, что в целой Москве, между всеми ее знакомыми, одна только княгиня все ей простит, что бы про нее ни услышала, и не даст, наконец, ей умереть с голоду, чего г-жа Петицкая тоже опасалась, так как последнее время прожилась окончательно.
— Может
быть, и по русской
истории.
— Нет, именно нашу
историю под влиянием чувства надобно
было бы написать, — чувства чисто-народного, демократического, и которого совершенно не
было ни у одного из наших историков, а потому они и не сумели в маленьких явлениях подметить самой живучей силы народа нашего.
— Нет, monsieur Николя, у меня никакой больше
истории не
будет, потому что я никого не люблю и замуж ни за кого не пойду! — постаралась еще раз успокоить его Елена.
Барон прежде всего объяснил, что воспитание
есть основание всей жизни человека, и поэтому оно составляет фундамент и оплот всей
истории человечества.
— Кто же меня возьмет после всех тех ужасных
историй, которые со мной
были? — проговорила та.
Неточные совпадения
Мельком, словно во сне, припоминались некоторым старикам примеры из
истории, а в особенности из эпохи, когда градоначальствовал Бородавкин, который навел в город оловянных солдатиков и однажды, в минуту безумной отваги, скомандовал им:"Ломай!"Но ведь тогда все-таки
была война, а теперь… без всякого повода… среди глубокого земского мира…
Cемен Константинович Двоекуров градоначальствовал в Глупове с 1762 по 1770 год. Подробного описания его градоначальствования не найдено, но, судя по тому, что оно соответствовало первым и притом самым блестящим годам екатерининской эпохи, следует предполагать, что для Глупова это
было едва ли не лучшее время в его
истории.
Благотворная сила его действий
была неуловима, ибо такие мероприятия, как рукопожатие, ласковая улыбка и вообще кроткое обращение, чувствуются лишь непосредственно и не оставляют ярких и видимых следов в
истории.
Строился новый город на новом месте, но одновременно с ним выползало на свет что-то иное, чему еще не
было в то время придумано названия и что лишь в позднейшее время сделалось известным под довольно определенным названием"дурных страстей"и"неблагонадежных элементов". Неправильно
было бы, впрочем, полагать, что это"иное"появилось тогда в первый раз; нет, оно уже имело свою
историю…
"Несмотря на добродушие Менелая, — говорил учитель
истории, — никогда спартанцы не
были столь счастливы, как во время осады Трои; ибо хотя многие бумаги оставались неподписанными, но зато многие же спины пребыли невыстеганными, и второе лишение с лихвою вознаградило за первое…"