Княгиня, получив записку, окончательно перепугалась. Портрет она, разумеется, сейчас же послала и приложила к нему еще записочку: „Посылаю вам мою фотографию, но вы спрячьте ее, потому что я сегодня непременно упрошу мужа
заехать к вам и сказать мне, что такое с вами?“
— А потому
заезжайте к ней, хоть завтра, что ли, и скажите ей, что я не сужу нисколько ее поступков; но за всю мою любовь к ней я прошу у ней одной милости — отдать мне ребенка нашего. Я даю ей клятву, что сделаю его счастливым: я ему дам самое серьезное, самое тщательное воспитание. Княгиня, как вы знаете, очень добра и вполне заменит ему мать; наконец, мы сделаем его наследником всего нашего состояния!
Неточные совпадения
— Я
к вам, кузина,
заехал с mademoiselle Жиглинской! — сказал он.
— Вы сейчас же отсюда и
заезжайте к Жиглинским, разведайте у них, а завтра ко мне приедете и скажете, — настаивала княгиня.
Елпидифор Мартыныч велел себя везти в Свиблово, чтобы кстати уже
заехать и
к Анне Юрьевне.
Прежде всего она предположила
заехать за Миклаковым; но, так как она и прежде еще того бывала у него несколько раз в номерах, а потому очень хорошо знала образ его жизни, вследствие чего, сколько ни была расстроена, но прямо войти
к нему не решилась и предварительно послала ему сказать, что она приехала.
На другой день Анна Юрьевна в самом деле
заехала за бароном и увезла его с собой. Дом ее и убранство в оном совершенно подтвердили в глазах барона ее слова о двадцати тысячах душ. Он заметно сделался внимательнее
к Анне Юрьевне и начал с каким-то особенным уважением ее подсаживать и высаживать из экипажа, а сидя с ней в коляске, не рассаживался на все сиденье и занимал только половину его.
— Ах, пожалуйста! — воскликнула Анна Юрьевна, и таким образом вместо нотариуса они проехали
к Сиу, выпили там шоколаду и потом
заехали опять в дом
к Анне Юрьевне, где она и передала все бумаги барону. Она, кажется, начала уже понимать, что он ухаживает за ней немножко. Барон два дня и две ночи сидел над этими бумагами и из них увидел, что все дела у Анны Юрьевны хоть и были запущены, но все пустые, тем не менее, однако, придя
к ней, он принял серьезный вид и даже несколько мрачным голосом объяснил ей...
— Вот-с, извольте все это взять в аптеке и употреблять по назначению, а завтра часов в двенадцать я опять
к вам
заеду, — проговорил он, затем встал, отыскал свою шляпу и проворно пошел.
— Изволь, спросим! — согласился князь и вследствие этого разговора в тот же день нарочно
заехал к Миклакову и, рассказав ему все, убедительно просил его вразумить Елену, так что Миклаков явился
к ней предуведомленный и с заметно насмешливой улыбкой на губах. Одет он был при этом так франтовато, что Елена, несмотря на свое слабое здоровье и то, что ее занимал совершенно другой предмет, тотчас же заметила это и, подавая ему руку, воскликнула...
— Мы хоть здесь с ней простимся! — говорила она, с усилием поднимаясь на лестницу и слегка при этом поддерживаемая бароном под руку. — Я вчера
к ней
заезжала, сказали: «дома нет», а я непременно хочу с ней проститься!
Николя, делать нечего, стал прималчивать и только сильно порывался
заехать к князю и рассказать ему, что о нем трезвонят; но этого, однако, он не посмел сделать; зато Елпидифор Мартыныч, тоже бывавший по своей практике в разных сферах и слышавший этот говор, из преданности своей
к князю Григорову решился ему передать и раз, приехав поутру, доложил ему голосом, полным сожаления...
Заехав потом
к мраморщику, он заказал ему поставить над ее могилою памятник, а теперь, сидя один в комнате, невольно вспоминал об этой доброй старушке, так горячо и так бескорыстно его любившей.
Из банка князь
заехал в театр и взял билет на ложу, который, возвратясь домой, отнес
к княгине.
— Я опять как-нибудь
к вам невдолге
заеду, — сказал он.
Миклаков через неделю опять
заехал к Елене; но она на этот раз не приняла его, велев ему через горничную сказать, что у ней так разболелся бок, что ей ставят пиявки, и потому она никак не может выйти
к нему. Через неделю Миклаков опять
к ней
заехал. Тут уже вышел
к нему Николя с сконфуженным и расстроенным лицом. Он сказал, что жена его очень больна и что
к ней никого не пускают и не велят ей ни с кем говорить.
На другой день после своего разговора с Карениным Степан Аркадьич,
заехав к ней, чувствовал себя столь молодым, что в этом шуточном ухаживаньи и вранье зашел нечаянно так далеко, что уже не знал, как выбраться назад, так как, к несчастью, она не только не нравилась, но противна была ему.
«Ну, что соседки? Что Татьяна? // Что Ольга резвая твоя?» // — Налей еще мне полстакана… // Довольно, милый… Вся семья // Здорова; кланяться велели. // Ах, милый, как похорошели // У Ольги плечи, что за грудь! // Что за душа!.. Когда-нибудь //
Заедем к ним; ты их обяжешь; // А то, мой друг, суди ты сам: // Два раза заглянул, а там // Уж к ним и носу не покажешь. // Да вот… какой же я болван! // Ты к ним на той неделе зван. —
Неточные совпадения
Они вспомнили, что в ветхом деревянном домике действительно жила и содержала
заезжий дом их компатриотка, Анеля Алоизиевна Лядоховская, и что хотя она не имела никаких прав на название градоначальнической помпадурши, но тоже была как-то однажды призываема
к градоначальнику.
День скачек был очень занятой день для Алексея Александровича; но, с утра еще сделав себе расписанье дня, он решил, что тотчас после раннего обеда он поедет на дачу
к жене и оттуда на скачки, на которых будет весь Двор и на которых ему надо быть.
К жене же он
заедет потому, что он решил себе бывать у нее в неделю раз для приличия. Кроме того, в этот день ему нужно было передать жене
к пятнадцатому числу, по заведенному порядку, на расход деньги.
— Живо у меня! — весело крикнул на нее старик и подошел
к Левину. — Что, сударь,
к Николаю Ивановичу Свияжскому едете? Тоже
к нам
заезжают, — словоохотно начал он, облокачиваясь на перила крыльца.
Дворник старик,
к которому он
заезжал обсушиться, очевидно, одобрял план Левина и сам предлагал вступить в товарищество по покупке скота.
Из театра Степан Аркадьич
заехал в Охотный ряд, сам выбрал рыбу и спаржу
к обеду и в 12 часов был уже у Дюссо, где ему нужно было быть у троих, как на его счастье, стоявших в одной гостинице: у Левина, остановившегося тут и недавно приехавшего из-за границы, у нового своего начальника, только что поступившего на это высшее место и ревизовавшего Москву, и у зятя Каренина, чтобы его непременно привезти обедать.